Ханс Хенни Янн - "Угрино и Инграбания" и другие ранние тексты

• Название: "Угрино и Инграбания" и другие ранние тексты
• Автор: Ханс Хенни Янн
• Жанр: Современная проза

---

- Энкиду, друг мой, солнце уже взошло над песками; Энкиду, друг мой, пора тебе подниматься.

Ствол тотчас застонал, задрожал. И - преобразился. На земле теперь лежал Энкиду, мой друг, протирая себе глаза... Так оно и продолжалось, год за годом. И каждое утро и каждый вечер сердце мое коченело от страха, имени для которого я не знал. И каждый вечер и каждое утро я видел превращение. Радость моя была велика, и страх был велик. Но однажды страх превзошел все радости, вместе взятые. Однажды, когда я проснулся на песке, древесного ствола рядом со мной не было. Дерева не было, и не было Энкиду, моего друга: мой друг Энкиду исчез. Я вскочил и стал звать его через всю пустыню:

- Энкиду, Энкиду, мой друг, мой Единственный, Энкиду, Энкиду, которого я люблю, который возвел над моим телом свод мýки, Энкиду; ты, что прекраснее, чем прекрасный Урук, нежнее дочери Ану - Иштар, богини совокупления; ты, бросивший ей в лицо корень небесного быка, - Энкиду, мой друг, я не нахожу тебя!

Но ответа не было. Я плакал и звал, я звал и падал без сил, я пробежал всю пустыню до границы владений Солнца. Только ближе к вечеру я нашел тот кусок дерева, ближе к вечеру нашел деревяшку, прятавшую в себе Единственного. И я закричал:

- Энкиду, Энкиду!

Но превращения не произошло. Я крикнул снова:

- Энкиду, Энкиду!

Но превращения не произошло. Я крикнул еще раз:

- Энкиду, Энкиду!

И упал, обняв кусок дерева, но превращения не произошло. Энкиду был мертв. Я тогда стал рвать на себе волосы, сыпать в глаза песок. И кулаками ударял себя по зубам, и выбил их все, и деснами стиснул язык, чтобы издать крик, какого не было никогда, и позвал так громко, как только мог:

- Энкиду, Энкиду!

Тут я услышал, как древесный ствол захрипел. Он хрипел и стонал, он дрожал; но превращения не происходило. Ни единого слова, ни знака, только хрип... Тут я заплакал сильнее, чем прежде:

- Он жив, он жив, но я его не узнаю. Он говорит, но я его не понимаю. С ним происходит превращение - но я не знаю, где, и не знаю, какое обличье он примет. Стерлась моя память. Я не знаю, приближаюсь ли к нему, или уже его потерял. Энкиду, Энкиду потерян для меня, Энкиду возвел надо мной свод мýки, Энкиду мертв.

Однако кульминация боли запечатлена на глиняных табличках. Там значится:

«Как не впасть моим щекам, голове не поникнуть,

Не быть сердцу печальным, лицу не увянуть,

Тоске в утробу мою не проникнуть,

Идущему дальним путем мне не быть подобным,

Жаре и стуже не спалить чело мне,

Не искать мне марева, не бежать по степи?

Младший мой брат, гонитель онагров горных, пантер пустыни,

Энкиду, младший мой брат, гонитель онагров горных, пантер пустыни,

С кем мы всё побеждали, поднимались в горы,

Схвативши вместе, быка убили,

Погубили Хумбабу, что жил в лесу кедрóвом,

На перевалах горных львов убивали,

Друг мой, которого так любил я,

С которым мы все труды делили,

Энкиду, друг мой, которого так любил я,

С которым мы все труды делили, -

Его постигла судьба человека!

Дни и ночи над ним я плакал,

Не предавая его могиле, -

Не встанет ли друг мой в ответ на мой голос?

Шесть дней миновало, семь ночей миновало,

Пока в его нос не проникли черви.

Устрашился я смерти, не найти мне жизни.

Словно разбойник, брожу в пустыне:

Мысль о герое не дает мне покоя -

Дальней дорогой бегу в пустыне;

Мысль об Энкиду, герое, не дает мне покоя -Дальним путем скитаюсь в пустыне!

Как же смолчу я, как успокоюсь?

Друг мой любимый стал землею,

Энкиду, друг мой любимый, стал землею!

Так же, как он, и я не лягу ль,

Чтоб не встать во веки веков?»

Я кричал, а кто бы не кричал при такой боли? Я проснулся и помнил свой сон. Я помнил эти слова и плакал. Но воплощения Энкиду больше не было в моей памяти. Того, кого я любил, больше не было в моей памяти - того, кого я покинул, от кого ушел, с кем случилось превращение, кто вместе со своей жизнью пребывал теперь далеко от меня, кто взял себе чужое имя, чужое имя из чужого языка. Энкиду, Энкиду - произнося это имя, губы мои кривились для горчайшего плача. Перед деревянным стулом опустился я на колени и молил:

- Будь ты им, будь ты им!

Но это дерево не хрипело. И мне пришлось вкусить горчайшую горечь моей покинутости, горчайшую горечь моей невольной неверности, горчайшую горечь этого места и разлуки с любимым. Лицо мое избороздил морщинами страх.

