Алексей Лебедев - Споры об Апостольском символе

• Название: Споры об Апостольском символе
• Автор: Алексей Лебедев
• Издательство: «Издательство Олега Абышко»
• Жанр: Религия
• Год: 2004
• ISBN: ISBN 5–7435–0216–1

Сборник работ по истории древней Церкви под общим названием «Споры об Апостольском символе. История догматов» принадлежит перу выдающегося русского церковного историка Алексея Петровича Лебедева (1845–1908). Профессор Московской Духовной академии, заслуженный профессор Московского университета, он одинаково блестяще совмещал в себе таланты большого ученого и вдумчивого критика. Все его работы, впервые собранные в подобном составе и малоизвестные даже специалистам по причине их разбросанности в различных духовных журналах, посвящены одной теме — воссозданию подлинного облика исторического Православия. Защищая Православную Церковь от нападок немецкой протестантской богословской науки, А. П. Лебедев делает чрезвычайно важное дело. Это дело — сохранение собственного облика, своего истинного лица русской церковноисторической наукой, подлинно русского богословствования сугубо на православной почве. И это дело, эта задача особенно важна сегодня, на фоне воссоздания русской духовности и российской духовной науки.

Темы его работ в данной книге чрезвычайно разнообразны и интересны. Это и защита Апостольского символа, и защита необходимость наличия Символа веры в Церкви вообще; цикл статей, посвященных жизни и трудам Константина Великого; оригинальный и продуманный разбор и критика основных работ А. Гарнака; Римская империя в момент принятия ею христианства.

Книга выходит в составе собрания сочинений выдающегося русского историка Церкви А. П. Лебедева.

---

Затем Гарнак переходит к разбору остальных выражений, составляющих содержание второго члена. Приведя эти выражения, немецкий ученый замечает: все эти выражения в существе дела согласны с первоначальным евангельским благовестием, — согласны, но не вполне. «Если бы здесь находились только слова «Распятого при Понтии Пилате и погребенного, в третий день воскресшего из мертвых, сидящего одесную Отца, откуда Он придет судить живых и мертвых», то нельзя было бы усматривать никакого различия между Символом и первоевангельской проповедью. Но прибавка здесь слов «рожденного от Св. Духа и Марии Девы» указывает, что здесь мы имеем дело не с первоначальным евангельским благовестием; в пользу моего воззрения можно привести самые основательные исторические показания; ибо 1) таких слов нет во всех посланиях апостола Павла и вообще во всех посланиях Нового Завета; 2) их нельзя найти в Евангелии от Марка и с какой–либо уверенностью в Евангелии от Иоанна; 3) генеалогии Иисуса, находящиеся в Евангелиях от Матфея и Луки, ведут происхождение Его от Иосифа, а не от Марии; 4) все четыре Евангелия — два непосредственно, а два опосредованно — свидетельствуют, что первоначальная евангельская проповедь о Христе Иисусе начиналась Его крещением. — Это несомненный факт, что учение о рождении Христа от Св. Духа и Марии Девы уже в середине II в. и даже несколько раньше сделалось твердым звеном христианского Предания; но, с другой стороны, несомненно и то, что такое учение не находило никакого места в древнейшем благовестии. Это благовестие открывалось возвещением об Иисусе Христе, сыне Давидовом по плоти, Сыне Божием по Духу (ср.: Рим. 1, 3 и сл.), или же возвещением о крещении Христа Иоанном и сошествии Св. Духа на Него. Если же в Апостольском символе не встречается указания на его сыновство по Давиду, на крещение и нисшествие Св. Духа на Христа и если вместо всего этого внесено учение о рождении от Св. Духа и Марии, то это составляет новость По сравнению с древнейшим благовестием; а это, в свою очередь, доказывает, что Символ принадлежит не к самому древнему времени и наравне с Евангелиями от Матфея и Луки не составляет древнейшей ступени евангельской истории. Впоследствии, уже вскоре после времени появления нашего Символа, Церковь стала требовать, чтобы выражение «Дева» было понимаемо по отношению к Марии в смысле приснодевства».

Другим отступлением во втором члене от древнейшей евангельской проповеди Гарнак считает очень яркое указание на вознесение Христа. «В древнейшем благовестии не было такого учения. В первом Павловом послании к Коринфянам, в посланиях Климента, Игнатия и Поликарпа и в «Пастыре» Ерма вообще не упоминается о вознесении; нет указания на это же и в первых трех Евангелиях.

А если мы в настоящее время в этих Евангелиях читаем подобное известие, то это позднейшая прибавка, как доказывает история текста (?). В некоторых из древнейших свидетельств указание на воскресение Христа сливалось в одно с представлением о сидении Его одесную Бога, но безо всякого упоминания о вознесении; по посланию Варнавы, воскресение и вознесение совершились в один и тот же день; в Новом Завете только книга Деяний указывает, что между этими фактами протекло 40 дней; другие древние свидетельства дают нам еще иной промежуток и даже определяют его 18–ю месяцами. Из такого колебания, продолжавшегося долго, открывается, что древнейшее благовестие один и тот же факт (воскресение) описывало различными словами и что разделение (дифференцирование) одного факта на многие отдельные акты относится к позднейшему времени. Во всяком случае, указание на «воскресение Христа из мертвых требовало пополнения, ибо нужно было веровать не в одно Его восстание из мертвых, но и в то, что Он столь возвысился, что получил власть и господство на небе и земле. Последнее верование в древнейшем благовестии выражалось неодинаково: или представлением о Его вознесении, или же о Его сидении одесную Бога».

