Анджей Сапковский - История и фантастика

• Название: История и фантастика
• Автор: Анджей Сапковский
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Хранитель
• Жанр: Публицистика
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-17-041511-3

Все, что вы хотели узнать об Анджее Сапковском, но не знали, как спросить.

Откуда приходят к нему идеи для новых книг?

Какова роль истории в его произведениях?

Как зарождалась его сага о Ведьмаке?

Каковы его маленькие (и не очень) творческие секреты?

Что должен знать и уметь автор, желающий написать фэнтези?

Все это — и многое, многое другое — в потрясающем сборнике интервью Анджея Сапковского!

---

— А если б вам доверили группу студентов на факультете creative writing, как бы вы стали преподносить им свои писательские секреты? А если б не стали, то чему бы пытались их научить? Какой технике, системе работы? Чему бы сочли возможным обучить, а что рассматривали бы как свойства личности (одаренность)?

— Я никогда бы не взялся обучать creative writing, ибо я человек скромный и не чувствую в себе достаточной силы. Не обладаю я и знаниями, которые позволили бы мне учить — а тем более поучать — других. Кроме того, писатель, по моему глубокому убеждению, — личность, характер, наконец, самодостаточный, selbst ist der Mann[182], невозможно никого сделать личностью или развить характер, не говоря уж о самодостаточности. Однако я не отрицаю — и не критикую — роли групп, творческих лабораторий и литературных учебных заведений. Особенно я ценю их за перелом пресловутого сопротивления, столь типичного для дебютантов, которые «написали, но боятся показать». Подобная робость может парализовать и недюжинный талант. Поэтому, если учебное заведение в состоянии освободить адепта от такого страха, браво и chapeau bas перед такой школой.

— В одном из ваших рассказов есть сцена, в которой пожилой маг втолковывает юному адепту, что некоторые вещи просто нельзя делать, поскольку таким образом нарушается гомеостаз системы. Такой принцип не применим к литературе? Не сталкивается ли писатель в определенный момент с ситуацией, когда, потенциально располагая неограниченными творческими возможностями, он в результате собственного выбора реально может сделать самое большее два маленьких шажка вправо либо влево?

— Признаюсь, в сцене, которую вы упомянули, мне важнее было скорее всего показать новаторское отношение к магии, аналогичное моему пониманию обучения. Однако, если считать тот фрагмент своего рода изложением ситуации писателя, то с таким диагнозом я б не согласился. Творец имеет миллионы возможностей изменить манеру письма, тематику, перевернуть все вверх ногами и найти совершенно новые исходные позиции, чтобы добиться абсолютно неожиданных эффектов. Конечно, имеется группа писателей, которые, пребывая в депрессии, могут творить лишь грустные сцены, а воспрянув духом — только веселые, потому что их ограничивает психическое состояние. Меня не ограничивает. Я сяду утром и напишу от первого лица житие святой Екатерины Сиенской. Эка невидаль! Обложусь источниками, прочитаю все, что удастся, и опишу вам, как путалась во Флоренции с молодым хозяином ломбарда. Меня тут же предадут анафеме, но я напишу. А потом примусь за святого Франциска, Савонаролу или Бернарда Клервоского. Тупик, которого следует избегать, — это банальность, штамп, рутина. За мной стадом ходят знатоки жанра — а сейчас что ни читатель, то великий знаток, — и спрашивают, почему я по примеру англосаксонских писателей не кропаю очередные пять томов под названием «Сын ведьмака»?

— Или его шурин. (Улыбаются.)

— Да, а в конце еще приложу «Иллюстрированный путеводитель по замку ведьмака». Я на такие предложения всегда отвечаю: «Нет! Я имею дело не с американцами, ментальность и привычки которых позволяют им поглощать любую синтетику, а с умудренным польским читателем, не терпящим штампов».

— Ваша литературная карьера, как и высказывания относительно современного положения писателя, по духу своему — свободнорыночные. Вы действительно отлично ориентируетесь в ситуации на книжном рынке, не боитесь, что у вас иссякнет творческое вдохновение, и не маетесь над чистым листом бумаги (экраном компьютера). Вы попросту считаете, что писательство — это функция таланта и работоспособности. В таком случае что вы думаете о невероятно распространившейся претенциозности в литературной среде? Писатели все еще питаются мифом опекающего их государства и бешено реагируют на любой намек на то, что их оставят один на один с министерством культуры и искусства? Понимаете ли вы их и считаете ли, что писателей надлежит поддерживать за счет налогов, как народное достояние? Или совсем наоборот: дать нескольким литераторам умереть с голоду, и тогда уровень литературы и работоспособность писателей поднимутся сами по себе? Признаться, я подозреваю вас в этом…

Меня также интересует ваше отношение к проблеме поддержки государством всей высокой культуры, то есть театра, оперы, музеев, филармоний. Поддерживать? Приватизировать?

