Бернард Быховский - Гассенди

• Название: Гассенди
• Автор: Бернард Быховский
• Издательство: Мысль
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1974

Работа посвящена выдающемуся французскому философу XVII в. Пьеру Гассенди. В книге прослеживаются основные моменты жизненного пути и творческой деятельности философа.

Автор показывает историческую роль неоэпикуреизма Пьера Гассенди, его место в антисхоластическом движении.

Книга предназначена для преподавателей, пропагандистов, студентов и аспирантов, а также для широкого круга читателей, интересующихся вопросами истории философии.

---

Мы привели эти длинные цитаты, поскольку в них Гассенди со всей решительностью опровергает доминировавшую в то время фальсификацию эпикуреизма и отмежевывает свою этику от вульгарного гедонизма. В них он клеймит как лживые утверждения противников, которые «неистовствуют по поводу того, что якобы я под удовольствием понимаю удовольствие низменное и грязное» (5, т. 1, стр. 325).

Два рода удовольствия, которые противопоставляет эпикуреизм, Гассенди именует «статическим» и «динамическим». Впрочем, сам он, как мы увидим, стирает (во всяком случае смягчает) альтернативность этих терминов, не дающих понимания сути контраста между восхваляемым и презираемым им родом «удовольствия». «Статическое» удовольствие противостоит «динамическому» как прочное, устойчивое, стабильное, а не мимолетное, неутолимое, беспокойное, обманчивое, пресыщающее, влекущее за собой неудовлетворенность, разочарование, страдание. Погоня за «динамическими» удовольствиями полна забот и тревог. Под этим углом зрения духовные удовольствия превосходят телесные наслаждения. Знание, радость труда и лелеемая в Саду Эпикура дружба— ни с чем не сравнимые источники удовольствия.

Но эпикурейская этика вовсе не проповедь аскетизма: «Страдальческая жизнь — это величайшее зло» (5, т. 1, стр. 313), и ее следует всячески избегать. Эта этика вовсе не требует пренебрежения к материальным, телесным потребностям. Ей чужда проповедь поста, безбрачия, лишений, мученичества: «Философия счастья — это не что иное, как философия здоровья» (5, т. 1, стр. 317), здоровья «человека в целом», как духовного, так и телесного. Ее девиз — здоровый дух в здоровом теле.

Эпикурейцы не только не киренаики, но и не киники. Их позиция — «золотая середина». Не всякий может (и должен) быть Диогеном. Но всякий должен обладать чувством меры. Он должен избегать жадности и алчности. Это требует соблюдения умеренности, обеспечивающей покой тела и духа. Покой — таков ключ к «статическому» роду удовольствия, влекущему за собой высшее благо. Причем душевный покой не только исключает, но предполагает телесное благополучие (indolentia corporis).

Эпикурейский идеал покоя и безмятежности, провозглашенный Гассенди в то беспокойное, тревожное время, не был призывом к беспечности, бездеятельности, равнодушию, инерции. Покой в его понимании — «это не просто оцепенение», косность. Он не хочет, «чтобы жизнь мудреца была похожа на бурный, стремительный поток, но из этого не следует, что мы желали бы, чтобы она была похожа на стоячую, мертвую воду. Мы скорее желаем, чтобы эта жизнь была похожа на воды реки, ровно и плавно текущие» (5, т. 1, стр. 316). Душа находится в состоянии покоя не только тогда, когда она пассивна, бездействует, но «еще в большей степени, когда она совершает великие и славные дела, не волнуясь и не теряя внутренней уравновешенности» (4, т. II, стр. 718), когда человек владеет собой.

До сих пор речь шла о счастье, удовольствии, страдании, но ни слова не было сказано о морали, о нравственности — о собственном предмете этики. Но в этом как раз и состоит особенность, своеобразие эвдемонистической этики в отличие от ригористической: в том, что нравственность и блаженство в ней нераздельно связаны, что без морали счастье несбыточно, недосягаемо, что долг не противостоит склонности, влечению, не ограничивает, а стимулирует его. Добродетель — залог счастья. Вот первая заповедь эпикурейской морали: «Я считаю, что добродетели настолько тесно связаны с приятной жизнью, что последняя от них совершенно неотделима», и «не существует ничего, что могло бы нам дать столько счастья, сколько добродетель» (5, т. 1, стр. 324, 325). Она, и только она, способна вознести на вершину душевного покоя, без которого недоступно высшее благо.

Добродетель, как ее понимает Гассенди, — синкретическое понятие, и, «хотя все добродетели связаны между собой, из этого не следует, что они равнозначны» (5, т. 2, стр. 324). Основная добродетель — благоразумие. Все остальные добродетели связаны с нею, «как члены тела с головой или как ручейки с тем источником, из которого они вытекают» (там же). В русском переводе этого термина «prudentia» само словосочетание «благо» и «разум» как нельзя лучше раскрывает самую сердцевину этики Гассенди: «…добродетель — это не что иное, как некое совершенное размещение духа, созданное разумом или благоразумием в качестве оплота против болезней духа, или пороков» (5, т. 1, стр. 319). «Благо-разумие» — как бы этический синтез (аналогичный логическому синтезу сенсуализма и рационализма) влечения к удовольствию и рассудительному суждению о нем. Ведь иной раз, по мнению Гассенди, страдание разумно предпочесть удовольствию, если последнее влечет за собой большее страдание, от которого избавляет меньшее.

