Джоди Пиколт - Одинокий волк

• Название: Одинокий волк
• Автор: Джоди Пиколт
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9910-2209-5, 978-966-14-4271-8, 978-1-439-10274-9

Люк, всю жизнь посвятивший изучению волков, предпочитал собственной семье волчью стаю. Жена и сын Эдвард, которым нужен был муж и отец, а не вожак стаи, просто сбежали. Дочь Кара продолжала общаться с отцом, пока они вместе не попали в аварию… Шансы Люка выйти из комы очень невелики, и кто-то должен принять решение: искусственно поддерживать в нем жизнь или позволить умереть. Кара верит в чудо. Вернувшийся Эдвард настаивает на отключении систем жизнеобеспечения. Неужели им движет жажда мести? И на что готова пойти сестра, чтобы остановить его?

---

Этот полицейский не просто сообщает мне, что является фанатом моего отца. Он говорит: «Я помню, каким был твой отец». Он говорит: «Это тело на больничной койке — не настоящий Люк Уоррен».

Когда они уходят, я присаживаюсь рядом с отцом и рассматриваю содержимое пакета. Внутри летные солнцезащитные очки, рецепт от Джилли Люба, мелочь. Бейсболка с пожеванным козырьком. Мобильный телефон. Бумажник.

Я кладу пакет и начинаю вертеть в руках бумажник. Он почти новый, но, с другой стороны, отец часто забывал брать его с собой. Он оставлял бумажник в бардачке грузовика, потому что, когда шел в вольер к волкам, любопытное животное, вероятнее всего, вытащило бы бумажник из заднего кармана. К двенадцати годам я стал носить наличные, когда куда-то ходил с отцом, чтобы избежать неловких ситуаций, когда стоишь в очереди к бакалейщику, а тебе нечем расплатиться.

Я открываю бумажник. Внутри сорок три доллара, карта «Visa» и визитка ветеринара из Линкольна. Еще лежит накопительная карточка из магазина, торгующего зерном и кормами, на тыльной стороне которой рукой отца написано: «Сено?», а ниже номер телефона. Еще я нахожу маленькое фото Кары на ярко-синем фоне, который всегда присутствует на школьных фотографиях. Нет даже намека на то, что мы вообще с ним знакомы.

Наверное, стоит отдать эти вещи Каре.

Его водительское удостоверение засунуто в ламинированный карманчик. На фотографии отец на себя не похож: волосы стянуты на затылке, он смотрит в объектив так, как будто его только что обидели.

В нижнем правом уголке — маленькое красное сердечко.

Я помню, как заполнял бумаги, когда мне было шестнадцать и я получал права.

Хочу ли я быть донором органов? — крикнул я тогда маме, которая находилась в кухне.

Не знаю, — ответила она. — А ты хочешь?

Как я могу прямо сейчас принимать такое решение?

Она пожала плечами.

Если не можешь решить, не стоит ставить отметку в квадратике.

В эту минуту в кухню зашел отец, чтобы взять себе поесть — он собирался на работу в Редмонд. Я припоминаю, что даже не знал, что в то утро он был дома: моего отца с неизменной регулярностью не бывало дома. Мы не являлись его домом, просто местом, где можно принять душ, переодеться, время от времени перекусить.

А ты донор органов?

Что?

А что у тебя в правах? Думаю, меня будет это бесить. — Я состроил гримасу. — Мои роговицы в чужих глазах... Моя печень у кого-то другого...

Он сел за стол напротив меня и принялся очищать банан.

Ну, если до этого дойдет, — сказал он, пожимая плечами, — не думаю, что физически ты будешь в состоянии злиться или беситься.

В итоге я оставил клеточку пустой. В основном потому, что если мой отец что-то одобряет, то я решительно принимаю противоположную сторону.

Но мой отец, по всей видимости, был иного мнения.

В дверь негромко стучат, и в палату входит Трина, социальный работник. Мы уже с ней познакомились, она работает с доктором Сент-Клером. Именно она привезла Кару в инвалидной коляске, чтобы та посмотрела на лежащего на кровати отца.

Здравствуйте, Эдвард, — говорит она. — Можно?

Я киваю. Она придвигает стул и садится.

Как дела? — спрашивает Трина.

Странный вопрос из уст человека, который зарабатывает на жизнь, опекая больных. Неужели предполагается, что люди, с которыми она встречается, могут воскликнуть: «Великолепно!» Стала бы она суетиться возле меня, если бы думала, что я сам отлично справляюсь?

Сперва я не понимал, зачем моему отцу, лежащему без сознания, социальный работник. Потом понял, что Трина здесь ради меня и Кары. Раньше я думал, что функция социального работника заключается в опеке приемных детей, поэтому не до конца понимал, чем она может мне помочь, но Трина оказалась прекрасным источником информации. Если я хочу поговорить с доктором Сент-Клером, она тут же идет за ним. Если я забыл фамилию главврача, она мне подсказывает.

Сегодня я беседовала с доктором Сент-Клером, — сообщает Трина.

