Ариела Сеф - Рожденная в гетто

• Название: Рожденная в гетто
• Автор: Ариела Сеф
• Жанр: Биографии и Мемуары

Книга Ариелы Сеф – уникальное документальное свидетельство. Девочка, рожденная в каунасском гетто, чудом спасшаяся в приютившей ее семье. Страшный приговор врачей и ежедневная борьба с болезнью. А дальше – брак с известнейшим детским поэтом Романом Сефом, дружба с Аллой Демидовой, Камой Гинкасом, Кареном Шахназаровым и многими другими. Если бы беллетрист взялся выдумать историю жизни героини романа, вряд ли он сумел придумать столь драматичный и захватывающий сюжет. Слог Ариелы завораживает – только очень легкий и по-настоящему великий человек может с такой простотой и юмором писать и про ужасы Второй Мировой, и про Париж 20 века, и про жизнь советской богемы.

---

В последний приход отец взял с собой маму. Было холодно. Мама очень устала. Они увидели мужика на телеге. Остановили его. После двух, трех слов мужик стеганул лошадь и умчался. Родители поняли, что он догадался, кто они.

Про усталость забыли и быстро добрались до места. Зигмас и Иозас, второй сын, немедля загнали их в сарай и завалили дровами. Примчались немцы; обыскали весь дом, попрыгали и по дровам в сарае, но, никого не найдя, прямо спросили, не видели ли хозяева двух беглых евреев. Вальяжный, высокий, ухоженный Зигмас сказал, что пробегали какие-то, и указал куда. Когда немцы ринулись догонять, братья вытащили родителей из-под дров. Больше до самого освобождения они ко мне не приходили. Только оставили кому-то завещание. А я в них и не нуждалась. (Здесь и далее орфография и пунктуация сохранены. – Ред .)

...

« Мы, доктор Яков Абрамович и Броня (Браха) Майзель-Абрамович, живши перед войной Maironio 14 №, сообщаем своим родственникам, что 26 февраля 1944 г., желая спасти жизнь нашего ребенка, принуждены вручить свою доченьку Ариелу (Ариела) Абрамович под именем Brone Mazilyte род 24 октября 1941 г. семье Dовторт, которая на столько любезна и добра принять к себе ребенка на полное содержание. Мы просим родственников при первой возможности забрать нашу доченьку к себе и вырастить ее.

Семью Dовторт, которая возвратит вам ребенка хорошо наградить.

Подпись

Врачебный штамп доктора Абрамовича

1944.II.26»

Мама Юля и дедуня Довторты (Даутартасы) меня обожали; твердо поверили, что я их ребенок, соседям рассказали байку про дочь, которая, видимо, родила от немца и вскоре умерла, а они забрали ребенка. Меня окрестили в ближайшей церкви, водили туда каждое воскресенье, и я очень усердно молилась. Молитвы выучивала быстрее своих сельских сверстников. Все было отлично. Я даже ходила с другими деревенскими детьми в ставку СС, и немцы нам давали шоколад. Говорят, больше всех шоколада приносила я. Я производила лучшее впечатление, чем другие деревенские дети: уж очень была светленькая.

Однако, когда к нам приходили немцы, младший сын Владик, он стал впоследствии известным писателем, Владасом Даутартасом, меня старался увезти на лодке; ему было лет четырнадцать, он не доверял мне: а вдруг я еще как-то себя проявлю. Он был гимназистом и верил в наследственность. Он клал меня в лодку на дно, накрывал пиджаком и велел не высовываться, пока мы не приплывем на другой берег. И он вспоминал, что я, как послушная, умная собачка, тихо лежала в момент опасности до самого конца пути.

Все бы вообще забыли о моем прошлом, если бы не средний сын мамы Юли, Ленька. Ленька служил в полиции, уже был женат, имел детей, жутко пил, был неуправляем, все время тянул из родителей деньги и грозился меня выдать. Мама Юля плакала, денег ему давала, братья на него вообще не реагировали.

Когда отступали немцы, он ушел с ними, оставив жену и троих детей. Через много лет написал родителям письмо, благодарил за помощь его детям, звал свою семью в Канаду, а нас в гости. Хорошо устроился. Родители отвечать ему не стали, но через Владика передали, что знали о его угрозах. На что Ленька написал:

– Грозиться-то я – грозился, но не выдал же.

Это действительно было так, мог бы и обязан был это сделать, тем более полицай, но пути Господни неисповедимы. А мы его родственникам помогали. Они были внуками мамы Юли, и он меня не выдал.