Обязано ли государство спонсировать искусство?

— Мне трудно осмысленно и однозначно ответить. Ибо с одной стороны, меня хватит удар при мысли, что капельница из моих налогов удержит в живых кого-то, кто сам удержаться не в силах, — поэта-борзописца, неудачника, нагло выскочившую бездарность, бывшего корифея литературы, у которого все усохло и угасло. С другой стороны, это, что ни говори, культура. Не шахты, которые закрывают, когда они становятся нерентабельными и уголь проще импортировать, потому что он дешевле, импортный-то. Государство должно иметь и последовательно реализовывать культурную политику. В том числе при помощи разумно дозированных дотаций, а также инструментов, которые позволят хотя бы удерживать цены книг на разумном уровне. Я, как вы справедливо заметили, за рыночные отношения. Можно носить китайские шмотки, ездить на чешских автомобилях, смотреть японские телевизоры, готовить в немецких горшках испанские помидоры и норвежского лосося. Что же касается культуры, то желательно бы иметь собственную.

— А не случается ли вам порой сидеть, застыв перед клавиатурой, и ждать вдохновения?

— Не случалось, потому что дело не во вдохновении, а в работе. Надо заставить себя порвать с леностью. Работать, а не ждать вдохновения! Потому что оно само по себе никогда не приходит.

— Написание книги для каждого писателя огромное напряжение. Вы говорили об этом прямым текстом в нескольких интервью. Что вы думаете, заканчивая книгу? «А пускай подавятся вместе с издателем»? А может: «А ведь недурно получилось!»…

— В принципе я бываю доволен тем, что мне вообще удалось закончить. Кроме того, не надо думать, будто писательский труд приносит мне столько разочарований и я берусь за него из чисто мазохистских соображений. Нет, я не занимаюсь этим с отвращением и не думаю, поднимаясь утром: «О господи, опять браться за перо, наверное, меня сейчас вывернет наизнанку…» Так не бывает. Говоря об усилии, связанном с написанием книги, я имел в виду нечто другое, а именно — как мучительно реализовывать план, требующий создания одного тома ежегодно. Когда я уже понял, что будет пять томов — а я не хотел заставлять читателя долго ждать, — я сказал себе: «Все! Год! Это я могу себе позволить». Мне такая пауза казалась допустимой, ибо я помнил давние времена, когда покупал по мере появления очередные тома цикла «Амбер» Роджера Желязны. Раз в год, весной, я бывал на профессиональных торгах в Канаде, в Монреале, и первым делом мчался в книжный магазин, а новый, еще пахнущий типографской краской «Амбер» уже ждал меня. Так я купил первый том, второй, третий, четвертый… И тут однажды приезжаю, влетаю в магазин… А пятого-то тома нет. «Почему, — спрашиваю, — нет?» «Потому что еще не вышел, — отвечает девушка. — Говорят, Желязны еще пишет», Я очень занервничал, мысленно обозвал автора лентяем и покрыл самыми разными нехорошими словами. Из-за его нерасторопности мне пришлось ждать «Амбер» весь следующий год. А когда настал мой черед писать пятитомный цикл, я железно решил не мучить читателя слишком долгими перерывами с выходом очередных томов.

Не поверю никому, кто скажет, будто такой темп не равнозначен самоубийству, разве что это будет какой-то гений. Самая лучшая, мне кажется, система — написание книги за два года, это тот оптимальный минимум времени, который следует посвятить книге. Заканчивая Ведьмачий цикл, я дал себе слово никогда больше не соглашаться на столь убийственный марафон. Не только из-за усталости, но и в основном потому, что при спешке может пострадать и сама книга.

— Однако слово вы нарушили!

— Сам удивляюсь, черт побери! (Смеются.)

Примечания

1

Кали — персонаж книги Г. Сенкевича «В пустыне и джунглях», мальчик-туземец, который искренне считал, что, если у него украдут корову, это грех, но никак не мог понять, что же дурного в том, что корову украдет он сам. Отсюда — уже вошедшее в польский язык выражение «философия Кали». — Здесь и далее примеч. пер.

2

«Божье перемирие» — запрет на вооруженные столкновения в определенные дни, введенный в 1040 году.

3