Сергей Михеенков - Дорога смерти. 43-я армия в боях на Варшавском шоссе. Схватка с «Тайфуном». 1941-1942

• Название: Дорога смерти. 43-я армия в боях на Варшавском шоссе. Схватка с «Тайфуном». 1941-1942
• Автор: Сергей Михеенков
• Жанр: Биографии и Мемуары

До сих пор мы, потомки победителей в Великой Отечественной войне, не можем понять, как же все-таки выстояли наши отцы и деды в 1941-м под Москвой? Какая сила остановила железный таран немецких танков? Как был опрокинут блицкриг? Эта книга – попытка ответить на многие волнующие вопросы. Недавно рассекреченные документы, уникальные находки краеведов, архивистов и поисковиков, откровения ветеранов обеих армий легли в основу новой книги лауреата литературной премии «Сталинград» Сергея Михеенкова. 43-я армия за один самый напряженный месяц боев – октябрь 1941-го – сменила троих командующих. Один был отстранен и отдан под суд, другой получил тяжелое ранение в бою, третий довел дивизии и бригады до Угры и Вори, но не был любим своими солдатами. Через драматизм судеб генералов, через описание боев автор рисует картину, которая во многом для нас неожиданна и нова.

---

В ушах зазвенело. Контузия. «Вот почему меня так трясет», – подумал Никаноров.

Пленные вереницей прошли по тропе и свернули в заросли молоденького ельника, в сторону луга. Там слышались другие голоса. Значит, всех, кого обнаружили в лесу, сгоняют туда, на луг. Как они могли заночевать в таком опасном месте?

Запахло табаком. Табак немецкий, суррогатный, но все равно приятный, все равно – табак.

Последнюю завертку они сделали вчера, на пару с лейтенантом Акопяном. Курили по очереди. Через минуту лейтенанту срезало затылок осколком мины, и сержант Никаноров прикопал его в овраге, где они лежали, прячась от обстрела, и докуривали последнюю самокрутку.

У-хо-дить, у-хо-дить… Бежать, бежать-бежать, часто, с ускорением вдруг зашлепали капли дождя по каске. Каску он не бросил. Теперь хоть голова была сухая.

На какое-то мгновение его расчетливое сознание затуманилось, словно и туда проникла холодная пелена дождя. Он быстро и бесшумно раздвинул мокрые ветки и протиснул под них свое дрожащее тело. Автомат все же решил не оставлять в шалаше, потянул за собой за сырой ремень. Противогазную сумку с запасными дисками – тоже.

Немцы стояли по ту сторону и курили, тихо переговариваясь между собой. Они не видели, как сержант Никаноров бесшумно перебежал к зарослям можжевельника, прополз шагов двадцать и спрыгнул в овраг. Заросли черничника и сырой мох глушили звуки его шагов.

В овраге густо росла крапива и таволга. Теперь, к осени, они вызрели в жилистые бурые будылья и стояли плотно, словно болотный камыш. Здесь они не будут искать, с надеждой подумал Никаноров и перестал дышать. Ему казалось, что немцы могут услышать его дыхание и то, как стонет, пищит, словно загнанная мышь, его душа.

Нет, нет, он не трус, просто так лучше, так разумней. Рассредоточиться… Мелкими группами, как сказал старший политрук перед прорывом. Выходить лучше мелкими группами. Так больше шансов выйти. Хотя бы кому-то… Всем все равно не выйти…

Какие-то странные звуки донеслись со стороны сосняка. Или показалось? Нет, это показалось. Дождь шлепает. Тихо. Немцы ушли.

Сколько сержант Никаноров просидел в овраге, он и сам не мог определить. Выбрался, когда уже начало смеркаться. Значит, день миновал.

В пасмурную погоду ориентироваться плохо. Где восток? Где запад? Солнце сквозь низкие тучи не угадывалось. Где оно теперь садилось, попробуй, разберись? Но деревья, обросшие с северной стороны лишайником и мхом, указывали, что восток там, за сосняком. А ему надо на юго-запад, чтобы выйти на дорогу. Варшавское шоссе наверняка удерживали наши. Там слышалась дальняя канонада. Артиллерия работала километрах в десяти, не меньше. Ерунда, подумал он, два-три часа ходу. Только бы лес не кончался.

Он вспомнил карту. Старший политрук несколько раз расстилал ее на дне траншеи, пытался понять, как им теперь быть. Нет теперь ни старшего политрука, ни карты.

Но прежде чем уходить, он решил пробраться к шалашу и разбудить братьев Кудряшовых и танкиста.

Как тихо стало в лесу, когда ушли немцы. Выбравшись из оврага, он снова прислушался. Ушли. Не заметили. Ни его, ни шалаша.

Можжевеловые кусты покачивались от тяжести дождевых капель, висевших на каждой иголке. Он пробрался ближе к соснам, стараясь не задевать унизанных дождевыми каплями можжевеловых веток. Он умел ходить в лесу тихо, не оставляя следов. Теперь у сержанта Никанорова появилась уверенность, что он выйдет из окружения, выберется из этой жуткой передряги, в которую попала, видимо, вся дивизия, и выведет братьев Кудряшовых и контуженого танкиста. Руки все еще дрожали, но в ногах появилась твердость, и голова работала ясно, как будто в последнюю ночь он хорошенько выспался.

