Аркадий Ваксберг - Лиля Брик. Жизнь и судьба

• Название: Лиля Брик. Жизнь и судьба
• Автор: Аркадий Ваксберг
• Издательство: Олимп, Русич
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1998
• ISBN: 5-7390-0582-5, 5-313-00016-0

Загадка этой хрупкой женщины, до последних дней своей жизни сводившей с ума мужчин, миновавшей рифы Кремля и Лубянки и устоявшей перед всеми ветрами жестокого XX века, так н осталась неразгаданной. Ее называли современной мадам Рекамье, считали разрушительницей моральных устоев, обвинили в гибели Маяковского. Один боготворили ее, другие презирали и ненавидели. К 85-летнему юбилею Ив Сен-Лоран создал для нее специальное платье, а молодой французский романист признался в любви.

Об одной из самых магических женщин уходящего века рассказывает эта книга.

---

Впрочем, и самые достойные люди, случалось, испытывали к Лиле отнюдь не добрые чувства. К примеру, один очень уважаемый в России поэт и переводчик, Аркадий Штейнберг, почему-то настолько ее ненавидел, что вообще не мог находиться в ее присутствии. Однажды он был в консерватории на концерте Исаака Стерна и все время испытывал ничем не объяснимое беспокойство. Когда концерт закончился, он увидел Лилю среди выходивших из зала— и понял все...

Предчувствуя, что конец близок, Лиля решила вернуться к последнему, возможно, самому драматичному в ее жизни сюжету, который все еще не имел своего завершения. Она узнала американский адрес Татьяны Яковлевой и вступила с ней в переписку. Рассказала, что сохранила письма Татьяны к Маяковскому, в том числе и то, где она сама рассказывала ему о своей помолвке с виконтом дю Плес-си. Оно никогда не было опубликовано.

Десять лет спустя Татьяну навестила в Соединенных Штатах писательница Зоя Богуславская, добрая знакомая Лили. «Я ей ответила на ее письмо, — рассказывала Татьяна своей гостье, — сказав, что абсолютно ее понимаю и оправдываю, и только прошу, чтобы она все мои письма Маяковскому сожгла. Она ответила, что тоже меня понимает и оправдывает. Так что перед смертью мы объяснились. И простили друг друга».

Все, кто знает об этой истории, убеждены, что Лиля исполнила просьбу Татьяны и уничтожила драгоценнейшие документы — письма к Маяковскому той женщины, без которой не существует ни биография поэта, ни биография самой Лили. Так ли это на самом деле? Характер Лили позволяет считать, что она могла бы на это решиться. Но, с другой стороны, она же понимала, что отношения всех, кто причастен к этой человеческий драме, принадлежат уже не только им, но и истории. Не уничтожила же она ни единой строки из переписки Маяковского с собой, хотя там есть и такие строки, которые представляют Лилю не в лучшем виде. Так что есть, кажется, небольшой шанс, который позволяет надеяться на чудо: вдруг отыщутся и эти «сожженные» письма...

12 мая 1978 года на даче в Переделкине Лиля упала возле кровати и сломала шейку бедра. В старости это довольно часто случающаяся беда, а Лиле было тогда без малого восемьдесят семь лет. Ее спешно доставили в больницу, где она провела полночи в холодном коридоре и практически без ухода. От операции Лиля отказалась и просила вернуть ее домой, в привычную атмосферу, где ее окружали бы только близкие люди. Перелом заживал медленно и с трудом. Строго говоря, он вообще не заживал — в самом лучшем случае хромота была неизбежной. Она не теряла, однако, присутствия духа.

С наступлением лета Василий Катанян-младший перевез ее в Переделкино. Многочисленные друзья приезжали к ней сюда, чтобы поддержать и пробудить интерес к жизни. Из Парижа прилетел Франсуа-Мари Банье, — она была счастлива его приезду и вместе с тем не могла смириться с тем, что встречает дорогого гостя в состоянии полной беспомощности. В июне ей прислали из Италии оттиски книги журналиста Карло Бенедетти с записями данных ему интервью. В книге было много фотографий. Она подолгу рассматривала их, мысленно возвращаясь в свое драматичное и счастливое прошлое.

Кость не срасталась. О возвращении к привычному образу жизни уже не могло быть и речи. Близкие делали все возможное, чтобы поднять ее тонус, — из этого ничего не вышло. Четвертого августа, воспользовавшись тем, что на какое-то время она осталась одна на переделкинской даче, Лиля покончила с собой, наглотавшись безумной дозы амбутала. В оставленной ею записке, которую она писала дрожащей рукой, теряя сознание, были строки, обращенные к мужу: «Васик, я боготворю тебя».

Седьмого августа в Переделкине состоялось прощание. Арагон не приехал. Но пришло множество друзей и тех, кто чтил не просто музу поэта — женщину удивительной, беспримерной судьбы. Панихида длилась долго, желающим высказаться никто не отказывал, но и эта печальная церемония казалась продолжением неумолкнувших споров, которые сопровождали ее всю жизнь.

«Никому не удастся, — сказал Константин Симонов, — оторвать от Маяковского Лилю Брик. Попытки эти смешны и бесплодны».