Благоразумие, как ведущая добродетель, ставит перед этикой вопрос о соотношении воли и разума. Как бы всеобща и непреодолима ни была воля к счастью, благоразумие требует контроля разума над волей: разумного выбора между влечениями, стремлениями, побуждениями. Благоразумие требует, чтобы разум был критерием блага. Целью наших стремлений должно быть то, что разум признал благом; то же, что он признал злом, мы должны отвергать и избегать. Разум первичен, воля вторична. Он освещает путь воле. Воля, стремящаяся к добру, следует за разумом «подобно тому, как тень следует за телом» (4, т. II, стр. 823). Разум взвешивает различные наши побуждения. Он подобен весам, склоняющим волю на сторону более веских мотивов (4, т. II, стр. 824).

Суждения Гассенди о желанном примате разума над волей предполагают свободу выбора. Однако свобода эта не произвольна, не беспричинна, как и баланс весов. Она причинно обусловлена как «весом» балансирующих мотивов, так и здравомыслием и совершенством разума — степенью благоразумия. Разум не свободен от заблуждений, пагубных для его выбора: баланс определяется также и качеством весов. Свобода выбора у Гассенди может быть определена как познанная целесообразность. И Г. Сортэ справедливо утверждает, что, «следовательно, Гассенди должен быть зачислен в детерминисты» (67, стр. 159).

Образ весов непосредственно подводит нас ко второй из четырех основных добродетелей — упоминавшейся уже умеренности, своего рода «мере веса». Изгнать из души суетную страсть к богатству, алчность, чревоугодие, тщеславие, честолюбие, сладострастие, которые, «подобно мифическому коршуну поэтов, выклевывают подверженным им самое сердце» (5, т. 1, стр. 352), — таково назначение этой добродетели. «Не думай… что слава, высокое положение и сокровища царской власти полезны чем-нибудь нашему телу… лихорадка не проходит скорее, когда ты трясешься от нее под ткаными узорами и под багряным покровом, чем тогда, когда ты лежишь под простым одеялом» (там же). Гассенди обрушивается на бесчисленные пороки, которые влечет за собой отсутствие умеренности, неспособность к самообузданию, скромности и воздержанию. Ослепленные вожделением, корыстолюбием и стяжательством подвержены непрестанным тревогам и страданиям. «…Человеку, не удовлетворяющемуся малым, всегда всего мало, и, чем больше у него накоплено богатств, тем больше, по его мнению, их ему не хватает», ибо, как бы ни было велико его богатство, ему «вечно чего-то не хватает, поскольку оно не бесконечно» (5, т. 1, стр. 355).

Гротеск суетного тщеславия — нелепая забота человека о пышности своих похорон и места захоронения, неспособность понять, что «мертвому его телу совершенно безразлично, в каком состоянии оно будет находиться, и что упорствовать в тщеславии за порогом смерти бессмысленно…» (5, т. 1, стр. 353). Умеренность, а также и благоразумие не вносят в эпикурейскую этику пессимизма, а, напротив, являются добродетелями именно потому, что способствуют преодолению неудовлетворенности, излишних забот и тревог, удержанию от безнадежной погони за недосягаемыми миражами, лишающими душевного покоя, без которого счастья нет и быть не может.

Одно из величайших зол — страх, одолевающий человека и являющийся одним из источников его страданий. Это вторая, вслед за страстью, болезнь духа. Этому злу Гассенди противопоставляет третью, основную добродетель — мужество. Говоря о мужестве как противовесе страху, Гассенди меньше всего имеет в виду наиболее прославленную молвой храбрость и отвагу, поводом для которых служили войны, а главным образом имеет в виду стойкость, выносливость, преданность убеждениям, непреклонную верность разуму. Больше всего, говорит Гассенди, страшат людей два воображаемых нереальных зла: страх перед богами и страх смерти.

Божья кара! Но если вы верите в бога, почитаете его, преклоняетесь перед ним, как можете вы представить его злым, жестоким, беспощадным, внушающим страх?

Страх смерти! Но как благо, так и зло, как удовольствие, так и страдание предполагают бытие, а смерть — это небытие, оно непричастно ни к благу, ни ко злу. «…Смерть ничего нам не может сделать, ибо все, что мы считаем добром или злом, связано с чувством, смерть же — это отсутствие чувств» (5, т. 1, стр. 365). Напрасно она внушает нам ужас. Мы и смерть не сосуществуем. «Смерть не может причинять страдания ни живым, ни мертвым, ибо первых она не затрагивает, вторые же не существуют» (5, т. 1, стр. 366). Но еще более, чем тех, кто боится смерти, следует порицать тех, кто желает смерти вместо того, чтобы заботиться о том, чтобы жизнь ему не опротивела. Против реальных же невзгод и страданий есть лишь одно лекарство — стойкость и мужество. Если благоразумие способствует избежать, предотвратить их, мужество восстает против неизбежных бедствий и страданий, борясь против отчаяния и подавляя его.