Александр Беатов - Время дня: ночь

• Название: Время дня: ночь
• Автор: Александр Беатов
• Жанр: Современная проза

В романе "Время дня: ночь" сделана попытка нарисовать картину завершающегося расцвета советского декаданса — той "золотой" эпохи, которую назвали "застойной". В манере, лишённой "пафоса оптимистического соцреализма" вычерчивается бытовая линия круга, в который попадают различные выходцы из ушедшего в прошлое XX-го века. Поиск жизненного смысла, любви, страдание героев, преодоление недугов, преследование властей и противостояние им образуют негативный образ структурной нити, ведущей к сокрытым для первоначального видения горизонтам позитивного преображения читательского взгляда.

В отличие от автора "Мёртвых Душ", побоявшегося отступить от идеи ради правды жизни, создатель романа "Время дня: ночь" не решился предать своё детище огню. Может быть, образы героев Гоголя вовсе не вытянуты из больного сознания перфекциониста, который пытался переделать жизнь, но не нашёл ничего лучшего для разрешения своих сомнений, чем сожжение? Следуя этой логике, автор романа "Время дня: ночь" пришёл к мысли, что и его образы вовсе не являются какой-то новой выдумкой. Он только обрисовал контуры тех, с кем столкнулся в жизни; и если таковыми оказались персонажи, может быть, и не достойные уважения читателя, — за недостатком чего-либо значительного, автор попытался из обыденного создать что-то, вырвав у времени никем не замеченное сырьё и даже использовав свою собственную жизнь как материал для творчества. Художник в самом широком смысле — это "плагиатор жизни", с болью для себя поглощающий и переваривающий её пертурбации, чтобы продвинуть вперёд хотя бы немного то, чему мало кто придаёт значение, или, к сожалению, принимает даже свою собственную жизнь за нечто обыденное. Так ли это?

---

— Да… — серьёзно заговорил отец Алексей. — Я понимаю, в каком вы расстройстве… Но иногда Господь нам указывает дорогу и таким вот образом… Это хорошо, что вы пришли ко мне… Орден Санитара не для вас…

— Я не буду для вас обузой, — сказал Саша. — Я понимаю, как много у вас важных дел…

— Вы — моё дело! — Отец Алексей улыбнулся, и блеск его глаз не мог не проникнуть Саше куда-то глубоко, в самую душу и отозваться там согревающим теплом.

— А как быть с тем, что я крещён по католически? Смогу ли я у вас причащаться? Ведь Крещение — одно.

— Да, конечно, "Едино Крещение"… Вам только нужен дополнительно небольшой обряд…

— Обряд? Какой?

— Какой? — повторил отец Алексей, и тут же ответил, будто бы, сам себе: — Мне ещё не приходилось переводить кого-либо из католичества в православие. Конечно, для этого требуется особое разрешение от патриарха. Но учитывая ваше положение, нам не следовало бы афишировать случившееся. Я думаю, что обряд Миропомазания — вполне уместен в сложившейся ситуации. После этого вы можете считать себя православным. Впрочем, это нужно больше вам, а не Богу. Вы можете исповедоваться и причащаться и без этого обряда. Я сообщу через Володю Никанорова, когда и как мы это устроим.

Священник снова задумался, не сводя взгляда с юноши. Его зрачки будто в соответствии с его мыслями то увеличивались, то уменьшались в размерах, пока, вдруг, он не спросил:

— А что, та девушка, так, значит, и не приехала с вами?

— Нет… — Саша хотел было рассказать, обо всём с самого начала: о его визите к Санитару, к Ольге, о том, как её "перехватили" на вокзале, но решил, что всё это теперь лишнее, что его короткий ответ и сам факт его прихода сюда итак исчерпывающе всё объясняют.

— Ну, ничего… — Отец Алексей придвинулся к Саше поближе. — Всё перемелется… Вы читали Цвейга? У него есть такой рассказ… Называется "Амок"…

И Саша действительно вспомнил этот рассказ.

— Да, читал… — ответил он.

— Я так и знал! — продолжал священник. — "Амок" — это состояние шока. — В медицине тоже, кстати, применяется так называемая "шоковая терапия", наверное, знаете… Когда боль проходит, человек начинает видеть все вещи иначе. Многим людям это не помешало бы… Но с ними ничего не происходит… Их жизнь — будто один серый пасмурный день. Потому что они — духовно мертвы… Не пугайтесь того, что случилось. Вам больно — значит вы — ещё живой человек. Случилась беда, зло… К сожалению, таков мир… Настоящий христианин не тот, кто избегает или боится зла, а тот, кто умеет извлечь из неблагополучной ситуации урок, кто превозмогает боль, обращая зло в добро. И это чудо мы с вами вместе вполне можем совершить…

Отец Алексей поднял руки, прошептал что-то, что Саша не успел разобрать. Затем опустил свои ладони на его голову, снова что-то заговорил скороговоркой по-церковно-славянски и, закончив молитву и благословение, поднялся из кресла. Теперь идите. — Священник помолчал. И когда Саша тоже встал, отец Алексей распахнул дверь, вышел из тесной комнатки на кухню и добавил: — И держите меня в курсе ваших дел.

13. Клин

Выйдя из сторожки, Саша остановился.

Лёгкий порыв ветра принёс какой-то запах, показавшийся знакомым и вызвавший в душе приятное чувство. Но чувство это, оставшись неосознанным, сразу же ушло, подавленное действительностью, к которой он возвращался. Пытаясь удержать это состояние, Саша направился через площадь, обогнул круглую клумбу, пошёл на прицерковное кладбище, где никого не было.

