Бернард Быховский - Гассенди

• Название: Гассенди
• Автор: Бернард Быховский
• Издательство: Мысль
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1974

Работа посвящена выдающемуся французскому философу XVII в. Пьеру Гассенди. В книге прослеживаются основные моменты жизненного пути и творческой деятельности философа.

Автор показывает историческую роль неоэпикуреизма Пьера Гассенди, его место в антисхоластическом движении.

Книга предназначена для преподавателей, пропагандистов, студентов и аспирантов, а также для широкого круга читателей, интересующихся вопросами истории философии.

---

Одно из величайших зол — страх, одолевающий человека и являющийся одним из источников его страданий. Это вторая, вслед за страстью, болезнь духа. Этому злу Гассенди противопоставляет третью, основную добродетель — мужество. Говоря о мужестве как противовесе страху, Гассенди меньше всего имеет в виду наиболее прославленную молвой храбрость и отвагу, поводом для которых служили войны, а главным образом имеет в виду стойкость, выносливость, преданность убеждениям, непреклонную верность разуму. Больше всего, говорит Гассенди, страшат людей два воображаемых нереальных зла: страх перед богами и страх смерти.

Божья кара! Но если вы верите в бога, почитаете его, преклоняетесь перед ним, как можете вы представить его злым, жестоким, беспощадным, внушающим страх?

Страх смерти! Но как благо, так и зло, как удовольствие, так и страдание предполагают бытие, а смерть — это небытие, оно непричастно ни к благу, ни ко злу. «…Смерть ничего нам не может сделать, ибо все, что мы считаем добром или злом, связано с чувством, смерть же — это отсутствие чувств» (5, т. 1, стр. 365). Напрасно она внушает нам ужас. Мы и смерть не сосуществуем. «Смерть не может причинять страдания ни живым, ни мертвым, ибо первых она не затрагивает, вторые же не существуют» (5, т. 1, стр. 366). Но еще более, чем тех, кто боится смерти, следует порицать тех, кто желает смерти вместо того, чтобы заботиться о том, чтобы жизнь ему не опротивела. Против реальных же невзгод и страданий есть лишь одно лекарство — стойкость и мужество. Если благоразумие способствует избежать, предотвратить их, мужество восстает против неизбежных бедствий и страданий, борясь против отчаяния и подавляя его.

Видное место среди основных добродетелей занимает в эпикурейской этике справедливость. «Поступать добродетельно означает не что иное, как поступать благоразумно, достойно и справедливо» (5, т. 1, стр. 323). Справедливость — это добродетель, «целиком обращенная на другого человека и свойственная человеку постольку, поскольку он живет в обществе» (5, т. 1, стр. 375). Рассуждения Гассенди о справедливости насыщают его этику социальным содержанием, личное благо сращивают с общественным благом, индивидуальное счастье внедряют в коллективное благоустройство.

Невозможно придумать более превратную оценку этики Гассенди, чем та, которую дает ей Сортэ, утверждая, будто «коренной порок, портящий всю эту мораль, это то, что в основе своей она исключительно эгоистична, утилитарна» (67, стр. 151). Трудно понять, как мог так осудить этику Гассенди историк философии, хорошо знавший его учение и жизнь.

Нет ничего общего между проникнутой гуманизмом эпикурейской этикой и практицизмом утилитаризма. «Никогда не предпочитать полезное честному… — требовал Гассенди, — ибо тот, кто не может себя ни в чем упрекнуть, не может быть признан несчастным, а тот, кто чувствует себя преступным, не может быть назван счастливым» (4, т. II, стр. 748). Гассенди устанавливает немыслимый для утилитариста водораздел между «частным благоразумием, задача которого — регулировать отдельные сферы житейской практики», и «более общим благоразумием, которое есть не что иное, как сам разум и его веления» — благоразумие, тождественное с мудростью (5, т. 1, стр. 319). Для Гассенди «добродетель сама по себе есть нечто полезное… самое надежное и действенное средство к счастью» (4, т. II, стр. 708). Признавая, в духе эвдемонизма, полезным то, что приятно, что доставляет удовольствие, он всячески убеждает своих читателей, что ничто не доставляет большего удовольствия, большей радости, удовлетворения, а стало быть, и не приносит большей пользы, чем добродетель. Это ли утилитаризм? Присоединился ли бы к этому убеждению Бентам?

Нет ничего, что могло бы доставить эпикурейскому «эгоисту» большее удовлетворение, принести большую радость, чем… добрые дела. Какая критика эгоизма может быть более убедительной, чем доказательство того, что нет ничего более неприятного, опасного, вредного для личного счастья, чем порочность и несправедливость, чем эгоизм? «Поскольку мудрец… — заявляет эпикурейский „эгоист“, — все делает ради самого себя, то нет ничего, что в большей степени служило бы его интересам, чем четкое соблюдение справедливости» (5, т. 1, стр. 391). «Единственной заботой» этого мудреца, который «все делает ради самого себя», «будет то, что может быть полезно и приятно потомству…» (5, т. 1, стр. 353).

