Вильям Похлебкин - Кухня века

• Название: Кухня века
• Автор: Вильям Похлебкин
• Издательство: Полифакт. Итоги века
• Жанр: История
• Год: 2000
• ISBN: 5-93-806-001-X

Последняя, итоговая книга знаменитого кулинарного писателя Вильяма Васильевича Похлебкина, завершенная им за несколько дней до трагической гибели. Первое подробное исследование истории русской кухни в XX веке, дополненное главами об основных кухнях мира, кулинарными биографиями «великих едоков» столетия и титулованных поваров, а также о системах питания и эволюции кухонной утвари.

---

Немцы и их подручные из НТС, шедшие в обозе оккупантов и помогавшие им в разработке планов освоения оккупированных областей, явно не понимали и не считались с русским характером, особенно таких своеобразных «русских», как «псковские» и новгородцы, которые даже на общерусском фоне и то выделялись известной обособленностью и независимостью характера, а также консервативностью привычек и обычаев.

И если призывы НТСовцев вернуться в лоно православной церкви нашли отклик в консервативных душах псковских стариков и старух, поскольку речь все же шла о «русских батюшках», то те же самые консервативные души и слышать ничего не хотели о ревене, скорценере и кольраби, вполне последовательно расценивая такую информацию как «немецкие байки».

Даже в расхваливании немцами тыквы в тогдашней ситуации подозревался вполне серьезно явный подвох: и чего это они так соловьем насчет тыквы разливаются?

«Из сортов, наиболее рекомендуемых, — писалось в немецкой памятке земледельцу, — следует упомянуть крупноплодные, круглые сорта — Дынную желтую, Центнер красный; из мелкоплодных — греческие кабачки.

Кроме употребления в тыковники (тыквенная каша на молоке), для варенья и в кондитерские изделия тыкву еще и маринуют.

Разрезав на кусочки, тыкву варят в уксусе, придав по вкусу сахар (неполную столовую ложку на стакан уксуса), гвоздику, корицу, перец, лавровый лист. После охлаждения маринада заполняют банки, завязывают пергаментной бумагой и ставят в прохладное место. Маринуют и иными способами. Получается очень вкусный продукт, напоминающий десерт».

Вот этот десерт и портил всю немецкую пропаганду!

Привлекать новгородцев вареньем из тыквы, на которое надо где-то доставать сахар, — было самой глупой, самой бездарной пропагандой.

Новгородчина и Псковщина были крупнейшими центрами собирания дикой лесной ягоды. Здесь с IX—X вв. население занималось исключительно собирательством, тем более что природные условия к земледелию не располагали. И поэтому советы немцев варить тыкву вместо сбора малины и земляники в лесах — казались глупыми, неприемлемыми, а в устах иноземных захватчиков и вовсе оскорбительными, как попытка яиц учить курицу.

Особенно же отрицательную реакцию, или точнее сказать — равнодушие, вызвала настойчивая и неоднократно возобновляемая пропаганда немцев разводить ревень. Чтобы понять, чем ревень не угодил псковичам и новгородцам и виноваты ли в этом были немецкие указания, ознакомимся с тем, что и как писали немцы о ревене и что побуждало мужиков и баб к равнодушию и скепсису. Вот что говорилось в немецкой памятке сельским хозяевам:

«Как овощное растение ревень в Западной Европе разводится в больших количествах. Будучи растением не очень требовательным и выносливым, он мог бы при надлежащем уходе давать и у нас такие же урожаи, как в Западной Европе, где с одной десятины получают 2000—3000 пудов листовых черешков, или с одного растения — 7—10 фунтов. Нашим хозяевам, закладывающим сады и огороды, нужно рекомендовать отвести место и для ревеня. Его употребляют вместо ягод, как материал для варений, компотов, пудингов, киселей. Можно из него, как и из ягод, делать вино».

Далее следовало несколько рецептов, а также были перечислены наиболее урожайные и вкусные сорта ревеня: «Монарх», «Виктория», «Эксцельзиор», «Циклоп», «Королевский» и другие.

Посчитав, вполне логично, что после такого подробного объяснения всех преимуществ и вкусовой ценности ревеня псковские крестьяне немедленно начнут возделывать эту западную культуру, немцы и их НТСовские подручные давали большое, многостраничное, детализированное до мельчайших подробностей, агротехнически безупречное описание возделывания ревеня от посадки до сбора урожая и приемов его сохранения. Не учтено было только одно обстоятельство, одна мелочь, ликвидировавшая все предыдущие усилия по терпеливой, умной пропаганде ревенной культуры.

Эта мелочь состояла в том, что не учтенными оказались два исторических фактора. Во-первых, привычка населения бывших Новгородской и Псковской феодальных республик не к огородничеству, а к собирательству.

