Мишель Моран - Дочь Клеопатры

• Название: Дочь Клеопатры
• Автор: Мишель Моран
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-63872-7

У египетской царицы Клеопатры и римского военачальника Марка Антония было трое детей: близнецы Александр и Селена, а также маленький Птолемей.

После смерти родителей сиротки в цепях были отправлены в Рим, чтобы участвовать в триумфе молодого императора Октавиана Августа.

Им предстоит жить при самом великолепном (и самом опасном) дворе в истории человечества. Но жизнь в этой золотой клетке будет полна не только суровых испытаний и лишений, но и настоящей яркой любви. Под покровительством Октавии, сестры императора, Селена и ее брат вместе совершат полное опасностей путешествие из детства в мир взрослых.

От автора мирового бестселлера «Нефертити».

---

— Угомоните ее! — угрожающе рявкнул Октавиан.

Агриппа протянул руки. Царица исступленно замотала головой.

— Это же был твой брат! — выкрикнула она. — Потомок Юлия Цезаря. Понимаешь, что ты наделал? Прикончил брата!

— А ты — сестру, — напомнил Октавиан. И даже не шелохнулся, когда мама в ярости вскочила на ноги. — Через три дня вы с детьми отплываете вместе со мною в Рим, где примете участие в триумфальном шествии.

— Я не позволю выставлять себя напоказ перед римлянами!

Переглянувшись с Юбой, Октавиан поднялся.

— Куда ты направился? — воскликнула мать.

— В усыпальницу Александра Македонского, величайшего в мире завоевателя, — бросил Октавиан у самой двери. — А потом — в гимнасий: пора обратиться к своему народу. — Его стальные глаза вдруг задержались на мне. — Может быть, дети пойдут со мной?

Я бросилась к матери и, пав на колени, припала к любимым ногам.

— Не отсылай нас с ним, пожалуйста, мама, не надо!

Ее колотила дрожь. Царица даже не опустила глаз: она смотрела только на Октавиана. Казалось, они безмолвно сказали что-то друг другу, и мама кивнула:

— Да. Забирай детей.

— Нет, не пойду! — разрыдалась я.

— Давай, — потянулся ко мне Юба.

Я вырвала руку и закричала:

— Не заставляй нас уходить! Прошу тебя!

Птолемей заплакал, и Александр присоединился к моим горячим мольбам.

Царица всплеснула руками:

— Прочь! Ирада, Хармион, уведите их отсюда!

Я не понимала, что происходит. Хармион подтолкнула нас к двери, где мать обняла Александра, после чего притронулась к моему жемчужному ожерелью, нежно погладила волосы, руки, щеки.

— Мама! — не унималась я.

— Ш-ш-ш.

Она приложила палец к моим губам, а затем посадила Птолемея к себе на колени, чтобы зарыться лицом в его мягкие кудри.

Октавиан терпеливо ждал, и мне это показалось странным.

— Слушайте все, что скажет вам Цезарь, — произнесла мама. — Делайте все, что вам скажут, ты понимаешь, Селена? Александр, будь осторожен. И позаботься о них.

С этими словами царица поднялась, и прежде, чем на ее лице отразились какие-либо чувства, Хармион захлопнула дверь, оставив нас наедине с врагами.

— Держитесь рядом и молчите, — предупредил Агриппа. — Сначала идем в усыпальницу Александра, потом — в гимнасий.

Мы с братьями шли, взявшись за руки, и с трудом узнавали собственный дворец. Римляне кишели повсюду, выискивая сокровища для казны Октавиана. Резные кедровые кресла, некогда украшавшие главные залы, бесследно пропали. На наших глазах исчезало все, имевшее хоть какую-то ценность: крытые шелком кушетки, подушки, вазы черного дерева на длинных серебряных треногах.

— Откуда он может знать, — шепотом обратилась я к Александру по-гречески, — что солдаты не разворовывают вещи для себя?

— Они не настолько глупы, — ответил Юба на безупречном греческом языке.

Брат предостерегающе посмотрел на меня.

Тут Октавиану впервые пришло на ум заметить нас.

— А что, близнецы довольно красивы, правда? Кажется, они пошли больше в мать, чем в отца. Ты — Александр Гелиос?

— Да, или просто Александр, ваше величество, — кивнул брат.

— Это не царь, — поправил Юба. — У нас его называют Цезарем.

Александр покраснел, а меня затошнило при мысли о том, что он разговаривает с убийцей наших братьев.

— Да, Цезарь.

— Ну а твоя сестра?

— Клеопатра Селена. Обычно просто Селена.

— Луна и солнце, — усмехнулся Юба. — Как интересно.

— А мальчик? — спросил Агриппа.

— Птолемей, — пояснил Александр.

Октавиан скрипнул зубами.

— Этот больше напоминает отца.

Я крепче сжала руку братишки. Уже в переднем внутреннем дворе Агриппа вновь повернулся к нам:

— Не вздумайте открывать рот, пока к вам не обратятся, ясно?

Мы трое кивнули.

— Тогда приготовьтесь, — предупредил он, распахивая дворцовые двери.

На город спустился вечер, и впереди мерцали тысячи факелов. Казалось, сегодня все горожане от мала до велика высыпали на улицы, чтобы прийти к гимнасию. Охранники у ворот приветствовали Октавиана, выбросив правую руку вперед ладонью вниз.

