Валя Стиблова - Мой братишка

• Название: Мой братишка
• Автор: Валя Стиблова
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1985

Повесть «Мой братишка» отмечена премией издательства «Альбатрос». Мальчик-подросток рассказывает в ней о своей семье и, главное, о маленьком братишке, его мужестве, проявившемся в необычайной, драматической ситуации.

Для детей среднего и старшего возраста.

---

— Скажи, кому какое дело до моего имени? А я не хочу, чтобы каждый глупый мальчишка мог называть меня Гонзой. Представь себе, если бы тебя так звали.

Он ответил, что ему это было бы безразлично. Но никто не имеет права менять имя, которое дали ему родители. Сначала я только грозился, что побью его, а потом взял и поколотил. А брат был упрям, как осел, которого не сдвинешь с места: плакал, размазывая слезы по лицу, но стоял на своем. Тогда я смочил носовой платок, вытер ему заплаканное лицо и говорю:

— Послушай, Ким, ты думаешь, я какой-нибудь выдумщик или врун? Скажи, как зовут нашу маму?

— Мария, — отвечает он.

— А папу?

— Ян.

— Теперь соедини эти два имени вместе. Что получится? Мария и Ян. Получается Мариян. В некоторых странах такие имена даются довольно часто. Например, какой-нибудь человек к своему имени присоединит имя жены, и все в порядке.

Ким не сразу ответил. Посмотрел на меня как-то неуверенно.

— Но ведь мы живем не за границей… У нас это не принято!

— Да? Откуда ты знаешь? Подумаешь, какой умный!

Ким почувствовал насмешку и неожиданно уступил, добавив только, что нужно было объяснить, а не драться. Почему я сразу не сказал? Да просто в голову не пришло! Ну вот. Ким очень скоро привык к моему новому имени, ни разу не оговорился. Потом и ребята, и учителя стали называть меня Марияном. Теперь уже никто и не называет иначе.

Только сегодня все это совсем не важно. Важно другое: что будет с Кимом.

Папа не хочет даже разговаривать со мной. Как только он вернулся из командировки, я объяснил ему все, что произошло. Он меня выслушал, ничегошеньки не спросил, только смотрел на меня и смотрел. Я снова повторил ему все, да перепутал от страха что-то, а он продолжал молчать. Наконец я не выдержал:

— Папа, ты смотришь на меня так, словно я во всем виноват.

Когда все было повторено не менее трех раз, а он все молчал, я почувствовал, что готов расплакаться:

— Ты мне не веришь? Случилось что-то страшное?

Папа только что вернулся из больницы. Вместо ответа он достал из кармана записную книжку Кима и бросил ее передо мной на стол. Я протянул руку, но отец сказал:

— Подожди, прочитаешь потом. А сейчас посиди и подумай. Ничего другого не делай, только как следует думай. Вдруг что-нибудь еще вспомнишь, тогда можешь зайти ко мне.

С той минуты, как он бросил на стол записную книжку Кима, он больше меня не замечал. Уходит на работу, возвращается, а меня будто и нет. Словно я стенка или предмет какой-нибудь вроде корзинки для мусора. И длится такое вот уже две недели.

Вначале я по десять раз на дню приставал к нему:

— Папа, скажи, что с Кимом, ответь мне, пожалуйста!

Но папа все молчал и только как-то странно посматривал на меня, и я перестал приставать к нему с вопросами.

Вскоре после возвращения из-за границы папа разговаривал с мамой по телефону. Он просидел у аппарата целую субботу и полвоскресенья, прежде чем его соединили. Мама улетела в командировку в Тегеран. Тогда-то все у нас и случилось. Впервые ей посчастливилось отправиться в такую интересную поездку, а теперь придется оторваться от своей группы и вернуться домой намного раньше остальных.

О состоянии Кима я узнал из их разговора. Папа сказал, что ему нельзя двигаться, он говорил о какой-то сыворотке крови, которую надо раздобыть. И все уговаривал маму особенно не расстраиваться, не волноваться, хотя сам он спокоен не был. Положив трубку, папа начал взволнованно ходить по прихожей, где у нас находится телефон, он что-то бормотал себе под нос, и лицо его стало непривычно красным. Он даже не заметил, что я стою в коридоре. Из телефонного разговора я понял: мама приедет только через неделю.

Когда я снова подошел к папе, он, не взглянув на меня, удалился в свою комнату. После этого мне стало очень плохо, меня начало тошнить. Да так сильно, что я чуть не задохнулся. Папа никак не реагировал. Я даже думал, он ничего не слышит, но тут дверь в ванную вдруг открылась и он крикнул:

— Хватит устраивать комедию! Этим делу не поможешь!

Захлопнув дверь, он снова ушел к себе в комнату. Он мне не верил.

Неужели он мог подумать, что мне нисколько не жаль Кима?! Как мне захотелось сейчас же пойти к больнице и просидеть там целую ночь! Пусть я простужусь, заболею, может быть, даже воспалением легких. Но потом я подумал: «Какое же я имею право так поступать, так расстраивать папу? Вот свинство! Тогда пришлось бы заботиться еще и обо мне».

