Гоце Смилевски - Сестра Зигмунда Фрейда

• Название: Сестра Зигмунда Фрейда
• Автор: Гоце Смилевски
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-227-04477-8

История, основанная на реальных событиях, рассказана от лица Адольфины, младшей сестры Зигмунда Фрейда, пережившей не одну потерю и смирившейся с несбыточностью мечтаний. Перед читателем приоткрываются тайны человеческой души, снов, безумия, любви и ненависти; и в этот причудливый узор рассуждений вплетаются воспоминания главной героини о жестоких поступках матери, о счастливых днях, проведенных с братом в библиотеке среди философских трактатов, о немецкой оккупации, о трудовых буднях в концлагере и, наконец, о собственной смерти.

---

— Ты слышишь? Роза, Марие и я никому не нужны, но Паулина должна быть со своей дочерью. И дочь хочет быть с матерью. Ей нужно, чтобы мать была в безопасности. Она каждый день умоляет нас попросить тебя выхлопотать визу. Ты меня слушаешь, Зигмунд?

Он поставил статуэтку на стол:

— Давай я зачитаю тебе несколько строк из статьи Манна? Она называется «Брат Гитлер». — Он взял вырезку и начал: — «Насколько же Гитлер должен ненавидеть психоанализ! Меня не покидает чувство, что та ярость, с которой он устремился в Вену, в сущности, была вызвана живущим там старым психоаналитиком, что именно он его истинный и главный враг — философ, исследующий невроз, великий разрушитель иллюзий, тот, кто понимает, что есть что, и хорошо знает подлинную гениальность». — Он вернул вырезку на стол и заметил: — С какой тонкой иронией Манн это пишет!

— Из того, что ты мне прочитал, только «старый психоаналитик» соответствует истине. Говорю это без иронии. А утверждение, что ты — главный враг Адольфа Гитлера, пусть даже ироничное, звучит как банальная глупость. Ты знаешь, что оккупация Австрии — лишь начало великого похода, который задумал Гитлер. Он хочет завоевать весь мир. И потом уничтожить всякого, кто не относится к арийской расе. Это знает каждый: и ты, и Манн, и даже я, несчастная старуха, это знаю!

— Тебе не стоит волноваться. Амбиции Гитлера не могут осуществиться. Франция и Британия быстро заставят его вывести войска из Австрии, а потом он потерпит поражение и в самой Германии; поддержка, которую они сейчас оказывают Гитлеру, — всего лишь временное помрачение рассудка.

— Это помрачение длится годами.

— Верно. Но оно закончится. Немцами сейчас руководят темные силы, но где-то в глубине тлеет тот дух, который сформировал и меня. Безумие этого народа не может быть вечным.

— Оно продлится долго, — стояла я на своем.

Мой брат с детства восторгался немецким духом, уже тогда он приобщал нас, сестер, к своей любви. Он уверял нас, что немецкий язык — единственный язык, который во всей полноте может выразить самые высокие полеты человеческой мысли. Он распространял свою любовь и на немецкое искусство, учил нас гордиться тем, что мы, евреи по происхождению, живем на австрийской земле и все же принадлежим немецкой культуре. А сейчас, когда он уже не один год наблюдал, как разлагается немецкий дух и как сами немцы попирают драгоценные его плоды, он, словно пытаясь убедить самого себя, постоянно повторял, что это безумие продлится недолго, а затем немецкий дух снова воспрянет.

С того дня всякий раз, когда мы приходили к Зигмунду, нам говорили, что его нет дома, или он занят с пациентами, или ему нездоровится и он не может выйти. Мы спрашивали, собирается ли он получать визы на выезд из Австрии, но его дочь Анна, жена Марта и ее сестра Мина отвечали, что ничего об этом не знают. Мы уже месяц не видели нашего брата. И 6 мая, на его восемьдесят второй день рождения, решили с Паулиной его навестить. Взяли скромный подарок, книгу, которая, по нашему мнению, ему бы понравилась, и направились на улицу Бергассе, девятнадцать.

Дверь нам открыла Анна.

— Вы застали нас за работой, — сказала она, отступая, чтобы впустить нас.

— Какой работой?

— Укладываемся. Мы отослали десяток больших коробок вчера и позавчера. Осталось только просмотреть папины подарки и выбрать то, что нужно взять с собой.

— Вы уезжаете? — спросила я.

— Не сейчас, но хотим поскорее все упаковать.

По всему кабинету брата были разбросаны сувениры, книги, коробки различных размеров, антиквариат — все то, что когда-то ему подарили, а он сохранил. Зигмунд сидел в большом красном кресле в центре комнаты и смотрел на вещи, раскиданные вокруг. Он повернулся к нам, кивнул и снова обратил взгляд на беспорядок. Мы сказали, что пришли пожелать ему счастливого дня рождения. Он поблагодарил нас и положил подарок на стол рядом с собой.

— Как видишь, мы уезжаем. В Лондон, — произнес он.

— Могу помочь собраться, — предложила я.

Анна сказала, что будет подавать мне ненужные вещи, а я — класть их в коробку на выброс. Остальные вещи потом отправят по почте в Лондон.

Паулина осталась стоять у стены.

