Ирина Лобановская - Измайловский парк

• Название: Измайловский парк
• Автор: Ирина Лобановская
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9524-3064-8

Рассказ родного дяди взбудоражил Валерия. Где-то на территории фамильной усадьбы Паниных, глубоко в земле, таился клад, зарытый в смутные революционные годы. Валерий Панин решил поехать посмотреть на развалины поместья. Размышляя о прошлом, он неожиданно вспомнил о разладившихся отношениях с другом. Формально Валерка разошелся с ним из-за сероглазой красавицы. Но сам Панин знал, что причина, по которой он увел возлюбленную у друга, совсем не романтического свойства, и эта невысказанная тайна тяжестью легла ему на сердце…

---

Валерий ответил в тон:

— Но сказано: «пальцы пахнут»! А она все-таки не святая… Запах в церкви — он не от пальцев.

— Ну, он просто ее очень горячо любил! Это посвящение Вере Холодной.

Валерка присвистнул:

— А-а! Он горячо любил Холодную. Его Вера была Холодная.

Женька расхохоталась.

Валерка вспомнил все это, встал, потянулся и сказал Араму, тоже спокойно и деловито:

— Хочу расслабиться. Дай я немножко тебя подушу.

Подошел и сцепил сильные пальцы на шее приятеля.

Айрапетов взбеленился, вскочил, резко оторвал от себя друга, отбросил подальше, а затем, точь-в-точь с его интонацией, сказал, строго погрозив пальцем:

— Сиди смирно, археолог! И не балуй!

Глава 4

Отцы Арама и Валерия дружили давно. Познакомились когда-то на конференции медиков в Питере. Виген Айрапетов прилетел туда из Еревана и три вечера подряд, после заседаний, бродил вместе со своими новыми знакомыми по сырым улицам.

Вспомнил, как дочь однажды рассказывала, что Достоевский написал в анкете: «Люблю тебя, Петра творенье… Извините, не люблю. Вода, дыры и монументы…»

Вигену тоже город не понравился: лишенный всякой гармонии, внестилевой и грязный. Очевидно, великий писатель не ошибся.

Айрапетов позвонил домой, узнал, как там жена и дочка. Он тосковал не столько без них, сколько без привычного окружения.

В то время Виген был довольно известным в Ереване офтальмологом. За консультациями к нему ездили издалека. Честолюбие его не мучило, но очень поддерживало на всех трудных жизненных переходах.

— Виген… — нежно иногда повторял он нараспев свое имя. — Вы гений… Вы гений, Виген… Ну да, что-то в этом есть… Имя — это судьба.

После конференции общительный Туманов предложил своему новому другу поехать в Москву.

— А что, батенька? Махнем прямо сейчас! Одна ночь на поезде. И столицу заодно поглядишь. Познакомишься с моими друзьями. Например, с Левкой Резником. Самая подходящая фамилия для хирурга. Он детский врач-травматолог. Я его когда-то давно спросил: «И много тебе, наверное, детских слез приходилось видеть-слышать, когда накладывал белый гипс?» А он ответил: «Да, но не меньше и веселого смеха…»

— Когда этот белый гипс снимал? — улыбнулся Виген.

— Да, но только к тому моменту он уже редко бывает белый! Он уже обычно — на все цвета радуги! Дети на нем, как правило, малюют фломастерами вовсю.

И Виген решился ехать — у него оставалось еще несколько свободных дней.

Но в Москве Михаил, поселив приятеля у какой-то своей знакомой, предоставил ему гулять по городу в одиночестве. Айрапетову стало еще неуютнее и совсем одиноко. Вокруг шумела жизнь, к которой он не имел ни малейшего отношения, а Виген этого не переносил. Он бродил банальными истоптанными маршрутами всех приезжих и командированных, грустный и нахохленный. Торжественно-колонный вход бывшего цветаевского музея, Исторический — того самого, исконно кровавого цвета, пряничное здание Третьяковки… Там внизу ереванец нечаянно толкнул светловолосую худенькую девушку. Неловко извинился… И она вдруг улыбнулась ему крупнозубой белой улыбкой.

Виген остановился:

— А… вы не взялись бы познакомить меня с городом? Я никогда здесь не был, через три дня улетаю и вряд ли скоро приеду сюда опять.

Девушка опять улыбнулась:

— С удовольствием. Я совершенно свободна. Стася…

— Как? — не понял Виген.

— Стася, — повторила она. — Полностью Станислава. Мама ждала мальчика…

Позже Виген понял, что эта мама вообще никого никогда не ждала, а три дня — не пять минут, хотя, согласно словам поэта, даже за пятиминутку можно сделать очень много.

Они бродили по улицам с утра и допоздна. И Виген неожиданно прикипел к Москве, такой суетливой и безалаберной на первый взгляд.

Стася недавно перенесла операцию на сердце, пока не работала, и Айрапетов сначала заботился о ней как медик, а потом… Потом уже все время думал, как и чем ей помочь, получая взамен эту необыкновенную улыбку, улыбку вознаграждения.

