Наварр Момадэй - Путь к Горе Дождей

• Название: Путь к Горе Дождей
• Автор: Наварр Момадэй
• Жанр: Поэзия

Феномену Н. Скотта Момадэя трудно подобрать аналог. Прежде всего, потому что у этой творческой личности множество ипостасей, каждая из которых подобна новому чуду, способному послужить темой самостоятельной беседы и анализа, ибо каждая связана с удивительными открытиями. Путь этого мастера богат откровениями, он полон новаторства во всех сферах творческой деятельности, где бы ни проявлялась щедрая натура этого человека.

---

*

Календарные летописи кайова хранят верное свидетельство, что доля всякой женщины ~ «скверной» или нет – была тяжкой. Лишь пленницы, которые были рабынями, стояли еще ниже. Во время Солнечной Пляски 1843 года один человек ударил жену ножом в грудь за то, что та приняла приглашение вождя Дохасана ехать подле него в обрядовом шествии. А зимой с 1851-го на 52-й год Большой Лук выкрал жену воина, ушедшего в набег. Он привез ее в лагерь отца и заставил ждать снаружи на жестоком морозе, а сам вошел, чтобы собрать пожитки. Но отец его знал, что происходит, и задержал Большого Лука, не пуская его. Женщина стояла в снегу до тех пор, пока не отморозила ноги.

**

Бабка Маммедэйти, Кау-ау-ойнти, была мексиканской пленницей, которую разлучили с родиной еще когда та была ребенком восьми-девяти лет. Я совсем не знал ее, но побывал на могиле у Горы Дождей.

КАУ-АУ-ОЙНТИ

РОДИЛАСЬ В 1834

УМЕРЛА В 1929

ПОКОЙСЯ В МИРЕ

Говорят, она удивляла многих, ибо отказывалась играть роль женщиныкайова. Из рабства она поднялась, заняв в племени почетное место. Ей принадлежало большое стадо скота, а ездить верхом она могла не хуже любого мужчины.

XVIII

Знаете, племя кайова – летний народ. Давным – давно сидела компания юношей кружком да толковала о великих делах. Вот о чем говорили они: «Когда наступает осень, куда девается лето? Где оно живет?» Решили они пойти по следу солнца на юг, до самого его дома; взяли да отправились верхами. Ехали они много дней, недель и месяцев и забрались много дальше на юг, чем кто-либо из кайова прежде, и перевидали множество странных и чудных вещей. Наконец, прибыли они к месту, где встретили самое необычное. Близилась ночь, от езды они сильно устали и разбили лагерь в густых зарослях. Все, кроме одного, сразу отправились спать. Он был хорошим охотником и прекрасно видел в лунном свете. И вот он кое-что заметил – повсюду на деревьях были люди, они безмолвно передвигались с ветки на ветку. Туда-сюда перепрыгивали они в свете полной луны, и заметил он, что они маленькие и хвостатые! Он не верил собственным глазам и на следующее утро рассказал спутникам об увиденном. Они же лишь посмеялись над ним да посоветовали не ужинать так плотно на сон грядущий. Но позже, когда сворачивали лагерь, всех разом охватило одно чувство – им почудилось, будто за ними следят. А когда они подняли головы, маленькие хвостатые тени засновали над ними по веткам. Вот тогда-то кайова повернули коней и двинулись в обратный путь – довольно было с них здешних мест. Они рассудили, что, в конце концов, нашли обитель солнца и теперь соскучились по доброму бизоньему мясу родной Земли.

*

Излишне распространяться о революции, внесённой в жизнь кайова обретением лошади. Без неё он был полуголодным лесным скитальцем, подбираясь ползком к неосторожному оленю да с огромными усилиями возводя изгородь из веток, чтоб загнать стадо антилоп, и редко пускаясь в путь дальше чем на несколько дней от дома. На коне же он превратился в отважного охотника на бизонов, за день способного заготовить еды довольно, чтобы обеспечить семью на год. Это позволило ему выделить время для странствий по прериям с военными отрядами, уходившими за тысячи миль. – Myни.

**

Среди самых первых моих воспоминаний – лето у ручья близ Горы Дождей, когда мы жили в рощице к северу от дома бабки. Оттуда можно было видеть весь склон холма до рощи орехов-пеканов, густых, темных посадок вдоль водоема, а за ними – долгий разлет самой земли, восходящей к небу. Рощица наша со всех сторон была открыта и свету, и воздуху, и звукам земли. Видно было вдаль и вширь даже ночью при свете луны – ничто не застило взор. А когда время года менялось и надо было возвращаться в дом, на время возникало чувство заброшенности и уныния. Зимней порой, проходя мимо рощи за водой из колодца, я заглядывал внутрь и думал о лете. Твердый земляной пол был темно-красного цвета, цвета трубочного камня. он превратился в отважного охотника на бизонов.

Завершение XIX

В набеге на ютов попал в плен один из двух братьев. Другой, в одиночку и по собственной воле, проник в лагерь ютов и пытался освободить брата, но тоже был схвачен. Вождь ютов, в знак уважения к его доблести, заключил с ним договор. Если он сможет, взвалив брата на спину, пройти по ряду обмазанным жиром бизоньих черепов, не упав на землю, то они с братом получат по лошади и невредимыми уедут домой. И вот брат, посадив брата на спину, прошел по черепам бизонов и не сбился с ноги. Вождь ютов был верен своему слову, и братья верхами возвратились к соплеменникам.