По своему следу, который мог определить в зарослях черничника и моха только он сам, сержант Никаноров пробрался к шалашу. Затаился. Тихо. Как тихо было кругом! Шум в ушах прекратился, и он явственно слышал ту лесную тишину, о которой в последние месяцы только вспоминал, думая о своей родной деревне, о семье и обо всем довоенном. Стволом автомата он отвел мокрые ветки. В шалаше было пусто. Ушли! Ушли без него! Вот сволочи!

Он раздвинул ветки пошире. Ничего, кроме обрывка грязного бинта на примятой белесой подстилке, он не увидел. Ушли… Бросили его и ушли… Куда? Где их теперь искать?

Он обошел шалаш вокруг, пытаясь найти хоть какие-то следы и понять направление их движения. Но ничего не нашел. Хотя кругом было все истоптано. И возле лаза в шалаш валялся промокший от дождя окурок сигареты. Откуда здесь окурок? Какие сигареты? Сержант Никаноров поднял окурок. Немецкая! Сигарета была немецкая. Такие он видел. У разведчиков выменивали на тушенку.

Сержант Никаноров сделал еще один круг, на этот раз обходя шалаш пошире и осматривая каждый кустик, каждый перевернутый листок и опрокинутый мухомор. То, что он увидел в следующее мгновение, заставило его вздрогнуть и присесть в черничник.

Возле березы валялась винтовка. Это была винтовка братьев Кудряшовых. Перебитый приклад. Затвора не было. В примятом черничнике три обоймы и несколько патронов россыпью. Если бы они бросили винтовку сами, зачем ее было разбивать о березку? Вон она, свежая метина на березовой коре. Ударили с силой, так что отлетела торцевая металлическая накладка приклада.

Теперь сержант Никаноров понял, что его бойцов угнали немцы. Вот откуда слышался тот странный звук, когда он сидел в овраге.

На мгновение он оцепенел. Он пытался оценить положение, в котором оказался, и свои действия, но не мог. Мысли рвались. В голове снова появился шум. Он накатывал волнами, как дождь в поле во время ветра. Но теперь в лесу было тихо.

Спустя двое суток, ночью, он вышел на пост одного из батальонов 53-й стрелковой дивизии. В окопе боевого охранения сидели четверо. Они накормили его холодной кашей, налили в кружку самогонки. Он выпил и заплакал. Каша не лезла в горло, падала на колени и на полы шинели. Он подбирал ее и дрожащими пальцами запихивал в рот. О ком плакал он тогда, в окопе боевого охранения под Кузьминичами? О себе ли, что вышел все же к своим, несмотря ни на что? О своих ли товарищах, о братьях Кудряшовых и танкисте, судьба которых теперь терялась в гигантской буре бушевавшей вокруг войны? О тех ли, кого оставил на Стряне?

Сержант, сидевший у пулемета, посмотрел на его внезапные слезы и покачал головой:

– Натерпелся… Ладно, поспи, браток. Больше тебе наливать нельзя. Скоро сменимся, тогда отведем в штаб. Там и горяченького поешь.

Там, в окопе боевого охранения, оказавшись среди чужих людей, сержанту Никанорову первый и единственный раз за всю его долгую жизнь хотелось рассказать, что произошло с ним и его товарищами в лесу после прорыва. Ни несколько часов спустя, когда в штабной землянке его будет опрашивать пожилой командир с нашивками батальонного комиссара, ни потом, когда только во сне, и все реже и реже, война будет возвращаться к нему, он так и не расскажет никому о том, что после прорыва выходил не один.

Глава 2 За час до рассвета

«…Сегодня начинается последнее величайшее и решающее сражение этого года…»

В 43-й новый командарм. – О том, как генерал Селезнев избежал военного трибунала. – Судьба генерала Собенникова: от прапорщика царской армии до генерала Красной армии. – Из комфронта – в командармы. – Арест генерала Селезнева. – Положение 43-й армии перед немецким наступлением. – Группировка противника. – День «Т». – В обстановке строжайшей секретности. – Передатчик работает в пустоту. – Роль «добровольных помощников» – «хиви» и четвертые батальоны. – «Хоть с чертом, но против большевиков». – Катя из трудовой армии и лейтенант Иван

43-й армией под Рославлем командовал генерал-майор Петр Петрович Собенников. 5 сентября 1941 года он заступил на должность командарма, сменив на этом посту временно исполнявшего должность командующего генерал-лейтенанта Ивана Александровича Богданова. Генерал Богданов одновременно занимал должность заместителя командующего войсками Резервного фронта. Только что с должности командарма был смещен генерал-майор Дмитрий Михайлович Селезнев. Причиной его отстранения от командования стали неудачные действия 43-й армии в ходе Ельнинской наступательной операции. Генерала, по всей вероятности, ждал суд. Если учесть, что ситуацией управлял командующий Резервным фронтом генерал армии Георгий Константинович Жуков, имевший в войсках репутацию человека жестокого и бескомпромиссного, то перед генералом Селезневым открывалась мрачная перспектива. К счастью, на должность командарма 43 пришел человек и генерал, которого война уже протащила по своим крутым горкам, рвам и окопам, и он знал, что такое невыполнимые приказы и какой противник стоит по ту сторону нейтральной полосы и что после каждой неудачи начальству требуется козел отпущения.

Жукова отозвали в Ставку и вскоре направили под Ленинград. Генерал с таким твердым характером и таким оперативным умом и интуицией, какими обладал Жуков, в те труднейшие дни нужен был везде. Особенно остро это понимал Сталин. Он направлял Жукова туда, где положение либо приближалось к катастрофическому, либо уже было таковым.