И, во-вторых, мощное подкрепление этой более чем 1000-летней привычки особыми природными условиями северо-запада России: широким распространением непроходимых, дремучих лесов, болот, пространств, поросших густым низкорослым кустарником, где порой на десятки километров шли почти сплошные природные, естественные плантации лесных и болотных ягод: черники, малины, ежевики, земляники, голубики, брусники, клюквы, лесной смородины — красной, белой, черной, а также таких более редких и менее известных в остальной России ягод, как каменица, моклака, мамура, глажа, вороника. В Новгородской Руси, на одном, так сказать, региональном пятачке, представлены все лесные и болотные ягоды России. Вот почему именно лес с его ягодными и грибными угодьями, с его бортевым, лесным, колодным медом диких пчел на протяжении всей многотрудной новгородско-псковской истории был тем резервом, тем неисчерпаемым пищевым подспорьем, к которому новгородский крестьянин, не столько пахарь, сколько рыболов и охотник, обращался как постоянный, опытный, умелый и к тому же благодарный, осторожный к природе собиратель в годины неурожаев, моровых язв и разорительных войн.

Как раз в то время, когда советское правительство, военные власти и командующие фронтами предлагали армии и народу вспомнить старое народное средство выхода из пищевой нужды — идти в леса и на луга, собирать ягоды, грибы, корни, причем даже в местностях, не особенно богатых этими дарами природы или в силу индустриализации обедневших, в традиционном центре, в средоточии ягодно-грибных даров русского леса, на древней псковско-новгородской земле, иноземные оккупационные власти призывали русских людей усиленно заняться разведением чуждых и неизвестных им огородных растений.

Такая пропаганда именно в данном специфическом районе вызывала неприязнь, раздражение, ненависть или, в лучшем случае, полнейшее равнодушие.

Почему? Такой наивный вопрос может возникнуть только у нынешнего молодого читателя, родившегося, во-первых, после Отечественной войны, а во-вторых, городского, да еще «счастливого огородника», владельца шести соток. Для него отрицательная реакция на призыв заняться огородничеством — непонятна.

А вот для новгородского мужика, а тем более стариков и баб, оставшихся в опустошенных селах, все эти «огородные распоряжения» и «огородные заботы» немцев были ненавистны, ибо они сопровождались строжайшим военно-полицейским запретом на приближение к лесу, а тем более — на посещение лесов. В течение трех лет — в 1941, 1942 и 1943 гг. — оккупационные власти, захватившие северо-запад России, ее великорусские области — Псковскую, Ленинградскую, Новгородскую, Великолукскую и западную часть Калининской, запрещали под страхом казни посещение лесов сельскому населению этого обширного региона из-за боязни связи местного населения как с партизанами, так и с попавшими в длительное окружение, «в котлы», крупными войсковыми соединениями советских войск.

Населению, привыкшему даже в мирное время добывать себе пропитание в лесах и на лугах и не мыслившему своего существования долгой зимой без малинового и земляничного варенья, без соленых рыжиков и белых грибков, без черничного и клюквенного киселя, без моченой брусники и морошки, без крепкой, снимающей и простуду, и иную хворь настойки из мамуры (княженики) и целебного, сводящего скулы морса из смеси клюквы с водяникой, предлагалось гнуть спину на глинистых, заболоченных землях, возделывая какой-то неизвестный скорценер или кислую траву — ревень.

А чтобы «освобожденные от оков большевизма», несмотря на запрет, все-таки тайком не бегали в близлежащий лес, ибо ведь к каждой старухе часового не приставишь, немецкие оккупационные власти установили точные немецкие нормы того, что может вырастить любой прилежный хозяин на своей земле, и стали придерживаться этих норм при взыскании натуральных и иных налогов. При этом немецкие оккупанты не приняли во внимание, что в Советской России в мирное время тоже пытались вводить кое-какие натуральные налоги, но никто и никогда установленные бумажные нормы не выполнял, и советская администрация, хорошо понимая это, не столько требовала выполнения этих норм от крестьян, сколько отписывалась об их фиктивном исполнении перед вышестоящим начальством, которое, в свою очередь, удовлетворялось такой фиктивной «галочкой».

Это было порочно, это было вредно с точки зрения государственных интересов и это стало основной объективной причиной многих недостач продовольствия по сравнению с плановыми нормами в общих государственных закромах. Но, сложившись по-русски стихийно, такая система щадила крестьянство.

Немецкая же точность в предварительном определении размеров предполагаемого урожая фактически подкашивала на корню крестьянина при условии полного выполнения предписанной нормы либо же превращала его в постоянного раба оккупационной военно-административной машины вермахта. В мелких хозяйствах, например на 2,56 гектарах пашни, при указанном оккупационными властями правильном европейском севообороте (где каждое поле равно 0,5 га) оккупанты обязывали получать следующие урожаи: