Петр Киле - Очаг света [Сцены из античности и эпохи Возрождения]

• Название: Очаг света [Сцены из античности и эпохи Возрождения]
• Автор: Петр Киле
• Жанр: Драматургия

Вторая книга драм посвящена жизни мифического Орфея, Перикла с его окружением в Золотой век Афин, Алкивиада, Сократа, Платона, Праксителя на его закате, и - спустя два тысячелетия - Лоренцо Медичи с его окружением в Золотой век Флоренции и Дон Жуана как ренессансной личности.

---

К р и т и й. Поздно? Что ты хочешь сказать? Фрасибул, который с горсткой своих приверженцев  захватил Филу, будет окружен и уничтожен.

С о к р а т. Там крепость в горах, а сейчас зима, вести осаду очень трудно. А, знаешь, что будет ближе к весне? Фрасибул соберет всех, кто недоволен тиранией Тридцати, а ею в стране мало кто доволен. Ведь вы, лучшие, сильные, разумные, сделали все, чтобы люди возненавидели тиранию, которая никогда не была в почете в Афинах. Я могу уйти, или велишь юношам арестовать меня?

К р и т и й. Сократ, слушая тебя, я всегда понимал, что ты прав, как и Алкивиад, но не в жизни, а в сфере разума. Платон, проводи Сократа. А мне предстоит сразиться с Фераменом, пока он не вступил в тайные сношения с Фрасибулом и не предал нас

Круглая палата (зал заседаний Совета); члены Совета; у кафедры Критий.

К р и т и й. Теперь я напомню вам обо всех делах Ферамена, чтобы вы убедились, что он меняет свои убеждения не впервые, что предательство впитано им с молоком матери. Он начал свою деятельность с того, что вступил в число вожаков демократии.

Ф е р а м е н (с места). Как многие из присутствующих здесь, как Софокл, - тут нет преступления.

К р и т и й. И он же, по примеру своего отца, стал ревностным сторонником переворота, поставившего на место народовластия правление четырехсот, и даже играл руководящую роль в этом правительстве.

Ф е р а м е н. Опять-таки, как многие из присутствующих здесь.

К р и т и й. Но затем тот же Ферамен, проведав, что против господствующей олигархии растет сильная оппозиция, оказался в числе первых вождей народного движения против правителей.

Ф е р а м е н. Необходимо было избежать гражданской войны! Если бы не я, многие из присутствующих были бы убиты, а быть изгнанным - значило спасти жизнь.

К р и т и й. Ты обвиняешь нас в том, что мы казнили слишком много народу, но никто из нас не повинен в таком количестве смертей, как ты сам: действительно, всякий политический переворот приносит с собой ряд смертных казней; без тебя же не обходится ни один переворот, и потому ты повинен как в смерти олигархов, погибших от рук демократии, так и в смерти демократов, погибших от рук знати.

Ф е р а м е н. Стало быть, ты судишь также и самого себя, и всех присутствующих.

К р и т и й. Члены Совета! Зная о его политических метаморфозах, можем ли мы не принимать предосторожностей, чтобы он не мог поступить и с нами так же, как поступил с другими? Ведь, если он избегнет казни, это даст повод поднять голову многим нашим политическим противникам, а его гибель отнимет последнюю надежду у всех мятежников как скрывающихся в нашем городе, так и перешедших границу Аттики у Филы.

Ф е р а м е н (выходя к кафедре). О мужи! Только в одном я согласен с Критием: если кто-либо злоумышляет лишить вас власти и содействует усилению злоумышляющих против вас, он должен по справедливости подвергнуться высшей мере наказания. Но кто из нас так поступает, вы прекрасно рассудите, я в этом не сомневаюсь, если сравните все мое поведение - в прошлом и в настоящем - с поведением того же Крития. Зачем было арестовывать и казнить Леонта Саламинца или богача Никерата, сына Никия? Только для того, чтобы создать враждебное настроение к правительству в кругах богатых и благонамеренных граждан! Много народу удалено в изгнание. Но мне показалось нецелесообразным присуждать к изгнанию Фрасибула, Анита или Алкивиада. Это наилучший способ для усиления противников: народ получал таким образом надежных вождей.

К р и т и й. Если бы мы казнили Фрасибула, он бы не явился с оружием руках против нас.

Ф е р а м е н. Заметьте, что правление четырехсот было установлено голосованием самого народного собрания, которому удалось внушить, что лакедемоняне охотнее заключат мир и вступят в союз при каком угодно другом строе, только не при демократическом. Но расчет оказался ошибочным тогда, лакедемоняне ничуть не стали снисходительнее при переговорах, зато теперь - при нашем полном поражении - именно мы спасли Афины, заключив союз с лакедемонянами. Критий говорит о моих метаморфозах. Но скажите, бога ради, как же назвать того, который не нравится всем? Ведь ты, Критий, в демократическом государстве был злейшим врагом демократии, а в аристократическом - злейшим врагом добрых граждан. Я же, Критий, все время неустанно борюсь с крайними течениями: я борюсь с теми демократами, которые считают, что настоящая демократия - только тогда, когда в правлении участвуют рабы и нищие, которые, нуждаясь в драхме, готовы за драхму продать государство; борюсь и с теми олигархами, которые считают, что настоящая олигархия - только тогда, когда государством управляют по своему произволу несколько неограниченных владык. Я всегда - и прежде и теперь - был сторонником такого строя, при котором власть принадлежала бы тем, которые в состоянии защитить государство от врага, сражаясь на коне или в тяжелом вооружении. Ну же, Критий, укажи мне случай, когда бы я пытался устранить от участия в государственных делах добрых граждан, став на сторону крайних демократов или неограниченных тиранов!

Одобрительный гул. Критий, переговорив с двумя его соправителями, не ставит вопрос о Ферамене на голосование, но дает знак юношам с кинжалами встать на ограде, так, чтобы они были видны членам Совета.

К р и т и й. Члены Совета! Я полагаю, что только тот достойным образом защищает своих друзей, кто, видя, что они вовлечены в обман, приходят им на помощь и не позволяет, чтобы этот обман продолжался. Я хочу в настоящем случае поступить таким же образом; ведь, стоящие там люди говорят, что они не позволят, чтобы я выпустил из рук человека, явно поносящего олигархию.

Ф е р а м е н (вскочив на алтарь Гестии). Я прекрасно знаю, клянусь богами, что и этот священный алтарь мне не принесет никакого спасения; я припал к нему только для того, чтобы показать, что наши правители не только бессовестнейшие нарушители человеческих установлений, но и величайшие безбожники.

 Входит коллегия одиннадцати (исполнительная власть в городе) в сопровождении служителей.

К р и т и й. Вот мы передаем вам Ферамена, осужденного по закону. Схватите этого человека, отведите его куда следует, и поступите с ним так, как полагается вслед за приговором.

Ф е р а м е н. Почтеннейшие граждане! Молчанием вы не защитите ваши собственные интересы и интересы государства! Критий, я поделюсь с тобой цикутой из моего кубка! (Его выводят из зала и уводят через агору.)

К р и т и й. Члены Совета! Теперь, не опасаясь предательства в нашем стане, мы выступим против Фрасибула, который, как сообщают, со своим отрядом, возросшим от семидесяти человек до семисот, двинулся в Пирей.

Сцена 3

Агора. Круглая палата, деревья, трибуна украшены оливковыми ветками и гирляндами цветов. Флейтистки играют то марши, то мелодии для пляски, под которые юноши и девушки то маршируют, то пляшут. Всюду кучки афинян, сидящих на скамейках под платанами или разгуливающихся; многие украшены венками, как в праздники. Все  обращают взоры в сторону Акрополя, где Фрасибул приносит жертвоприношения Афине.

             А р и с т о ф а н
Тиранов было Тридцать? Нет, один.

                 М е л е т
Да, это Критий, поразивший нас
Жестокостью своею, точно вепрь.

             А р и с т о ф а н
Недаром из софистов и поэт
Трагический, как ты, мой друг Мелет;
Ведь ты ему подыгрывал успешно,
Как Ферамен с прозванием "котурн",
Но уцелел и ныне торжествуешь?
А Критий пал в сраженьи у Пирея,
С Хармидом рядом, трогательно, правда?
В любви и ненависти преступивший
Природу и обычай, как Эдип,
Несчастнейший из смертных и герой
Трагедий, коих век прошел, как видно,
Со смертью Еврипида и Софокла.
Пиши комедии, Мелет, коль сможешь;
Смеяться нам пристало, чтобы горе
От бедствий и злосчастий превозмочь.
Увы! Величие Афин, как дым
От жертвоприношений, тает в небе.

                  А н и т
Аристофан! Ведь нынче не поминки?
Афины обрели свободу вновь,
И ныне праздник примиренья граждан,
Борьбою партий вовлеченных в распри.
Не удается тирании, к счастью,
Пустить в Афинах корни и взрасти,
Как в Сиракузах, пункте наших бедствий.

              А р и с т о ф а н
А где виновник бедствий и надежд?
Твой мальчик своевольный, твой любимец,
Который пренебрег тобой, Анит,
Отдавший предпочтение Сократу?

                  А н и т
Уймись, Аристофан! Не то, я знаю,
Как обвинить нетрудно в святотатстве
Поэта, посмеявшегося зло
В "Лягушках" над Дионисом, над богом
Театра и вина, над сыном Зевса,
С игрою в таинства, - не смейся, милый!

              А р и с т о ф а н
Нет, я серьезно, что с Алкивиадом?
Я слышал слухи разные.

                  А н и т
                                              Какие?

Показывается Фрасибул; афиняне сбегаются; Анит открывает собрание и предоставляет слово Фрасибулу.