Третий член. — «Верую во Св. Духа». Кажется, что Дух Св., говорит Гарнак, понимался в Символе не в смысле лица (ипостаси), а в смысле силы или дара божественного. По крайней мере, так вообще понимали тогда Духа Святаго. Около середины II в., когда возник Символ, еще не веровали в Духа Св. как отдельное лицо. Подобное верование появилось много позже, даже в середине IV в. большая часть христиан не держалась этого верования (?). Поэтому, кто вносит в Символ, пишет Гарнак, учение о трех лицах Божества, тот объясняет его вопреки его первоначальному смыслу и перетолковывает его. Итак, Дух Св. понимается в Символе в качестве божественного дара. Обнаружением и выражением этого дара служат три блага, которые затем и исчисляются в Символе, это — «св. Церковь», «отпущение грехов» и «воскресение плоти». Но не все эти три блага входили в состав первохристианской проповеди, заявляет Гарнак. В самом деле, апостол Павел говорит: «Скажу вам, что плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия, и тление не наследует нетления» (1 Кор. 15, 50); и в Евангелии от Иоанна написано: «Дух животворит, плоть не пользует нимало» (6, 63). Значит, если Символ понимает воскресение из мертвых и вечную жизнь в смысле воскресения плоти, то в этом случае послеапостольская Церковь переступила ту грань, которая отделяет эту Церковь от древнейшего благовестия. Правда, едва ли можно сомневаться в том, что некоторые из первохристиан учили о воскресении плоти, но это не было общим учением. Церковь тогда учила или о воскресении вообще, без дальнейших подробностей, или о вечной жизни. Учение же о «воскресении плоти» возникло в Церкви вследствие борьбы с гностицизмом. Значит, Церковь приняла это учение ввиду временной нужды; а если так, замечает Гарнак, то рассматриваемая формула не заслуживает защиты.

На последних страницах своей книжки Гарнак подвергает оценке те прибавки и распространения, которые стали принадлежностью новоримского Символа. Автор немного занимается этим делом, так же поступим и мы. Большую часть этих прибавок он считает несущественными стилистическими распространениями. С несколько большим вниманием он останавливается лишь на трех: «снисшедший во ад», «Кафолическая Церковь», «общение святых». Мы, со своей стороны, передадим его замечания лишь по поводу двух первых тезисов Символа. — «Снисшедший во ад». Это выражение, по мнению Гарнака, привнесено в Символы не раньше IV в. на Западе, на Востоке же оно не встречается ни в Никейском, ни в Константинопольском символе. Но самая мысль о снисшествии Христа во ад встречается у писателей как церковных, так и еретических еще во II в. (Быть может, на основании 1 Петр. 3, 19.) После того как этот тезис был внесен в Символ, его начали истолковывать, но объяснения были Не одинаковы. «Насколько я знаю, — говорит Гарнак, — в древности едва ли кто при этом думал о действительном аде, но, скорее, разумели преисподнюю, некое темное место, царство мертвых». Что карается выражения «Кафолическая Церковь», то берлинский ученый делает по этому поводу такие замечания: «Название Церкви «кафолической» очень древне в церковной литературе, по крайней мере, так же древне, как древнеримский Символ, и встречается впервые на Востоке. Оно первоначально означало нечто другое, как «общая» Церковь, все христианство. Оно относилось к невидимой (небесной) Церкви». Позднее оно изменило свой смысл: этим именем стали означать видимую Православную Церковь, в отличие от еретических обществ. Последнее понимание автор, очевидно, считает натянутым.

В заключение критической части своей работы Гарнак делает несколько похвальных замечаний по адресу древнеримского Символа. Вот эти похвальные замечания: «Кто после чтения мужей апостольских и апологетов обратится к древнеримскому крещальному Символу, тот с благодарным удивлением признает в этом Символе чистоту веры Римской церкви. Если примем в расчет, какие странные и необыкновенные (?) идеи уже и тогда стали проникать в христианское благовестив, как хилиазм и апокалиптика — с одной стороны, номизм (?) и греческая философия — с другой грозили повредить Евангелию, то древнеримский Символ покажется вдвойне велик и достопочтенен. Но не должно скрывать, — добавляет автор, — что в Символе мы напрасно стали бы искать указание на Христову проповедь, на Христа как Спасителя бедных и больных, мытарей и грешников, вообще указание на Его личность, как Она освещена в Евангелиях. В этом отношении Символ несовершенен, ибо ни один Символ нельзя назвать совершенным, коль скоро он не рисует перед нашими глазами и не запечатлевает в сердце Спасителя».

В рассматриваемой книжке Гарнака находится «Послесловие», в котором есть несколько мыслей, которые мы считаем нужным отметить, так как они знакомят нас с общими воззрениями этого ученого на Символ вообще. «Мы желаем, — пишет он, — свободного, но ясного исповедания (Символа) и не выносим несовершенств древнего исповедания (Символа). Мы считаем себя обязанными указывать на эти несовершенства, стремиться к тому, чтобы не почитали их чемто существенным, и содействовать изменению их к лучшему». «Мы должны направлять свои усилия к тому, чтобы наступило время, когда бы все соблазнительное в Символе было исправлено более решительно, чем как это возможно теперь. Кроме этого, нужно, чтобы наша совесть не отягощалась формулами, которые не содержат прямого учения о спасении, хотя бы они и находились по букве в соответствии с Библией или древнейшим благовестием, ибо и эти последние также носят на себе преходящие черты своего времени». «Преимущественное право и священная обязанность евангелических теологов состоят в том, чтобы, не беспокоясь о чьем–либо благоволении или неблаговолении, трудиться в интересах чистого понимания Евангелия и открыто объявлять о том, что, по их убеждению, соответствует или не соответствует истине».