— Тут ни верхом, ни на колеснице не проехать, — заметил Юба, разглядывая толпу.

Октавиан посмотрел на Канопскую дорогу.

— Значит, пойдем пешком.

Юба напрягся и проверил, на месте ли меч и кинжал у бедра. Нумидиец оказался моложе, чем я сначала предположила; похоже, ему не исполнилось и двадцати, однако сам Октавиан доверил этому человеку свою жизнь. И возможно, сделал ошибку. Вдруг еще до отплытия в Рим кто-нибудь из верных людей отца прикончит ненавистного завоевателя.

Мы подождали, пока соберется небольшая свита (несколько египтян и греков, но в основном солдаты, изъяснявшиеся на латыни с ужасным акцентом), и тронулись в путь от дворца к усыпальнице. Любой высокий сановник, побывавший в Александрии, наведывался почтить останки нашего великого предка, и Октавиан не стал исключением.

Мне очень хотелось поговорить с Александром, однако Агриппа строго велел молчать, и, чтобы не плакать о погибшем отце, о Цезарионе или Антилле, я внимательно смотрела по сторонам. Доведется ли нам еще когда-нибудь увидеть улицы Александрии? В горле словно застрял комок, и я мучительно сглотнула. По левую руку остался великий амфитеатр. Как часто мы здесь бывали вместе с папой. Царская ложа располагалась на такой высоте, что из нее открывался вид на остров Антиродос. Дальше стоял Мусейон. Сюда мать послала отца заниматься греческим языком под началом лучших преподавателей, чтобы сделать из него культурного человека. Мы с Александром учились в этих стенах с семилетнего возраста, расхаживая по мраморным залам в обществе образованных мужей, чьи бороды терялись в складках развевающихся гиматиев. К северу от Мусейона высились колонны Библиотеки. Там, на длинных полках из кедра, нашли пристанище полмиллиона свитков; ученые со всего мира приезжали, чтобы приобщиться к собранным в них знаниям. Сегодня в колонных залах царила тьма, и даже веселые огоньки, всегда озарявшие портики изнутри, кто-то успел задуть. Читатели оставили свои занятия и торопились к гимнасию, чтобы своими ушами услышать, какая судьба ожидает Египет. Я безмолвно сморгнула слезы с ресниц.

У тяжелых ворот усыпальницы Александра Великого нас встречал знакомый ученый-грек (мы часто виделись во дворце) с ключом в руках. Когда створки распахнулись, Агриппа шепнул:

— Mea Fortuna![2]

Октавиан отступил на шаг, и меня охватила гордость. Я, наверное, дюжину раз рисовала великолепную Сому, и Александр никак не мог понять почему. Его совершенно не впечатляли ни сияющий мраморный купол, ни прекрасные линии массивных колон, уходивших стройными рядами в ночь, подобно белым солдатам.

— Когда это возвели? — спросил Октавиан.

При этом он обратился не к Александру и не ко мне, а посмотрел на Юбу.

— Триста лет назад, — отвечал тот. — Говорят, будто саркофаг высечен из хрусталя и будто покойный поныне одет в золотую кирасу.

Теперь уже Октавиан повернулся к нам:

— Это правда?

Я промолчала. Брат утвердительно кивнул:

— Да.

— А тело? — продолжал допытываться у Юбы Октавиан. — Как оно попало сюда из Македонии?

— Украдено сводным братом, Птолемеем.

Мы миновали тяжелые бронзовые двери. Пустой коридор наполняли струйки лавандового дыма, курившегося над кованой треногой. Мы впустили ночной сквозняк, и огонь от пылающих факелов, закрепленных на стенах железными скобами, затрепетал на ветру. Жрецы продолжали заниматься своими обязанностями. Перед нами явился старец в золотых одеяниях.

— За мной, — сказал он, и стало ясно: нас тут ожидали.

Мы долго шагали за ним по запутанным коридорам, и даже солдаты, болтавшие всю дорогу, точно трещотки, не умолкая даже затем, чтобы набрать в грудь воздуха, теперь не издавали ни звука и восторженно рассматривали при тусклом сиянии жреческого светильника изображенные на стенах деяния Александра Македонского. Я столько раз копировала эти мозаики в свой альбом, что помнила их наизусть. Вот юный царь со своими женами, Роксаной и Статирой. А вот он возлег с Гефестионом — военачальником, которого полюбил сильнее прочих. На последних мозаиках Александр Македонский покорял Анатолию, Финикию, Египет и обширное Месопотамское царство. Октавиан прикоснулся к рисованным локонам великого полководца.

— Он и вправду был белокурым?

Жрец нахмурился: видно, впервые слышал подобный вопрос.

— Цезарь, его изобразили точно таким, как при жизни.

Октавиан издал самодовольный смешок, и я наконец поняла, для чего мы здесь. Между его лицом и портретом на стене трудно было не заметить определенного сходства. Чистая кожа, маленький рот, прямая линия носа, светлые глаза… Значит, Октавиан вообразил себя наследником Александра, новым завоевателем не только Египта, но и целого мира. И разве покойный дядя, Гай Юлий Цезарь, не положил начало его победоносным походам?