Ирина Эренбург - Я видела детство и юность XX века

• Название: Я видела детство и юность XX века
• Автор: Ирина Эренбург
• Издательство: АСТ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-075554-7

Ирина Эренбург, дочь знаменитого писателя Ильи Эренбурга, вела свой дневник в условиях сталинского террора и даже не надеялась на то, что ее рукопись когда-нибудь увидит свет. Смелость женщины, которая решилась хранить у себя подобные записи, несмотря на угрозы обысков и ареста, позволила через годы донести пронзительную и честную историю первой половины XX века. Изюминка книги — воспоминания об удивительных годах обучения в парижской школе.

В книгу вошли уникальные материалы: откровенные рассказы о революции, Первой мировой и Великой Отечественной войнах, которые в России не публиковались никогда, а также воспоминания о жизни русских эмигрантов во Франции.

---

75

Поленово — дом отдыха Большого театра (Тульская обл.).(Прим. ред.).

76

Леля Поволоцкая, кажется, искусствовед. Она жила в Лаврушинском и часто приходила ко мне. Она очень любила своего мужа Беню Гофеншефера. Оба они отличались доброжелательством. Леля придумывала, как побаловать соседей по дому, что в то время было нелегко. Беня, мне казалось, дал себе зарок доказать, что евреи храбрее всех, не зря Леля так волновалась за него.

77

А. А. — Александр Александрович Габричевский — профессор МГУ, близкий друг Сорокиных.(Прим. ред.).

78

В «Правде» сообщалось, что Каганович освобожден от обязанностей наркома путей сообщения, и о назначении его заместителем Транспортного комитета, объединяющего все виды транспорта. Не знаю, было ли это понижением, но мне очень хотелось, чтобы Кагановича сместили. Мне кажется, что он никогда не был в опале.

79

26-го апреля «Правда» писала, что «Мусульманская лига» добивается разделения Индии на два государства: индусское и мусульманское.

80

Илья был поглощен статьями. Он писал по три-четыре статьи в день. Когда он их обдумывал, мне не ясно. Трудоспособность Ильи меня поражала.

81

Так я окрестила балерин Большого театра, которые были эвакуированы в Куйбышев, жили в каком-то общежитии, спали на полу и мечтали вернуться в Москву.

82

Кирилл Хенкин, племянник актера Хенкина, долго жил во Франции, познакомились мы с ним в Москве. Вместе что-то переводили. После войны он при первой возможности уехал из Союза.

83

Люси, падчерица венгра Андора Габора, жившего на одной площадке с нами в Лаврушинском, приходила несколько раз ко мне, чтобы я рассказала ей о французской школе. Она ненавидела нашу страну, не понимала, как мы живем, и завербовалась в разведчицы в какое-то государство, где она должна была выдать себя за француженку. Видимо, она хорошо говорила по-французски.

84

Крымов Юрий Соломонович (1908–1941) — писатель.(Прим. ред.).

85

Сталинская премия — за роман «Падение Парижа», И. Г. Эренбург передал ее в Фонд обороны страны.(Прим. ред.).

86

Свирь — река на северо-западе России.(Прим. ред.).

87

Сельвинский Илья Львович (1899–1968) — поэт.(Прим. ред.).

88

Ольга Моисеева числилась в кордебалете Большого театра, но в основном была занята общественной деятельностью. Человек, никогда не унывающий, энергичный, она поддерживала своих подруг как морально, так и материально. Они с Германом Фрадкиным составляли идеальную супружескую мещанскую пару.

89

Лаваль Пьер (1883–1945) — вице-президент правительства Виши, активно сотрудничал с немцами во время оккупации, расстрелян после освобождения Франции.(Прим. ред.).

90

Сестра Ильи — Изабелла Эренбург, моя любимая тетя.

91

Иоган Альтман, редактор армейской газеты «Уничтожим врага». В октябре 1941 года, когда Москва эвакуировалась на восток, Альтман сформировал газету и поехал с нею на запад. Я долгое время жила в его квартире, так как наша пострадала во время бомбардировок.

92

«Ежовщина» — террор, осуществлявшийся в СССР в 1936–1938 годах при наркоме внутренних дел Ежове Николае Ивановиче (1895–1940).(Прим. ред.).

93

Рая Кирсанова и ее сестра Нина — жена поэта Роховича.

94

Совершенно не знаю, от какой Вали я получила письмо, зато помню свое удивление, что может быть связь с занятым немцами Крымом, словно я соприкоснулась с потусторонним миром.

95

Илья был очень скрытен и страдал от этого. Из писем разным людям, из его поступков, которые мне были не известны, поняла, что он меня любил, а я обижалась на его холодное отношение. Поняла, но поздно — его уже не было в живых.

96

Боря был мечтателем. Он убегал от нашей действительности в своих произведениях. Описывал свое пребывание в Индии, где не был, выдавал свои стихи за переводы других поэтов. Рукопись, которую сожгла Настя, — современные сказки — была кульминацией его фантазии. В этих сказках он переносил нашу реальность в волшебный мир и давал ответы на волнующие нас проблемы. Боря закончил свою книгу перед отъездом в Латвию и не успел дать ее перепечатать.