Я смотрю на отцовский профиль.

Я могу вас кое о чем спросить?

Разумеется.

Вы когда-нибудь видели, чтобы больные выздоравливали? Больные... с такими тяжелыми травмами, как у него?

Я не в силах смотреть на больничную койку, когда произношу эти слова. Я не отрываю взгляда от точки под ногами.

После черепно-мозговых травм часто выздоравливают, — негромко отвечает Трина. — Но, по словам доктора Сент-Клера, у нашего отца необратимые повреждения мозга, его шансы на выздоровление в лучшем случае минимальны.

Кровь приливает к моим щекам. Я прижимаю к ним ладони.

И кто решает? — тихо спрашиваю я.

Трина понимает, о чем речь.

Если бы ваш отец находился в сознании, когда его доставили в больницу, — мягко говорит она, — ему задали бы вопрос, хочет ли он отдать какие-либо распоряжения на будущее: кого он уполномочивает заботиться о себе, кто имеет право выступать от его имени, принимая медицинские решения.

Я думаю, он хотел бы выступить донором органов.

Трина кивает.

Согласно закону о донорстве, существует процедура, которую проходит семья, определенный порядок передачи донорских органов человека, который физически не может говорить от своего имени.

Но на его водительских правах значок донора.

Что ж, это немного упрощает ситуацию. Этот значок означает, что он зарегистрированный донор, что он официально дал согласие на изъятие донорских органов. — Она замолкает в нерешительности. — Но, Эдвард, прежде чем вы начнете хотя бы думать о донорстве, вам необходимо принять еще одно важное решение. В этом штате нет официальной процедуры, которую нужно проходить перед тем, как отключить больного от аппаратов жизнедеятельности. Ближайшие родственники больного с такими повреждениями, как у вашего отца, обязаны принять решение о прекращении или продолжении лечения до того, как вообще начнут заикаться о донорстве органов.

Я не общался с отцом шесть лет, — признаюсь я. — Я даже не знаю, что он ест на завтрак. Что уж говорить о том, как бы он хотел, чтобы я поступил в этой ситуации!

В таком случае, — советует Трина, — мне кажется, вам нужно переговорить с сестрой.

Она не захочет со мной разговаривать.

Вы уверены? — спрашивает социальный работник. — Или это вы сами не хотите с ней общаться?

Через несколько минут она уходит, а я запрокидываю голову и вздыхаю. Все, что Трина сказала, — правда на сто процентов: я прячусь в палате отца, потому что он лежит без сознания и не может злиться на меня за то, что я уехал шесть лет назад. С другой стороны, моя сестра может и обязательно будет злиться. Во-первых, за то, что уехал, не простившись. Во-вторых, за то, что вернулся и занял место, которое по праву принадлежит ей, — место человека, который лучше всего знает отца. Человека, которого отец хотел бы видеть у своей постели, если бы был выбор.

Я замечаю, что продолжаю сжимать отцовский бумажник. Достаю водительское удостоверение, провожу пальцем по сердечку, значку донора органов. Но когда хочу вложить его обратно, понимаю, что что-то мешает.

Это фотография, которая обрезана, чтобы могла влезть в карманчик бумажника. Снимок сделан в 1992 году, на Хэллоуин. На мне бейсбольная кепка, отороченная мехом, из нее торчат два острых уха. Лицо раскрашено и напоминает рыло. Мне четыре года, я хотел быть в костюме волка.

Неужели уже тогда я понимал, что он любит этих животных больше, чем меня?

И зачем он хранит эту фотографию в бумажнике после всего, что произошло?

Несмотря на то что я был на семь лет старше Кары, я ей завидовал.

У нее были золотисто-каштановые кудряшки и кругленькие щечки, и люди, бывало, останавливали маму с коляской прямо на улице, только чтобы сказать, какая красивая у нее малышка. А потом замечали идущего рядом с ней угрюмого подростка — слишком тощего, слишком стеснительного.

Но я ревновал не к внешности Кары, а к ее уму. Она никогда не была обычной девочкой, играющей в куклы. Вместо этого она рассаживала их по всему дому и придумывала какую-нибудь историю о сиротке, которая тайком на пиратском корабле пересекает океан в поисках женщины, продавшей ее еще крошкой, чтобы спасти своего мужа от тюрьмы. Когда из начальной школы стали приходить табеля успеваемости, учителя в них всегда указывали на то, что она витает в облаках. Однажды маме даже пришлось идти к директору, потому что Кара убедила своих одноклассников, что ее дедушка космонавт, что к шести вечера Солнце столкнется с Землей и мы все погибнем.

Несмотря на значительную разницу в возрасте, когда она просила меня с ней поиграть, я часто соглашался. Одной из ее любимых игр было спрятаться в платяном шкафу и стартовать на космическом корабле. В темноте она щебетала о планетах, мимо которых мы пролетаем, а когда открывала дверцу, с придыханием рассказывала о пришельцах с шестью глазами и горах, дрожащих, как зеленое желе.