Эдвард Эдингер - Христианский архетип. Юнговское исследование жизни Христа.

• Название: Христианский архетип. Юнговское исследование жизни Христа.
• Автор: Эдвард Эдингер
• Жанр: Психология

---

И ПРИШЕДШИ НА МЕСТО, НАЗЫВАЕМОЕ ГОЛГОФА, ЧТО ЗНА­ЧИТ «ЛОБНОЕ МЕСТО», ДАЛИ ЕМУ ПИТЬ УКСУСА, СМЕШАННОГО С ЖЕЛЧЬЮ; И, ОТВЕДАВ, НЕ ХОТЕЛ ПИТЬ, РАСПЯВШИЕ ЖЕ ЕГО ДЕЛИЛИ ОДЕЖДЫ ЕГО, БРОСАЯ ЖРЕБИЙ; И СИДЯ СТЕРЕГЛИ ЕГО ТАМ. И ПОСТАВИЛИ НАД ГОЛОВОЮ ЕГО НАДПИСЬ, ОЗНАЧАЮ­ЩУЮ ВИНУ ЕГО: СЕЙ ЕСТЬ ИИСУС, ЦАРЬ ИУДЕЙСКИЙ. ТОГДА РАСПЯТЫ С НИМ ДВА РАЗБОЙНИКА: ОДИН ПО ПРАВУЮ СТОРО­НУ, А ДРУГОЙ ПО ЛЕВУЮ.

(Матф. 27: 33-3S) (Рисунок 20)

Распятие — это действительно главный образ в западной психике.

Смерть Христа на кресте — это центральный образ в христианском искусстве, который в то же время находится в фокусе христианского ми­росозерцания. Характер этого образа изменяется от столетия к столетию, отражая преобладающий настрой и религиозной мысли и религиозном чувстве... Во времена зарождения Христианской церкви этот образ от­сутствовал. В те времена, когда христианство было религией, предписан­ной римским владычеством, распятие символически изображалось в виде агнца-Христа, наложенного на крест. Даже после царствования Констан­тина Великого, когда христианам перестали чинить препятствия в про­поведовании своей религии, сам по себе крест изображался без фигуры Христа. Привычный нам образ распятия впервые известен с VI столетия, однако в таком виде он появлялся очень редко до эпохи Каролингов {VII век. — В.М.), когда вдруг стал весьма распространенным, причем его изображения стали изготовляться из слоновой кости, металла и нашли свое отражение в рукописях. В это время стали часто появляться другие евангельские персонажи, принимавшие непосредственное участие в сце­не распятия: Дева Мария, Св. Иоанн Евангелист, центурион, поднося­щий губку с уксусом к губам Христа, два разбойника, два солдата, играю­щих в кости. Кроме того, на каждой стороне креста в то время можно было увидеть символические изображения солнца и луны, а также дру­гие аллегорические образы, представляющие собой церковь и синагогу;

однако эти два последних образа уже исчезли во времена раннего Ренес­санса. В течение многих столетий запад под влиянием Византии представ­лял самого Христа живым, с открытыми глазами, Спасителя-триумфанта в царской короне. В XI столетии появился новый образ: истощенная фигура с головой свешеной на грудь и на плечо, а позже с терновым венцом на голове. Этот образ впоследствии стал распространенным в западном искусстве.

Так в течение столетий происходило изменение отношения к этому образу в коллективном сознании. Сначала оно отражалось архетипически и безлично, безо всякого указания на человеческие страдания. Личный и человеческий аспект возрастал вплоть до Реформации, во время которой протестантское иконоборчество сделало все возможное, чтобы совершен­но убрать с креста фигуру Христа, что означало победу рациональной аб­стракции.

Распятие изображает наложение противоположностей. Это момент взаимопроникновения человеческого и божественного. Эго и Самость ока­зываются наложенными друг на друга. Человеческая фигура, представля­ющая эго, прибита гвоздями к кресту-мандале, представляющему собой Самость. Вокруг Христа констеллируются различные пары противополож­ностей. Например, по обе стороны от Христа распяты два разбойника. Один попадает на небеса, другой отправляется в ад. Тройное распятие намекает на идею, понятную только сейчас, что Христос соединяется со своей про­тивоположностью — Антихристом:

Хотя свойственные Христу качества (единосущность с Отцом, веч­ная жизнь, божественное происхождение, распятие, Агнец, принесенный в жертву между противоположностями, Единое, деленное на Многое, и т.д.), вне всякого сомнения, свидетельствуют о нем как о воплощении Са­мости, рассматривая его сточки зрения психологии, можно увидеть лишь одну половину архетипа. Другая половина появляется в Антихристе. После­дний представляет собой ни больше ни меньше как проявление Самости, за исключением того, что он целиком состоит из ее теневого аспекта. Оба яв­ляются символами христианства и имеют такое же значение, как образ Спасителя, распятого между двумя разбойниками. Этот великий символ говорит нам, что прогрессивное развитие и дифференциация сознания приводят даже к еще более страшной угрозе осознания конфликта и вклю­чают в себя ничуть не меньше, чем распятие, эго и его агонизирующую подвешенность между двумя непримиримыми противоположностями.