Стася рано поняла безусловность истины, что глупо молчать лучше, чем глупо говорить. И молчала. Довольно часто. Вопросов не задавала — ее ничего не интересует. И отвечала на них только улыбкой. Непонятной, неясной, как она сама. И каждый поневоле думал: о чем она молчит? Люди нередко чувствовали неловкость в общении с ней. Некоторые считали, что опасны те, кто улыбается, еще не начав говорить. Другие думали, что тот, кому редко выпадает случай посмеяться, радуется всякой ерунде. А серьезных людей вообще раздражает обязанность любезно улыбаться.

Ее жизненное кредо… Удачно она его выбрала или нет? Может, так жить спокойней? Она усердно вырабатывала в себе свое основное качество — уверенность в том, что мир должен, просто обязан вращаться вокруг нее. Улыбкой — отрешенной, безразличной, но приветливой — Стася словно игнорировала всех, всех отрицала. Но всех ли? И вообще, говорил ее отец, на свете есть лишь два сорта людей: одни дают, другие берут.

Стася скорчила милую гримаску, когда Виген спросил о ее семействе.

— Ну-у, у нас вечно какие-то загадки. Такие есть в каждой, даже самой благополучной семье, а у нас как раз неудачная. То есть я ее люблю, но она разладилась давно, когда я была еще совсем маленькая. Мама ушла, видела меня редко, меня растила бабушка, мама отца… И что там у родителей случилось, я не знаю. Папа несколько раз порывался жениться, но бабуля всякий раз строго спрашивала: «Владимир, а хорошо ли будет ребенку с мачехой?» И он передумывал. А однажды сказал: «Ей и с родной матерью плохо…» — «Тем более», — сурово отозвалась бабушка. Мама у меня такая важная, деловая, всегда в строгом костюме… Доктор наук. Я ее иногда по телевизору вижу на всяких пресс-конференциях. А со мной она не встречается…

Стасина мать была дама загадочная. Необычная. Из породы деловых леди. Для которых главное — работа, карьера. И к дочке эта мама всегда оставалась холодна и равнодушна. А таких бизнес-мадамок нынче развелось!.. Миновали те времена, когда женщины смирно сидели дома и растили детей. Но в те времена, которые действительно навсегда миновали, дамы могли безмятежно сидеть на шеях у муженьков, поскольку заработков мужей вполне хватало даже на большую семью. А что теперь? Оглядитесь вокруг! Муж работает, жена трудится, ребенок всего один, редко — двое, а перебиваются с картошки на хлеб и обратно. Тут не слишком разбежишься, и женщинам приходится думать о семье точно так же, как мужчинам. Кроме того, разводы…

Хотя любовь к детям все равно никто не отменял, ни при каких зарплатах, думала Стася. Бабушка говорила, что у ее бывшей невестки отсутствует какая-то важная деталь души, та, что отвечает за материнские чувства. Вот и все.

Больше всего Стасе запомнился школьный сентябрьский двор, изнывающий от гомона и толкотни школьников и бьющий в глаза красными и розовыми цветами. Стася стояла в неровной, колеблющейся от волнения шеренге первоклассников и, напряженно вытягивая шею, высматривала среди суетливых взрослых маму. Вот бабушка, вот отец, вот двоюродный брат, вот тетя… А мама? Где же мама?! Бабушка вчера сказала, что мама обязательно приедет помахать рукой Стасе, шагающей на свой первый в жизни урок.

Мама не приехала.

— Не смогла, — коротко объяснила она потом отцу. — Вызвали на кафедру.

— Она очень занятой человек, — сказал отец Стасе.

Стася кивала, делала вид, что все понимает, что ей вообще безразлично, была мама в то утро возле школы или нет, и чувствовала, что ей не нужны ни школа, ни папа, ни бабушка, которые ее так любят. Ей нужна мама. Но мамы нет и не будет… Мама очень занята. И с этой мыслью Стасе надо жить дальше. Как получится.

Виген ничего не сказал Стасе на прощание, только молча постоял рядом с ней в здании аэровокзала. В последний момент примчался Туманов и заорал:

— Милуешься тут без меня, батенька? Ишь какой резвый! В два счета себе нашел московскую любовь!

Стася улыбалась. У нее была очень забавная фамилия — Кувшинка.

В Ереван Виген прилетел с окончательно созревшим решением. Только Станислава…

Жена встретила его сообщение криком и воплями. А потом потянулись несколько месяцев скандалов, дрязг, выяснения отношений… Долгая эпопея развода, письма Стаей… Он ждал их, он их любил, они приносили ему радость, дыхание живой души и живого голоса. Даже когда ее письма переполняли боль и житейские мучения — все равно это были вести своего человека, подтверждение, что они слышали друг друга, что они друг у друга есть. Несмотря ни на что.

Виген уже начал с горечью думать, что такая жизнь — со скандалами и письмами — не кончится никогда, как вдруг все разом оборвалось: жена лишь потребовала, как отступное, прописать в Москве дочку и устроить ее куда-нибудь учиться петь.