Эрнст Гофман - Эпизод из жизни трех друзей

• Название: Эпизод из жизни трех друзей
• Автор: Эрнст Гофман
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Мистика
• Год: 1990
• ISBN: 5-289-00664-8

В книгу великого немецкого писателя вошли произведения, не издававшиеся уже много десятилетий. Большая часть произведений из книг «Фантазии в манере Калло», «Ночные рассказы», «Серапионовы братья» переведены заново.

Однажды праздничным днем трое друзей встретились в Тиргартене и весело проводили время, рассказывая о своих встречах с привидениями. Страшные истории не помешали им заметить красивую молодую девушку в кругу почтенного семейства. Любовь вскружила друзьям головы…

---

Я очнулся словно от толчка, словно падал с высоты; всем вам знакомы такие сны, но то странное чувство, которое теперь овладело мной, я почти не в силах описать вам. Сперва я должен был сообразить, где я нахожусь; потом мне стало казаться, будто со мной случилось что-то страшное, но что воспоминание об этом изгладил долгий, глубокий, непробудный сон. Наконец я постепенно все припомнил, но думал, что это было сновидение и что призрак во сне насмехался надо мной. Когда я встал, мне прежде всего бросился в глаза поколенный портрет невесты в подвенечном (платье, в человеческий рост, и мороз пробежал у меня по спине: мне показалось, что это она расхаживала ночью как живая и что я ее узнал; но в комнате не было ни одного шкафа, и это обстоятельство снова убеждало меня в том, что я всего только видел сон. Девица Анна принесла кофе, пристально-пристально посмотрела мне в лицо и сказала:

— Господи, какой у вас больной вид, какой вы бледный! Уж не случилось ли чего-нибудь с вами?

Отнюдь не собираясь наводить старуху на мысль о призраке, посетившем меня, я сказал, что стеснение в груди не дало мне спать.

— Ну, — забормотала старуха, — это от желудка, это от желудка, ну, ну, тут мы знаем, чем помочь! — И с этими словами она, шаркая, подошла к стене, отворила скрытую обоями дверь, которой я раньше не заметил, и я увидел шкаф, где находились стаканы, маленькие склянки и несколько серебряных ложек. Старуха, побренчав и постучав ложками, вынула одну из них, затем откупорила склянку, налила из этой склянки на ложку несколько капель какой-то жидкости, поставила ее снова в шкаф и повернулась ко мне. Я вскрикнул от ужаса — призрак минувшей ночи превратился в явь.

— Полно, полно, — загнусила старуха, как-то странно усмехаясь, — полно, сударь мой, полно, это всего-навсего хорошее лекарство; покойница тоже страдала желудком и часто его принимала.

Я взял себя в руки и проглотил крепкий и жгучий желудочный эликсир. Глаза мои были неподвижно устремлены на портрет невесты, висящий как раз над стенным шкафом.

— Чей это портрет? — спросил я старуху.

— Ах ты господи! Да ведь это же покойница тетушка! — ответила она, и слезы полились из ее глаз. Мопс начал скулить, совсем как ночью, а я, с трудом преодолев внутреннюю дрожь, с трудом овладев собою, сказал:

— Анна, мне кажется, покойница тетушка нынче ночью в двенадцать часов стояла вон там у стенного шкафа и принимала капли?

Старуха как будто нимало не удивилась, только какая-то необычайная смертельная бледность погасила на ее сморщенном лице последнюю искру жизни, и она тихо промолвила:

— Так разве сегодня уже опять Воздвиженье? Третье мая ведь давно уж прошло!

Я был не в состоянии спрашивать дальше; старуха удалилась, я быстро оделся, к завтраку даже и не притронулся и выбежал на улицу, лишь бы освободиться от страшной гре-(ы, которая снова овладела мною. Вечером, хотя я и не приказывал, старуха перенесла мою постель в уютный кабинет с окнами на улицу. С тех пор я ни слова не говорил о призраке — ни с нею, ни с военным советником; будьте добры и также храните молчание, а то пойдет несносная болтовня, не будет конца нелепым, бесцельным расспросам и начнутся докучные изыскания любителей духовидства. Даже в кабинете, где я сплю теперь, мне каждый раз ровно в полночь чудятся шаги и стоны; но я несколько дней еще собираюсь побороться с наваждением, а потом возьму да без всякого шума постараюсь найти себе другую квартиру.

Александр умолк, и только через несколько секунд Марцелл возобновил беседу:

— То, что ты рассказывал о призраке старухи тетушки, в достаточной мере удивительно и страшно, но, хоть я и глубоко убежден в существовании чуждого мира духов, которые тем или иным образом могут явиться нам, все-таки твоя история, по-моему, слишком уж близка к обыденной материальности; шаги, вздохи и стоны — это все я допускаю, но вот что покойница, как в жизни, принимает желудочные капли, — это напоминает мне рассказ о той женщине, которая, являясь после смерти, стучала, словно кошка, в закрытое окно.