Через Христа, распятого между двумя разбойниками, человек посте­пенно получает знания и о своей тени, и о своей двойственности. Эта двой­ственность уже предполагалась заранее вследствие двойного смысла симво­ла змея. Также как змей символизирует власть, которая может и поражать, и исцелять, один из разбойников приговорен к тому, чтобы попасть в рай, а другой — в ад, и точно так же тень, с одной стороны, является жалкой и предосудительной слабостью, а с другой стороны — здоровым инстинктом и предрасположенностью к высокой степени осознания.

Другие пары противоположностей, находящиеся около креста, — это воин с копьем и солдат с губкой, пропитанной уксусом, а также солнце и луна. Совершенно очевидно, что распятие - это coniunctio, и феноменология этого символизма проявляется таким образом. В искусстве Екклесиаста была определенная тенденция превращать образ распятия в мандалу. В своей замечательной образной речи Августин приравнивает распятие и coniunctio.

Подобно жениху Христос вышел из своей темницы, он вышел с предчувствием своего брака, происходящего в миру... Он подошел к брач­ному ложу, своему кресту, и там, поднимаясь на него, он совершил свой брак. И когда он почувствовал вздох сотворенного, он в любви отдался мукам на ложе своей невесты... навсегда соединившись с женщиной.

Продуктом coniunctio является Самость, которую представляет Антропос, целостный человек. Адам символизирует первого Антропоса, а Христос — второго. На это отношение указывает легендарная идея, что крест-это дерево, выросшее на могиле Адама (рис. 22). При этом утвержда­ется, что это дерево выросло из ветви древа жизни (в некоторых версиях - из древа познания добра и зла).

Другой образ возрожденной Самости появляется в знаке четырех букв (INRI), который соответствует обычному воспроизведению распятия. Эти буквы являются начальными в надписи Iesus Nazarenus Rex Iudaeorum (Иисус из Назарета, Царь Иудейский). Фактически они образу­ют новую тетраграмму. Имя Яхве никогда не произносилось вслух в Вет­хом Завете и появлялось только в виде четырех согласных YHWH, Yod He Waw Нё. Немаловажно отметить, что эта четверица, которая в то же время является триадой, ибо одна из букв повторяется, представляет собой «про­тиворечие трех и четырех». ("Три здесь есть, но где же четыре?» - это важная для алхимии тема. С точки зрения психологии она относится к необычной трудности ассимиляции четвертой, подчиненной, фун­кции и достижения таким образом целостности. Кроме того, как отмечает Юнг, «Четыре озна­чает женственность, материнство, материальность; три означает маскулинность, отцовство, Духовность. Таким образом, неопределенность между тремя и четырьмя доходит до колеба­ний между духовным и материальным: это очень впечатляющий пример того, как каждая че­ловеческая правда является истиной в последней инстанции, но при этом единственной» (Psychology and Alchemy, CW 12, par. 31)). «Новая тетраграмма» это противоречие повто­ряет и снова демонстрирует фундаментальное единообразие объективной психики.

У ранних теологов крест Христа рассматривался в качестве средства для достижения единства вселенной. Вот что говорит апостол Павел:

Ибо Он [Христос] есть мир наш, соделавший из обоих одно и раз­рушивший стоявшую посреди преграду, упразднив вражду Плотию Своею, а закон заповедей учением, дабы из двух создать в Себе Самом одного нового человека, устрояя мир, и в одном теле примирить обоих с Богом посредством креста, убив вражду на нем (Еф. 2: 14—16).

А вот комментарий Джин Данилоу:

Текст Павла предполагает наличие двойного phragmos. В первый раз он разделяет двух людей… но существует ещё один phragmos, отделяющий верхний мир от нижнего. Это была главная концепция… Среди мандеян… он (барьер – В.М.) представлял собой небесную стену, отделяющую нижний мир от плеромы. В апокрифических деяниях он тоже присутствует, но в данном случае уже считается стеной огня.

С этой точки зрения Христос сохраняет единство в двояком смыс­ле. Он разрушает и вертикальную стену, разделяющую двух людей, и го­ризонтальную, отделяющую человека от Бога; и он совершает это благо­даря кресту, который теперь кажется представляющим двойную функ­цию Христа, распространяющегося и по вертикали и по горизонтали, образуя крест. Это происходит в смысле двух крестов: креста разделяю­щего, существовавшего до Пришествия Христа, и креста соединяющего, который суть Пришествие Христа.