*

После битвы в каньоне Пало-Луро кайова приходили сдаваться поодиночке в Форт Силл. Коней и оружие у них отбирали, а самих сажали в тюрьму. В поле, чуть западнее агентства, истребляли индейских лошадей. Почти восемьсот голов забили сразу, а еще две тысячи было распродано, роздано, раскрадено.

ЛЕТО 1879

Тсен-пиа Кадо – Солнечная Пляска на одной конине. В летописи Сеттана год этот обозначен изображением конской головы над священной палаткой. Эта пляска состоялась на Элм-Форк, притоке Ред-Ривер, а была названа так, поскольку бизоны стали слишком редки и кайова, выйдя на сезонную охоту предыдущей зимой, обнаружили их так мало, что им пришлось забить и съесть тем летом собственных коней, чтобы выжить. Эту веху можно считать датой исчезновения бизонов в краях кайова. С тех пор появление даже одного животного стало событием. – Муни.

**

Земля в Нью-Мексико сотворена множеством красок. Мальчиком я скакал на лошади по красной, желтой и лиловой земле к западу от пуэбло Химес. Конек мой был низкорослый кауро-чалый, быстрый и легкий ходом. Я скакал меж песчаных дюн, вдоль подошвы мес и скал, по каньонам и арройо. Я хорошо узнал этот край, не так, как знает путник вехи видимой дороги, но более верно и чутко, в каждый сезон года, с тысячи углов зрения. Я знаю живое движение лошади и топот копыт. Я знаю, каково августовским или сентябрьским днем въехать в тучу холодного, освежающего дождя. по ряду обмазанным жиром бизоньих черепов

XX

Жил однажды человек, у которого была славная охотничья лошадь. Была она вороная, быстроногая и ничего не боялась. Когда пускали ее на врага, она летела по прямой и неслась во всю прыть, а всаднику не нужно было править поводьями. Но беда в том, что человеку тому был ведом страх. Как-то во время атаки он дернул поводья, сбив лошадь с верного пути. Ничего хуже нельзя было придумать. Охотничья лошадь умерла, не снеся позора.

*

В 1861 году у реки Арканзас, что в Канзасе, проводили Солнечную Пляску. В Жертву Тай-ме оставили на привязи в священной палатке саврасую лошадь, уморив ее голодом. Позже в тот год разразилась эпидемия оспы, и старик Гаапиатан принес в Жертву одного из своих лучших коней, великолепного черноухого, дабы его семья и он сам смогли выжить.

**

Я часто думах о старике Таапиатане и его лошади. Думается, что чувством я понимал, как сильно любил он это животное; кажется, я знаю, что творилось в нем: «Если ты подаришь жизнь мне и моим близким, то я подарю тебе жизнь этого черноухого коня».

XXI

Маммедэйти был внуком Гуипаго, и потому все хорошо его знали. Раз от разу Маммедэйти снаряжал упряжку с фургоном и выезжал на равнины. Как-то рано поутру ехал он к Горе Дождей. Было лето, трава стояла высокая, и повсюду перекликались жаворонки. А дело в том, что поверхность равнин была гладкой и видно вдаль далеко-далеко. Никого не было вокруг, лишь раннее утро да земли окрест. И вдруг Маммедэйти что-то услышал. Кто-то ему свистел. Поглядел он и увидел невдалеке над травой головку мальчика. Остановил он коней, сошел с повозки и отправился поглядеть, кто там. Никого и ничего там не было. Долго смотрел он, но там ничего не было.

*

Есть только одна фотография Маммедэйти. Он глядит сквозь зрителя и чуть в сторону. В лице его – спокойствие и доброта, сила и ум. Волосы плотно приглашены, а косы длинны и обернуты мехом. На нем фартук, ноговицы с бахромой и бисерные мокасины. В правой руке – пейотистский веер. Семейная особенность – вены на руках резко обозначены, руки маленькие и довольно длинные.

**

Маммедэйти довелось повидать четыре поистине исключительные вещи. Первой была та головка ребенка, след водяного чудовища – другая. Потом шел он как-то мимо рощи пеканов и увидел на бревне трех маленьких крокодильих детенышей. Никто никогда прежде не видел такого, и никто – после. Наконец, было еще одно: что-то постоянно беспокоило Маммедэйти, мелкая досада, какая не идет из головы, словно имя на кончике языка. Он всегда дивился, отчего так бывает, что холмик земли, насыпаемый кротом перед входом в норку, весь из такой мелкой пыли. Она почти столь же мелка, как порох, и кажется просеянной. Однажды Маммедэйти сидел совсем неподвижно, и вдруг крот выглянул из земли. Щёки у него были надуты, словно у белки, заготавливающей орехи. Оглядел он всё вокруг, а затем выдул из пасти мелкую, черную землю. Так делал он много раз, пока перед ним не выросло колечко черной, пылеобразной земли. То было зрелище предивное и глубокое. Оно значило, что Маммедэйти обрел сильный талисман.