Последним словом «исключительно эгоистичной» этики Гассенди является превозносимый им в заключительной главе эпикурейский культ дружбы, превосходящей «все средства, предоставленные нам мудростью для достижения блаженной жизни» (5, т. 1, стр. 396). Ради удовольствия и благополучия друга мудрый человек употребит те же усилия, что и ради собственного удовольствия. Он не остановится для этого ни перед чем. При всей нетерпимости к страданиям «он готов будет подвергнуться во имя него величайшим страданиям», не останавливаясь перед самопожертвованием, и, «если потребует случай, примет ради него и смерть» (5, т. 1, стр. 399).

Гассенди, как хорошо сказал о нем Рошо, — «подлинный эпикуреец, так как он со всей строгостью придерживается настоящей морали Эпикура, требующей воздержанности для себя и благожелательности для другого» (43, стр. 53).

Мнимый «эгоизм» Гассенди — ранний предвестник того, что в последующие века вошло в историю этики под двусмысленным названием «разумного эгоизма» — глубоко гуманистической морали, требующей гармонии личных и общественных интересов, морали, убеждающей в том, что забота об общем благе, человечность, преданность добрым делам — необходимое, диктуемое разумом, первостепенное условие достижения личного блага каждого разумного, мыслящего, дальновидного человека как общественного существа. Чуждая и враждебная эгоцентризму этика «разумного эгоизма» была принята на идеологическое вооружение французскими материалистами и достигла предельного совершенства в революционном этическом учении классической русской философии.

Этика Эпикура, как и его французского продолжателя, не была революционной. До предреволюционной ситуации Франция XVII века была еще далека. Социально-политические суждения Гассенди, высказанные в его «Этике», не выходят за рамки гуманистического либерализма. Не случайно главы о государстве и праве включены в «Этику» Гассенди. Наиболее характерная черта его социально-политических высказываний — «примат этики», рассмотрение всех относящихся к этой области вопросов с точки зрения нравственных критериев: справедливости, «экономического благоразумия», «политического благоразумия».

Человек по самой природе своей — общественное животное (sociabile animal). Общество не есть нечто возникшее в развитии человеческого существования, оно изначально для него. По отношению к теории «общественного договора» мы находим у Гассенди неоднократные суждения. Кое-где он говорит о стадном периоде, когда люди бродили, как дикие звери, терпя разные невзгоды, но «некоторая естественная взаимная склонность…» приводила к тому, что они сходились и в известной степени принимали меры против указанных бедствий… Так жили они, «пока не поняли, что не могут жить удобно и в безопасности, если не заключат между собой договора…» (5, т. 1, стр. 380). Но фактически, замечает Гассенди, общественного договора не существует (4, т. II, стр. 799)[12]. Гассенди различает первичное «естественное право», находящееся в согласии с человеческой природой и с законами разума, и вторичное право, выраженное в законодательстве, которое не всегда им соответствует. «Я не напрасно подчеркиваю это, — поясняет Гассенди, — ибо иногда бывает так, что в обществе предписывается в качестве справедливого и правомерного нечто такое, что не служит общественному благу» (5, т. 1, стр. 377). Установленное законом различно у разных народов, и не всегда то, что является законным, является справедливым; то, что в одном обществе считается справедливым, в другом считается несправедливым. Следовательно, объективным критерием законов должно служить то, приносят ли они пользу в общественной жизни всем без исключения (5, т. 1, стр. 379), причем напрасно «некоторые полагают, что справедливое справедливо по самой своей неизменной природе» (5, т. 1, стр. 378).

Звучащий в последних словах демократический мотив выражен и в формулировке Гассенди цели всякого общества и государства. Цель эта в том, «чтобы люди с помощью взаимных усилий сделали жизнь всех возможно более счастливой и безопасной» (5, т. 1, стр. 337), чтобы существующее в нем право «было благом как для общества в целом, так и для каждого его члена в отдельности» (5, г. 1, стр. 337). При этом необходимо заботиться о том, «чтобы более сильные не злоупотребляли обязательной покорностью более слабых и не допускали бы, чтобы они терпели нужду в самом насущном, если у них самих все имеется в изобилии» (5, т. 1, стр. 337). Разумеется, частную собственность Гассенди считает естественным правом, соответствующим «экономическому благоразумию»; частная собственность, по Гассенди, закономерна и необходима (4, т. II, стр. 751).