Первая прогулка

Дом и его обитатели, казалось, забыли, что я приехал только вчера. Они встроили меня в свой распорядок. Считались с моей безалаберностью; и воздерживались от каких-либо наставлений. Я опоздал к трапезе и сидел за столом один. Я потом беспрепятственно покинул столовую залу, никто со мной не заговорил. В коридорах мне тоже никто не встретился. Все живые будто вымерли или спали. Меня, собственно, это не касается, подумал я. Но облегчения не почувствовал. Апатия и страх все еще уравновешивали друг друга. Рано или поздно я бы взорвался от такой неопределенности. Невыносимое состояние: я созревал для смерти, опьянения и сна, для безумия как следствия краха. Я решил поскорее отсюда выбраться. Вниз по лестнице... Обрамленный колоннами двор, еще один... Колонны невесомой тяжести, таинственная тьма. Мне все это было знакомо. Ворота, и они мне знакомы; глубокий арочный проход -как бы из моей крови. Камни ударялись об меня. Они знали мой язык. Серо-белый гранит, черный базальт... Мои ноги ускорили шаг в мучительной попытке спастись.

Наконец - открытое пространство, каменистая почва, слегка выпуклые глыбы гранита. Между ними - мох, бурый и зеленый, скудная тундровая растительность. Скользящая под уклон вода, в одном месте - вокруг острова - образующая кольцо. А по ту сторону - опять гранитные глыбы, буро-зеленые пятна, редкие кусты. Небо без солнца, без облаков. Воздух холодный и безжизненный. Дорога по широкой дуге спускается вниз. Округлые бледные гранитные вершины слева и справа, в их трещинах - молочно-белый кварц, похожий на снег глетчеров. Бесплодная земля, однообразный ландшафт, кустарник, растущий тысячелетиями. Зелень - какая-то сверхзеленая, будто сквозь нее просвечивает дополнительный красный цвет; все листья - жесткие и окоченевшие на ветру. Короче, земля, какой ее создал Бог, который пребывает в камне, нерас-щепленном; который оставил всем плотским созданиям тление, чтобы самому затаиться среди сухой пустоши, над бледными полями руин. Я мог бы упасть на колени, плакать и молиться, целовать землю ради укрытого в Боге Духа: не поддающегося расшифровке, бесплодно-знающего, терпеливого, определяющего судьбу; который всё предопределил заранее - и потом всё предопределенно-выстроенное вновь разломал, чтобы оставить человеку свободу выбора... Но ноги сами повлекли меня вниз, к берегу.

Последний каменный каскад, образуя внизу закругленную линию, изливался в море. Сверху лежал обломок скалы, готовый к падению. Мои руки сдвинули его. Сперва с грохотом, потом - подрагивая и ускоряясь, он покатился вниз, подпрыгнул, притормозил, подпрыгнул еще раз, оторвался от земли и упал, разбрызгивая пену, в воду. Еще долго из прозрачной сине-зеленой глуби всплывали пузыри. Потом со всех сторон стали собираться, привлеченные падением камня, толстые рыбы - треска: чтобы разузнать, нельзя ли здесь чем поживиться. Среди них затесалось и несколько форелей. Рыбы пересекли колеблющийся участок воды. Потом сделали поворот и еще один, обогнув это место по широкой дуге. А потом исчезли, как исчезли и круги на воде.

Тогда я заметил по ту сторону пролива второй остров - голый, как и этот, - увенчанный стенами, башнями, куполами... Город. Туда вел мост со многими арками и мощными опорами. Я хотел посчитать пролеты; но я заранее знал число: тридцать пять! Я все же посчитал. Так и есть. Я направился к мосту. Он казался построенным из белого алебастра. Но то был светлый, богатый кварцем, сравнительно недавно добытый, еще не подвергшийся выветриванию гранит. Город - тоже почти белый, зеленовато-белый. Как вечернее небо в северных странах. По широкому мосту могли бы проехать рядом десять экипажей. Но я не увидел на нем ни единого человека, ни следа какого-нибудь транспортного средства. Я пошел по этому прямому пути. С обеих сторон - стены. А подо мной, как я знал, - своды тридцати пяти арок, опоры, похожие на корпуса гигантских кораблей, и море. Я шел путем дальнего сновидения. Я шел по гигантской дороге безмерного желания. Я шел путем моих грез, в город моих грез, я шагал целый час, прежде чем добрался туда. Улицы и площади. Вот он, город. Улицы пусты, и пусты белые дома. Почти ни звука кругом. Почти ни звука. Разве здесь нет детей, нет занятых работой взрослых? Есть, есть конечно, просто они научились тишине у квадров, у этих громадных циклопических камней. Я ничего не хотел здесь найти - и, тем не менее, нашел всё. Я ничего не хотел знать - и, тем не менее, узнал всё. Передо мной строение - без окон, как мне показалось, а стены размечены глубокими бороздами каменной кладки и треугольными прорезями. Все масштабы бесконечно увеличены. Сверху жесткие купола - как горы. А между куполами - каменные террасы, ступенчато восходящие к небу. Зеленовато-белое и серое. Сбоку в стене - маленькие ворота. За ними двор, мощенный белыми каменными плитами. Медленно и задумчиво страж храма мерил шагами обнесенное стенами пространство, которое на заднем плане темно и неопределенно заканчивалось глубокой аркой. Страж поприветствовал меня. Почтительно склонившись в поклоне. Дорогу показывать не стал, но и не помешал мне пройти.