«Да, свинство!» — так я сам себе тогда и сказал.

Конечно, папа сердился на меня из-за Кима. И, конечно, он не разговаривал со мной, желая наказать меня, это понятно. Вообще-то нас никогда не наказывали, никуда не запирали, не говоря уж о том, чтобы лишать чего-либо вкусного. Хотя именно так поступали родители всех моих знакомых мальчишек: чуть не послушаются — их не пускают гулять, а то и поддадут. Мы же всегда должны были сами, своим умом доходить до того, что именно мы сделали неправильно.

Однажды, мы с Кимом были еще маленькие, родители затеяли прогулку за город. Они хотели навестить своих знакомых, а мне не терпелось поехать купаться. Я развопился, что к их знакомым ехать не собираюсь, лучше вообще останусь дома. Папа держался совершенно спокойно. Он только спросил Кима: «А ты?» Ким утвердительно кивнул головой, ему было все равно, куда ехать. Я был уверен, что мама не оставит меня дома, и упрямо повторял: «Не поеду, и все!» Но мама, хоть и с явной неохотой, открыла сумку и отложила еду, взятую в расчете на меня. «Оставляю тебе перекусить», — сказала она.

Папа отделил от своей связки ключей один ключ — тогда у нас с братом еще не было своих ключей — и приказал быть повнимательнее, не потерять его, если я надумаю пойти гулять.

Они собрались и ушли.

Очень хорошо помню, в какую я пришел ярость. Сначала я просто окаменел посередине комнаты, потом не выдержал, бросился за ними, но было уже поздно. Я все еще не верил, что они могли уехать за город без меня. Какое-то время я постоял перед домом и затем решил вернуться в квартиру. Пусть они меня там найдут. Домой! Но домой-то я и не попал. Выскочив, я захлопнул дверь, а папин ключ остался на столе. Там же лежал и пакет с едой. Как же я их ненавидел в это мгновение!

От нечего делать я пошел в сквер, но у меня не было даже пятидесяти геллеров, чтобы выпить воды. Помню, каким мучительно долгим был этот день. Я был голоден как волк, и какая-то женщина с коляской, севшая рядом со мной на скамеечку, предложила мне булочку. Разумеется, я ее взял.

Потом я насочинял, что мои родители с братом уехали за город, а меня не взяли с собой, потому что я им неродной, вот они и рады хоть на денек избавиться от меня. Женщина жалостливо посмотрела на меня, и на ее глаза навернулись слезы. Уходя, она протянула мне две шоколадные конфетки. А я так разошелся, что и впрямь казался себе сироткой из приюта. Но когда тетя ушла, мне стало стыдно. Я не мог понять, зачем взвел такую напраслину на маму и папу. Потом я испугался: а вдруг эта женщина знает моих родителей? Ведь такое вполне возможно, живет-то она где-то близко, раз приходит сюда с коляской. Но даже если она их не знает, все равно: ну можно ли так глупо болтать, тем более что меня уговаривали ехать со всеми вместе. И так я постепенно понял, что сам во всем виноват. Бегал бы сейчас с Кимом по траве, а теперь вот сижу в сквере и не могу попасть домой. Сначала я жалел себя, потом Кима, который был неприятно удивлен, когда я с ними не поехал. И постепенно я дошел до такого состояния, в каком, по-видимому, папа хотел бы меня видеть.

Когда они вернулись, я и виду не показал, что мне было плохо. Притворился, словно ничего не произошло. Спрашивал, как они съездили, и похвастался, что у меня тоже все в порядке.

Разумеется, впоследствии я вел себя так, чтобы подобный случай не повторился.

Папа всегда готов выслушать нас. Нам только надо его убедить, и тогда он обязательно сделает то, о чем мы его просим. Но он не любит, когда кто-нибудь стоит на своем только из упрямства.

Когда папа принес из больницы записную книжку Кима, он меня очень внимательно выслушал. А что я ему, собственно, сказал? Сказал, что Путику очень хотелось видеть наших обезьян, а у папы все равно не было времени отвести нас в виварий, так как он готовился к отъезду, поэтому мы ему ничего и не сказали. Путик и только Путик виноват! Он нас не послушался и потихоньку открыл дверцу клетки. Как же я мог догадаться, что у Кима вовсе не грипп? Как я мог усомниться, если даже папа говорил, что грипп? Я сделал все, чтобы папа поскорее вернулся домой. Так ведь? Я не говорю, что не виноват, но я не врал. Почему же папа теперь со мной не разговаривает? Мог бы он мне, по крайней мере, сказать, как Ким себя чувствует! Он же знает, как я люблю брата, люблю больше всех на свете!

Ким совсем особенный. С раннего детства он играл со мной в любые игры, какие только я знал. Больше всего ему нравится взаправду представлять наши выдумки.