Тим Северин - Дорогами Чингисхана

• Название: Дорогами Чингисхана
• Автор: Тим Северин
• Издательство: Эксмо, Мидгард
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-37689-6

Путешествия Тима Северина продолжаются!

Книга знаменитого искателя приключений посвящена «открытию Востока». Это книга о Монголии — стране, некогда потрясшей до основания Европу и Ближний Восток, затем надолго укрывшейся в тени своих могущественных соседей, а сегодня вспомнившей о своем героическом прошлом.

В каждом своем путешествии Тим Северин вел путевой дневник, из которого затем вырастала книга. Эти книги — памятник отваге, предприимчивости и крепости человеческого духа. Они по праву входят в золотой фонд литературы о путешествиях.

---

Через двадцать лет имена членов этой компании наводили ужас почти по всей Азии. Темучжин, сменив имя, стал Чингисханом, а его верная «мышь» — полководцем Субудаем, возглавившим конницу, которым так восхищался Лиддел Гарт и который, как напишут потом историки, «покорил 32 государства и одержал победу в 65 решающих сражениях».

А в мае 1990 года на этом месте стояла дюжина монголов, наблюдавших за тем, как Герел возится с бронзовой табличкой; я только через какое-то время понял, что в пробном походе нас будет сопровождать группа профессиональных художников, а также двое волонтеров. Последних отличала особая одежда, нечто вроде униформы члена экспедиции: новенькие темно-бордовые дээлы и тяжелая войлочная обувь с еще не потускневшей вышивкой на боковой стороне. Они надеялись, что их включат в состав верхового похода во Францию; по специальности они были врачом и ветеринаром — это Ариунболд тоже взял из моего первоначального проекта экспедиции.

Доктор, весьма застенчивый молодой человек, носил неожиданную для монгола модную прическу — «конский хвост». Его товарищ, ветеринар средних лет, очень напоминал Самсона: грудь, как бочка, и привлекательное морщинистое лицо. Он носил широкий кожаный ремень, как у тяжелоатлета, а на голове — традиционную монгольскую островерхую шапку; к моему удивлению, он всякий раз, когда начинался дождь, накрывал ее полиэтиленовым пакетом. Ветеринар оказался шарлатаном. Он любил прихорашиваться, а размер его талии объяснялся обжорством. В течение последующих нескольких дней он большую часть времени вертелся у костра, ожидая возможности съесть еще одну порцию, а потом и третью. Что же до его ветеринарных навыков, выяснилось, что в лечении и уходе за животными местные погонщики разбирались лучше него. В состав экспедиции его включать не стали.

Молодой врач тоже оказался непригоден для похода, хотя он вел себя тихо, был приятен в общении и изо всех сил старался помочь, где только мог. Его непоправимый недостаток состоял в том, что он относился к тем очень немногим из встреченных мною монголов, кто держался в седле неуклюже и так и не научился сколько-нибудь уверенно ездить верхом. Доктор трясся на лошади, страдая от огромного неудобства, а стоило ей шарахнуться, как он падал. Всем было его жаль, в том числе и художникам: среди живописцев, писавших маслом и акварелью, а также скульпторов, было несколько весьма умелых наездников.

Все они были членами Союза художников Монголии; как я предположил, их пригласил в пробный поход Герел, поскольку их присутствие придавало походу полуофициальный статус «профсоюзного проекта», а также, что не менее важно, из-за того, что они внесут средства на оплату взятых напрокат лошадей и помогут заплатить проводникам, помощь которых нам потребуется в горах. Очевидно, ранее в Монголии не предпринималось ничего подобного нашей экспедиции, и приходилось подстраиваться под административное мышление, сложившееся в стране.

Я сразу заметил, что принятие решений было делом, которым монголы занимались сообща. По любому вопросу, будь то программа на день, число лошадей, маршрут или способ надевания седла, велись долгие споры, в которых участвовали все, независимо от того, разбирались они в обсуждаемом вопросе или нет. Участники обсуждения подходили, высказывали свое мнение, а потом возвращались к другому занятию современных монголов — ремонту сносившихся шин.

До места встречи мы добирались из Улан-Батора по холмистой местности и в пути провели шесть часов. Нашим транспортом были самые различные джипы и внедорожники, которые мы для этого случая выпросили у различных государственных организаций и кооперативов. Рабочее состояние этого транспорта поддерживалось путем «монголизации» — так шутливо обозначалось добывание необходимых запчастей из хлама и последующая их переделка. У джипа, таким образом, могло быть треснутое лобовое стекло, переставленное с похожей машины, разбившейся в аварии, задний мост — еще от одного пострадавшего транспортного средства, другой модели, и коробка передач, снятая с небольшого автомобиля. Второстепенные детали, например фары и зеркала, прикреплялись кусками проволоки или веревки, а иногда просто отсутствовали. С такими автомобилями-гибридами нам приходилось, естественно, часто останавливаться для ремонта, а шины вечно находились в ужасном состоянии.