— Этот портсигар? — спросила Анна, вертясь вокруг отца и показывая ему серебряную коробочку, инкрустированную несколькими зелеными камушками.

— Это подарок твоей матери. Берем.

Анна положила портсигар в коробку рядом с собой.

— А это домино из слоновой кости? — спросила она.

Зигмунд задумался на несколько мгновений, затем ответил:

— Не помню, от кого оно. Выброси.

Анна передала мне домино, и я опустила его в ближайшую коробку, где громоздились книги, сувениры, безделушки, обреченные на выброс.

— Это? — спросила Анна и, подняв книгу, поднесла ее поближе к глазам Зигмунда.

— Эта Библия — подарок от твоего деда Якоба на мой тридцать пятый день рождения. Возьмем.

Анна сказала, что очень устала, работая с самого утра, и хочет немного передохнуть. Она удалилась в столовую размять ноги и выпить воды.

— Значит, ты все-таки запросил визы на выезд из Австрии, — обратилась я к брату.

— Запросил, — сказал он.

— Но ты же убеждал меня, что нет причин для бегства.

— Это не бегство, а временный отъезд.

— И когда вы уезжаете?

— Марта, Анна и я в начале июня.

— А остальные? — спросила я. Брат молчал. — Когда уезжаем Паулина, Роза, Марие и я?

— Вы не едете.

— Нет?

— Нет необходимости, — произнес он. — Я еду не потому, что так хочу, а потому, что мои приятели — дипломаты из Британии и Франции настояли на том, чтобы местные власти выдали мне визу.

— И?..

Брат мог поломать комедию: уверить нас в том, что какой-то иностранный дипломат выхлопотал разрешение на то, чтобы выпустили детей Зигмунда, его самого и жену, а он сам был не в состоянии спасти остальных. Он мог поломать комедию, но этот жанр ему не подходил.

— Мне позволили составить список самых близких людей, готовых уехать из Австрии вместе со мной, — сказал он.

— И ты ни на мгновение не подумал, что мог вписать туда и нас.

— Нет. Это временно. Мы вернемся.

— Даже если вы вернетесь, нас уже не будет.

Он молчал. Затем я сказала:

— Я не вправе спрашивать, и все же… Кто в этом списке твоих близких людей, которых необходимо спасти?

— Правда, кто в этом списке? — вторила мне Паулина.

Брат мог поломать комедию: сказать, что вписал только свое имя, имена детей и супруги, то есть имена самых близких людей, которых службы разрешили спасти; он мог поломать комедию. Но этот жанр ему не подходил.

Он извлек откуда-то лист бумаги:

— Вот он, список.

Я пробежала глазами по именам на бумаге.

— Прочитай и мне, — попросила Паулина.

Я стала читать вслух. Там были мой брат, его жена, их дети со своими семьями, сестра жены Зигмунда, две домработницы, личный доктор брата и его семья. И в самом конце — Жо Фи.

— Жо Фи, — усмехнулась Паулина и повернулась в ту сторону, откуда доносился голос Зигмунда. — Ну конечно, ты никогда не разлучаешься со своей собачкой.

В комнату вернулась Анна:

— Я не спросила, хотите ли вы что-нибудь выпить или, может, поесть?

— Нам не хочется ни пить, ни есть, — ответила я.

Паулина, будто не расслышав слов Анны и моих, продолжала:

— Действительно, очень мило с твоей стороны, что ты позаботился обо всех этих людях. Ты подумал и о своей собачке, и о домработницах, и о докторе и его семье, и о сестре своей жены. Но ты мог бы вспомнить и о своих сестрах, Зигмунд.

— Я бы вспомнил, будь такая необходимость. Но это временно, мои друзья настаивали на том, чтобы я уехал.

— А почему твои друзья так настаивали, если оставаться здесь на самом деле не опасно? — спросила я.

— Потому что они, как и вы, не понимают, что скоро все кончится, — объяснил Зигмунд.

— Почему бы тогда не уехать тебе одному — так, ненадолго, просто чтобы успокоить друзей? Почему ты едешь не один, а берешь с собой не только семью, но и доктора с его домочадцами, двух домработниц, сестру своей жены и даже собачонку? — спросила я.

Зигмунд молчал.

— А я, Зигмунд, — начала Паулина, — я, в отличие от Адольфины, тебе верю. Верю в то, что этот ужас не продлится долго. Но моя жизнь еще короче. А у меня дочь. Ты, Зигмунд, мог бы вспомнить о своей сестре. Нужно было вспомнить обо мне и о том, что у меня есть дочь. Конечно, ты помнил, потому что, как только я приехала из Берлина, а моя Беатриса поселилась в Нью-Йорке, я постоянно говорила о ней. Я не видела ее три года. А ты мог, всего лишь вписав мое имя, дать мне шанс увидеть дочь еще раз. — На слове «увидеть» она закатила глаза, способные различать лишь очертания предметов. — Ты мог бы вписать мое имя между именем сестры твоей жены и кличкой собачонки. Мог бы вписать его и после собачонки, и этого было бы достаточно, чтобы я смогла покинуть Вену и встретиться с Беатрисой. А теперь мы больше не увидимся.