Папа с мамой после скитания прибрели на хутор рядом с деревней Кулаутува, где до войны семья отца снимала дачу, и хозяин перевозил их туда из города. Он был немецкого происхождения. Русские уже наступали. Отец пообещал ему вознаграждение после войны, правда, надо было дожить, и Кумпайтисы, так звали хозяев, поселили моих молодых родителей под полом в хлеву с коровами или свиньями. И там они провели семь месяцев. Когда уже в пятидесятые годы мы снимали поблизости от них дачу, нам этот хлев показали. Скотина находилась сверху, а в подвале мои родители. По ночам они иногда могли вылезти подышать. Их аккуратно кормили, как и скотину, вовремя. Они выжили. При плохом исходе хозяева тоже рисковали жизнью, но они очень верили в возможности моего папы после войны; знали всю его семью – и не ошиблись. Они были зажиточными крестьянами и вполне могли отправиться в Сибирь. Первый эшелон «буржуев» отправили до войны; после войны шла вторая очередь, но в самом начале, сразу после освобождения, помощь евреям оценивалась как положительное качество; чуть позднее об этом лучше уже было не вспоминать, а напрочь забыть.

Отступая, немцы взорвали и сожгли гетто, и люди, которые ушли в подземные ходы, куда нас не взяли из-за меня – малолетки, сгорели заживо. Дедушку и бабушку в марте сорок четвертого года вместе с двумя тысячами других стариков и детей вывезли из гетто. По дороге они умерли, а возможно, их расстреляли. Остальных родственников вывезли, как я уже писала, в Эстонию и Польшу. Дяди с двоюродными братьями погибли, тети с дочерьми выжили. Погибла и тетя Ревека в лагере Штудхоф (Schtudhof). А ее сын, болевший полиомиелитом, инвалид, с мужем выжили, попали в Америку.

Вот как в письме описал мой отец эти события своему брату сразу после войны.

...

Дорогой брат!

Я послал тебе несколько писем три месяца назад, а заодно и Лео. Интересно получили ли вы их?

Пишу вам снова и надеюсь, что печальные вести о трагедии нашей семьи дойдут до вас.

Двадцать четвертого июля [1] 1941 года, спустя несколько дней после нападения нацистов на русских, я, Бэно, моя жена и ее дядя были беспричинно арестованы и посажены в Желтую тюрьму.

Жену мою, беременную, отпустили и благодаря усилиям ее и директора больницы, в которой я раньше работал, меня освободили.

Семь тысяч евреев, включая нашего брата Бэно, были переведены первого августа на Седьмой форт и в течение нескольких недель зверски убиты. Там они подверглись страшнейшим пыткам, какие только человеческое воображение может себе представить.

В гетто нацисты совершили серию убийств и терроризировали людей. Технику этих убийц-садистов трудно описать в письме.

После нескольких недель заключения часть гетто была окружена, и люди оттуда перевезены на Девятый форт, где они полуживыми были брошены в ямы. Еврейский госпиталь был подожжен, и все пациенты в нем сгорели заживо. Среди них был и наш дядя З. Каплан, который лежал там с сердечным приступом, полученным на принудительных работах.

Наша тетя Голди и их дочь Ребекка навещали его в это время и тоже там погибли.

В гетто мы жили все рядом. На принудительных работах меняли свою одежду у литовцев на хлеб, но это длилось недолго; немцы конфисковали всю нашу одежду.

Двадцать четвертого октября 1941 года нацисты ворвались в нашу квартиру и выбили окна. У моей жены был шок, и она родила дочку. Это случилось ночью без света и без еды.

Двадцать восьмого октября 1941 года нацисты с помощью до зубов вооруженной полиции окружили гетто, отделили родителей от детей, стариков и старух, и одиннадцать тысяч евреев были отправлены на Девятый форт, где их всех расстреляли. Большинство детей бросили живыми в ямы.

Наша мать попала в эту группу, но мне удалось продлить ее жизнь до двадцать шестого марта 1944 года.

И так, за исключением Бэно, мы все жили вместе в гетто. Макс, Анна, их дочь Ребекка, Рувим и я ходили на принудительные работы.

Наши рубашки, одежду, обувь, белье и одеяла мы меняли на хлеб. И каждый день нас мучили физически и морально и держали в страхе смерти.

Двадцать восьмого сентября 1943 года пять тысяч евреев были депортированы в Эстонию. Наш брат Рувим, Бася и их дети были среди них. Несколько человек, которым удалось вырваться из Эстонии и быть освобожденными Красной Армией, сказали нам, что они все были убиты или сожжены. Это зависело от того, в какой лагерь они попали. Маленькие дети и старики были убиты на Каунасском железнодорожном вокзале, где дети были отняты у родителей. Во всяком случае, наш брат Рувим и его семья погибли там. Когда Красная Армия подошла к литовской границе, мы узнали, что гетто в Вильнюсе было сожжено, что люди из гетто в Chavel [2] были депортированы в Таураге и там убиты.

В нашем гетто они уже начали разделять нас на группы. Это была подготовка к немедленному уничтожению …

… ( Страница утеряна. – А.С.)…

… ее на ступеньках литовского сиротского дома под литовским именем. Директор этого детского дома был моим коллегой, с кем я работал в госпитале до войны. Я оставил ему твой адрес, а также Лео и семьи Брони с просьбой, чтобы после войны они с вами связались и рассказали о моем ребенке, о гетто.

В ночь на четырнадцатое декабря 1943 года я вытащил Броню и нашего ребенка из гетто и оставил его у детского дома, как было организовано. Нам негде было скрыться, и на следующий день мы прокрались назад.