Удручающее состояние транспортных средств лишний раз напоминало о том, сколь трудно организовать экспедицию там, где ни у кого нет возможности достать надежное оборудование и снаряжение. Было совершенно очевидно, что Монголия находилась в самом конце длинной цепи снабжения, начинавшейся где-то в СССР. Почти вся ввозившаяся в страну техника была советским старьем. И, конечно, продолжительности службы транспортных средств никак не способствовало то, что в Монголии по-прежнему практически не было дорог с твердым покрытием. Из одного населенного пункта в другой приходилось ехать по колеям от колес машин, которые проехали ранее, — по степи, через горные перевалы, через речные отмели. Мостов не было. Когда колея становилась слишком глубокой, водителю оставалось только выбраться из нее и проложить по нетронутому грунту новую. В любом автомобиле пассажиров сильно трясло, а колеи вовсе не украшали местность. Во все стороны тянулась сеть дорог, шрамами рассекавших лицо земли.

Ариунболд пригласил и переводчика; это был доктор Бошиж, воплощавший в себе те неожиданные контрасты, которые я вновь и вновь встречал в современной Монголии. Кардиолог по образованию, он не работал по специальности, и это в стране, где отчаянно не хватало врачей. Свободомыслящий, он жил в тоталитарном государстве; человек, мечтавший стать успешным политиком, в преддверии первых в стране свободных выборов, в решающий момент уехал на рыбалку. Как и все образованные монголы, «доктор» свободно говорил по-русски, поскольку русский язык был обязательным предметом в школе и являлся подспорьем для любых видов дальнейшего образования; кроме того, он очень хорошо говорил на английском, а еще самостоятельно освоил немецкий и французский. Медицинское образование он получил в Будапеште, так что на венгерском говорил бегло, а после непродолжительной работы в одной из больниц Стокгольма немного овладел шведским. Он любил лошадей, но ненавидел верховую езду, а еще очень страдал от сенной лихорадки — эта болезнь создает серьезные неудобства в краях, где пыльцы летом в воздухе больше, чем в большинстве стран мира. И все же Док никогда не сдавался. Его имя означало «Основательный»; впоследствии он сопровождал меня во всех моих путешествиях и оказался совершенно необходимым. Добродушный, целеустремленный, он любил животных и был чрезвычайно сведущим человеком. А еще Док в любую поездку брал складную удочку, так что именно он позволял нам разнообразить наш весьма небогатый рацион.

Два других члена команды составляли ядро нашего пробного похода. Пол Харрис прибыл вместе со мной, чтобы делать фотографии. Пол, англичанин тридцати лет с небольшим, работал профессиональным фотографом в Лондоне; я познакомился с ним в Ирландии, в моей родной деревне, куда он прибыл фотографировать по заданию редакции. Позднее, когда я написал ему с вопросом, не хотел бы кто-нибудь из его знакомых отправиться в экспедицию в Монголию, он тут же вызвался ехать сам, поскольку его более всего интересовала съемка на открытом воздухе; кроме того, он стремился к новым впечатлениям. Я не сомневался, что Пол будет хорошим спутником. Он уже бывал в горных экспедициях в Южной Америке и Непале, пылал энтузиазмом и умел приспосабливаться к ситуации. И, что самое главное, он старался сделать свою работу как можно лучше, даже тогда, когда для этого требовалось встать задолго до рассвета, чтобы оказаться в наиболее удачной точке и успеть сделать снимок при наиболее подходящем освещении.

Байяр же был направлен в качестве второго оператора помочь мне снимать документальный фильм о нашем путешествии. Байяр был сотрудником монгольской телестудии — эта организация с названием более внушительным, чем она сама, располагалась в обшарпанном здании возле улан-баторской телевышки. Когда-то в прошлом, должно быть, монгольская телестудия была солидной организацией и выпускала новостные ролики и небольшие документальные фильмы типа тех, которые предпочитали снимать в странах Восточного блока. Как и во всем мире, киносъемки новостей стали вытесняться видеосъемкой, и телестудия пришла в заметный упадок, так что ветеранам с кинокамерами и операторам звукозаписи приходилось нелегко — они были вынуждены работать на старенькой технике, а все финансирование доставалось их блистательным собратьям с видеокамерами. Байяр стойко придерживался старых традиций, то есть съемки на кинокамеру. Сын пастуха, он обучался в московской школе кино, где прошел краткий курс киносъемки, проводившийся в рамках подготовки кинооператоров из «дружественных соцстран», а по возвращении получил распределение на монгольскую телестудию, где проработал двадцать лет. Это был стройный человек маленького роста, подвижный и остроумный. Мы с Полом поразились, узнав, что он уже дедушка. Это казалось невероятным — настолько Байяр походил на мальчишку.