Восьмидесятипятилетний Виктор Шкловский не мог стоять на ногах и произнес свою речь, сидя на стуле. То была не речь, а крик: «Маяковского, великого поэта, убили. Не живого — убили после его смерти. Его разрубили на цитаты. Лиля защищала его — и при жизни, и после смерти. Они ей мстили за это. Но вытравить Маяковского из сердца не дано никому! И Лилю не вытравить тоже...»

Вся в черном, безмолвно стояла, склонив голову, прошедшая ГУЛАГ Софья Шемардина — Сонка. Ей дали слово. «Великая защитница всех обиженных» — так сказала она о Лиле. О том же говорила и Рита Райт: «Если бы все, кому ты помогала, пришли сюда, то им не хватило бы здесь места». Голос ее сорвался, и она замолчала.

Главный режиссер Московского театра сатиры, ученик и сотрудник Мейерхольда Валентин Плучек вспоминал о «содружестве великих талантов», в котором роль Лили была «огромной и бесспорной». Он рассказывал о том, как помогала Лиля восстановить в годы «оттепели» на театральной сцене пьесы Маяковского «Баня» и «Клоп».

Из Тбилиси прилетел на похороны Сергей Параджанов. Он привез с собой сына Сурена — мальчика, который никогда не видел Лилю живой и о котором она так заботилась, когда отец томился в лагере, — посылала ему одежду и дорогие подарки. «Побелевший, растрепанный, заросший седой щетиной, с остановившимися глазами» — таким запомнился в тот день Параджанов одному из очевидцев. Он стоял в стороне, от всего отрешенный. «Сестра моя! — вдруг выкрикнул он в горькой и торжественной тишине. — Друг мой! Никто на земле, кроме тебя, не смог бы возвратить мне свободу. Ты вырвала меня из застенков, вернула меня мирозданию, жизни».

В том же самом крематории, где огню был предан Маяковский, состоялась и кремация Лили. С последним надгробным: словом к ней обратились поэтесса Маргарита Алигер и один из старейших режиссеров советского кино, Александр Зархи. Потом все было кончено.

Василий Васильевич Катанян уже нашел укрытое среди ее бумаг письмо-завещание Лили, написанное десятью годами раньше, когда она всерьез помышляла о самоубийстве. Лиля просила развеять ее прах где-нибудь в Подмосковье. Вероятнее всего, ей хотелось быть погребенной рядом с Владимиром Маяковским, но она знала, что эта просьба обрекла бы близких на мучительные хождения по инстанциям, а ее саму на посмертные унижения. Урна с прахом Маяковского захоронена на «правительственном» Новодевичьем кладбище, — по советским критериям Лиля на эту честь «не тянула», а женой, опять-таки по советским критериям, не считалась. Вся банда ее хулителей непременно кинулась бы в бой, защищая прах «пролетарского трибуна» от соседства с его «убийцей». Омерзительный Суслов быт еще жив, и он бы такого «кощунства» не допустил.

Хорошо сознавая свою посмертную судьбу, Лиля распорядилась собою так, чтобы не дать возможности никому помешать исполнению принятого ею решения. Воля ее была исполнена: прах развеян в поле неподалеку от одного из самых живописных мест Подмосковья — старинного Звенигорода. Там теперь стоит камень с выбитыми на нем инициалами: ЛЮБ.

Прошли годы. Полностью стерлась память о тех, кто ее травил. Их имена сохранились в истории лишь потому, что они принимали участие в гонениях на нее. Ничего нового в этом нет: такова судьба всех бездарностей и мракобесов, которых сжигает зоологическая ненависть к индивидуальности и таланту. О Лиле написаны за это время тысячи строк мемуарных свидетельств, над ее архивом работают исследователи, о ней пишут книги, снимают фильмы. Устроенная в Берлине выставка «Мир Лили Брик» привлекла к себе внимание знатоков и ценителей из множества стран. И все-таки загадка этой хрупкой женщины, устоявшей перед всеми ветрами жестокой эпохи, преодолевшей клевету и ненависть, интриги и нападки очень влиятельных, очень могущественных людей, миновавшей рифы Кремля и Лубянки и до последних своих дней восхищавшей самых замечательных людей века, — эта загадка так и осталась до конца не разгаданной. «Быть женщиной — великий шаг, — утверждал Борис Пастернак, — сводить с ума— геройство». Если это так, а это действительно так, то Лиля свершала героические подвиги множество раз.

В недавно опубликованных мемуарах драматург Леонид Зорин, пытаясь, как и многие другие, постигнуть секрет этой необыкновенной женщины, дал очень близкий к истине, и все равно неполный, ее психологический портрет, которым можно, пожалуй, завершить это жизнеописание. «Лиля Юрьевна никогда не была красива, зато неизменно была желанна. Ее греховность была ей к лицу, ее несомненная авантюрность сообщала ей терпкое обаяние; добавьте острый и цепкий ум, вряд ли глубокий, но звонкий, блестящий, ум современной мадам Рекамье, делавший ее центром беседы, естественной королевой салона, добавьте ее агрессивную женственность, властную тигриную хватку — то, что мое, то мое, а что ваше, то еще подлежит переделу, — но все это вместе с широтою натуры, с демонстративным антимещанством, — нетрудно понять ее привлекательность».