97

С Георгием, или Гогой, Мунблитом я познакомилась в Гаграх на похоронах забытого теперь писателя Раухнера.

98

Во время войны я часто виделась с Маргаритой Алигер, она меня расспрашивала о Зое Космодемьянской, после войны с нею подружился и Илья.

99

Лифтерша в нашем подъезде в Лаврушинском. Лифт тогда не ходил. Она делилась со мной своими заботами, расспрашивала о Боре, искренне сочувствовала мне.

100

Альсгута [Альсгута — дочь Якова Мазе, Главного московского раввина после революции, известного защитника интересов евреев в первые годы советской власти.(Прим. ред.).], она же Аля, жена Овадия Савича [Савич Овадий Герцович (1897–1967) — поэт, писатель, переводчик, ближайший друг И. Г. Эренбурга.(Прим. ред.).]. В нашей семье их называли Савами и кроликами. В начале войны они жили на Арбате, в одной квартире с юристом Семеном Шварцем — мужем покойной сестры Али. Более несхожих людей трудно себе представить. Они не ладили друг с другом, и Аля, «дитя террора», как ее прозвал Боря, вечно жаловалась на своего шурина. Савич был ближайшим другом Ильи, первым читал его рукописи и делал на полях свои замечания. Сава был хорошим стилистом. Он был сверхинтеллигентным и начитанным человеком. В юности он мечтал быть актером, но стал писателем. Недавно наконец переиздали его великолепный роман «Воображаемый собеседник».

101

Эмилия Вульфсон-Грановская — подруга Любы. Она приехала в Москву с детьми-близнецами незадолго до войны. Ее муж (скульптор) оставался в Париже.

102

После смерти Сталина начали выходить писатели из лагерей, и выяснилось, что критик Эльсберг писал на них доносы.

103

Храпченко занимал какой-то высокий пост в руководстве культурой. Почему он урезал пособие беспомощной Ревекке Хацревиной — не знаю, но от него мы все зависели.

104

Мои родители любили собак, у Ильи было особое выражение лица, когда он смотрел на собаку. Свою глубоко запрятанную нежность он мог наконец излить, ведь собакам важна интонация, а не слова.

105

В саду «Эрмитаж» натаскивали собак на миноискателей. Оказалось, деревянные мины аппарат не может обнаружить, а собаки могут. Уголек первым в своей группе находил зарытую в земле мину и садился рядом с нею, как его учили. Я гордилась своим способным пуделем, но когда пришла повестка о его мобилизации, я воспользовалась тем, что мы с ним часто переезжали, и не отправила его на фронт. Уголек стал дезертиром.

106

Внешнее спокойствие Бори было обманчиво. В нем бурлили страсти. Он был одержим желанием путешествовать. Когда я с ним познакомилась, он уже избороздил почти всю страну. Беспредельная любознательность не давала ему сидеть на месте. Стоило ему закончить какую-нибудь книгу, как он тут же уезжал из Москвы. Больше всего он любил Таджикистан, язык которого выучил, когда ездил по Памиру переписчиком населения. Написав «Повесть о стране Памир», он поехал на Чукотку и прожил там в дымной юрте несколько месяцев. Боря подружился с местным художником, который подарил ему клыки моржей с изображением быта чукчей. Эти клыки и фотографии, сделанные Борей (на одной из них кто-то запечатлел Борю с его возлюбленной чукчей — «мне интересно было узнать, как любят на Чукотке. Понимаешь?». Я не понимала), мне попадались в нашей комнате в Последнем переулке.

Мы с ним были в Узбекистане и, конечно, в Таджикистане потом. Однажды он сказал: «Мне предлагают написать очерки об Армении. Поехали?» Оказалось, что утром он уже съездил в билетную кассу и купил два билета до Ростова-на-Дону, других не было. Это было сказочное путешествие! Правда, в Ростове мы ночевали, сидя в холле гостиницы. Утром мы полюбовались Доном и осмотрели все достопримечательности города. По плану Бориса мы заехали и в Тифлис. Учитывая нашу действительность, мы решили проводить ночи в поезде, а днем осматривать города. Видимо, и с билетами было туговато. Я помню, что мы ехали то в международном, то в плацкартном вагонах. Сейчас вижу, как я спала на багажной полке, подложив под голову берет. В Ереване нас ждал забронированный Союзом писателей роскошный номер в гостинице с видом на Арарат. Мы побывали в степной части Армении, в Степанакерте, в нежилой Шуше — с ее каменными полуразрушенными турками домами, с фонтанчиками во внутренних двориках, в горных районах этой поразительной страны и под конец нашего путешествия поехали на озеро Севан. Дом отдыха писателей был еще закрыт, но Боря уговорил повара покормить нас, и мы ели форель, выловленную из озера. На острове были замечательные деревянные старинные церкви — к ним Боря остался равнодушен, но его привели в восторг какие-то черепки XVI века, валявшиеся на земле. Стоял месяц май, было не жарко, но я обгорела, лицо у меня покрылось волдырями, и мы с трудом уговорили одну из проезжавших машин довезти нас до города — все боялись, что я заразная.