— Это, — сказал Северин, — опять-таки самообман, вполне свойственный нам: установив возможность проявления чуждого духовного начала и его хотя бы кажущееся воздействие на органы наших чувств, мы тут же навязываем этому началу соответствующие правила поведения и поучаем его, что ему подобает или не подобает. По твоей теории, дорогой Марцелл, дух имеет право расхаживать в туфлях, вздыхать, стонать, но только не откупоривать склянок и уж никак не пить из них. Тут следует заметить, что дух наш, грезя о высшем бытии, открывающемся нам лишь в предчувствиях, часто наталкивается на общие места обыденной жизни, которая, однако, отвечает на все это горькой иронией. Неужели же эта ирония, которая коренится в самой нашей природе, осознающей свое вырождение, не может быть присуща и душе, сбросившей с себя оболочку и вырвавшейся из мира призраков, если ей дано возвращаться в покинутое тело? Таким образом сила воли и влияния чуждого духовного начала, наяву увлекающая человека в мир призраков, могла бы обусловливать любое явление, которое, как ему кажется, он воспринимает органами чувств, и было бы смешно, если бы мы этим явлениям стали предписывать какие-либо житейские правила, созданные нами же. Замечательно, что лунатики, эти люди, чьи сны переходят в действие, часто вращаются в узком кругу самых обыкновенных движений и поступков: вспомните о том человеке, что всякий раз в новолуние выводил из стойла свою лошадь, оседлывал ее, расседлывал, ставил обратно в стойло и возвращался в постель. Все, что я говорю, это лишь membra disjecta[7], я только хочу сказать…

— Так ты веришь в старуху тетку? — перебил своего друга Александр, довольно сильно побледнев.

— Как не поверить? — воскликнул Марцелл. — Да и я — разве я неверующий, хотя, правда, и не столь заядлый духовидец, как наш Северин? Ну, теперь я уж тоже не стану скрывать, что меня в моей квартире чуть не до смерти напугало привидение, еще более страшное, чем то, которое видел Александр.

— А мне разве больше повезло? — пробормотал Северин.

— Я сразу же, как только приехал сюда, — продолжил Марцелл, — нанял на Фридрихштрассе опрятную меблированную комнату; я, так же как Александр, смертельно усталый бросился на постель, но не проспал и часу, как вдруг на закрытые веки мне словно упал яркий жгучий луч. Открываю я глаза, и — представьте себе мой ужас! — у самой моей постели стоит длинная, худая фигура со смертельно бледным, странно искаженным лицом и неподвижно смотрит на меня своими впалыми, как у призрака, глазами. Белая рубашка закрывает плечи, а грудь совершенно открыта и кажется окровавленной; в левой руке — подсвечник с двумя горящими свечами, в правой — большой стакан, наполненный водой. Безмолвно глядел я на отвратительное привидение, которое вдруг с каким-то жутким повизгиванием начало широко раскачивать подсвечник и стакан. Так же, как это было с Александром, и меня охватил страх перед призраком. Все тише и тише раскачивало привидение подсвечник и стакан; наконец раскачиванье прекратилось. Тут мне почудилось тихое, словно шепот, пение, и призрак, как-то странно оскалившись, улыбнулся и медленными шагами удалился в дверь. Я долго не мог прийти в себя, потом быстро вскочил и закрыл дверь на задвижку, — ее я, как теперь заметил, забыл запереть, когда ложился спать. Как часто случалось со мной в походе, что вдруг, когда я открою глаза, рядом с моей постелью оказывается чужой человек! Меня это никогда не пугало; таким образом в том, что здесь должно быть нечто необычайное, потустороннее даже, я был твердо убежден. Утром я собрался спуститься к хозяйке, чтоб рассказать ей, какое страшное видение потревожило мой сон. Как только я вышел из комнаты в коридор, напротив открылась дверь и навстречу мне вышла худощавая длинная фигура, закутанная в широкий шлафрок… Я сразу узнал смертельно бледное лицо и тусклые впалые глаза злого духа минувшей ночи, и хоть я теперь и знал, что призрак при соответствующем случае можно было бы поколотить или вытолкать вон, все-таки я почувствовал отголоски ночного страха и хотел поскорее сбежать с лестницы. Но этот человек загородил мне дорогу, тихо взял меня за руку, на лице его появилась добродушная улыбка, и он спросил мягким приветливым тоном:

— О многоуважаемый мой сосед! Как изволили вы нынче ночью почивать на новой квартире?

Я не задумался подробно рассказать ему о случившемся со мною и прибавил, что, как мне кажется, он сам был у меня ночью, и выразил ему свою радость, что не заставил его обиднейшим образом обратиться в бегство и не поддался иллюзии нападения в неприятельском городе, а это легко могло бы мне прийти в голову после похода. За будущее я ему не ручался. Пока я говорил, он, улыбаясь, качал головой, а когда я кончил, очень мягким тоном сказал:

— Ах, не сердитесь только, многоуважаемый сосед! Полно вам! Я ведь сразу же подумал, что так оно и должно быть, я уже сегодня утром знал, что так оно и было, ибо чувствовал себя так хорошо, ощущал столь полное спокойствие. Я человек немного боязливый, да как бы и могло оно быть иначе! А тут еще говорят, что послезавтра… — И с этими словами он перешел к обыкновенным городским новостям, за которыми последовали другие сведения, ценные для всякого иностранца или приезжего, а сообщал он их с живостью и не без иронической приправы. Но так как этот человек весьма заинтересовал меня, то я все же снова вернулся к событиям ночи и попросил его рассказать мне без всяких церемоний, что могло его заставить потревожить мой сон столь странным и жутким образом.