У него всё ещё не укладывалось в голове случившееся. Сознание помимо его воли выбрасывало защиту: он испытывал обострённое чувство восприятия действительности, и мысли его, как ни странно, вдруг, вырвались из замкнутого круга: "Санитар — Орден — Секта". Проходя мимо кладбищенских могил, среди высоких берёз, он вдруг представил себе, будто он давно умер и лежит под толщью земли на этом кладбище, а оставшийся сгусток его сознания просочился и бродит вокруг живых людей, пытаясь понять, кто он и что…

Поймав себя на этой мысли, Саша немного отрезвился.

"Что со мной? Так и с ума недолго сойти!" — подумал он и повернул обратно.

Выходя на двор, он обернулся. Сквозь деревья, едва покрытые свежей зеленью, просматривались могилы; за ними, далеко на горизонте, освещённый ярко-синим, висел салатовый образ леса.

Юноша посмотрел налево, и ему показалось, что церковный купол растворился в небесном поле, оставив лишь блестящие на солнце яркие золотые звёзды.

Десяток прихожан, разделившись на три группы, что-то обсуждали. На крыльце вновь появился отец Алексей, окинул взглядом людей, позвал кого-то к себе и, пропуская человека в дверь, мельком взглянул через двор на Сашу. Из храма вышли двое, подошли к Саше. Это оказались Никаноров Володя и его сестра. Увидев их, несколько молодых людей, из прихожан, отделились от других и тоже подошли. Володя позвал всех куда-то в гости на чай…

Группа людей вышла за церковную ограду, медленно направилась к шоссе, распавшись по двое, по трое, растянулась, влилась на узкую асфальтированную тропу, что потянулась вдоль деревенских домов, с разномастными заборами.

Сашу удивила беспечность, с которой люди шли и обсуждали религиозные вопросы, не опасаясь ни стукачей, ни того, что хотя и редкие, прохожие могли услышать такие слова, как "Христос", "Церковь", "Самиздат", "Запад", "КГБ", "Власти", — все вместе или по отдельности, — обратить внимание и что-нибудь сделать… Он почувствовал, что здесь не — Москва; здесь больше свободы не только физической, но и духовной. Что-то в этом было такое, что совсем недавно он заметил в Литве…

И всё же он спросил Никанорова:

— А не опасно нам так — всем вместе?

— Вообще-то нехорошо, конечно, — ответил Володя, шагая рядом. — Батюшка просил зря не привлекать внимание… Но ничего… Сегодня будний день. В КГБ много другой работы. — Он помолчал немного и с участием спросил:

— Ну, а как твои дела?

И Саша поведал ему обо всём том, о чём не решился рассказать отцу Алексею: о разговоре с Санитаром, о том, как тот легко и просто освободил его от обета, отпустил из Ордена. Рассказал о своём визите к Ольге, о том, как ему удалось обратить её. Поделился он своими чувствами и переживаниями, изложив, и то, что случилось на вокзале. И чувствуя, что его мысли, будто пришедшие в равновесие после разговора с отцом Алексеем, снова возвращаются "на круги своя" и вызывают сердечную боль, чтобы закрыть эту тему он спросил:

— А куда мы идём?

— А что сказал тебе отец Алексей? — не услышав его вопроса, поинтересовался Никаноров.

— А! Да! Спасибо тебе, Володя! — Саша вдруг вспомнил, как многим обязан своему товарищу. — Он меня принял к себе… Он сказал, что мне только нужно пройти обряд Миропомазания… Ну, это… для того, чтобы я стал по-настоящему православным. Ведь, я же крещён как католик… Ты знаешь…

— Нет… Я не знал… Разве ты — католик?

— Ну, да, католик. Только, отец Алексей, сказал, что всё это не имеет значения для Бога, кто я: католик или православный. Это, скорее, важно для меня. Поэтому он обещал сообщить через тебя о том, когда он сможет совершить обряд моего воцерковления в православие.

— А я, признаться, мечтал перейти в католичество! Вот те и на! А тут — всё наоборот! — Володя сбился с шага, отстал, пропуская заодно нагнавшего их сзади мужика, в кепке.

— Так, куда же мы идём? — повторил свой вопрос Саша.

— Сейчас зайдём в магазин купить что-нибудь к чаю, — ответил Володя, когда спина мужика удалилась на несколько шагов. — А потом пойдём в "домик". Мы так называем место, где снимаем комнату у одной деревенской бабки. Скоро — Вечерняя… Нужно немного отдохнуть…

Они пересекли шоссе как раз в том месте, где находился сельский магазин — небольшой одноэтажный дом. Все остановились, снова слившись воедино и продолжая обсуждать какой-то вопрос. Володя и Саша вошли в двери магазина. Они встали в очередь, человек из пяти, людей, с тем незамысловатым отпечатком быта на лицах, которые чаще всего можно встретить в провинции. Мужик, в кепке, обогнавший их несколько минут назад, стоял в другой очереди, состоявшей из него одного, и ждал, когда продавщица выдаст ему необходимое.

Получив деньги с очередного покупателя, она подошла к нему, взяла протянутую "трёшку", положила на прилавок боком бутылку портвейна, стала отсчитывать сдачу.

"В Москве бы сдачи не дали," — подумал Саша и поделился своим замечанием с Володей.

Тот, видимо, также наблюдавший за происходившим, сразу понял, о чём речь, но перевёл разговор на другое.

— Однако, ты дал Санитару хорошую "сдачу".

— Что ты имеешь в виду?

— А то, что теперь он не будет сманивать людей из нашего прихода.

— А разве он кого-то сманил?

— Слава Богу, нет… Но чуть было не сманил…