Александр Афанасьев - Волхвы, колдуны упыри в религии древних славян

• Название: Волхвы, колдуны упыри в религии древних славян
• Автор: Александр Афанасьев
• Жанр: Эзотерика
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-4438-0025-7

Эта книга объединяет работы, посвященные "баснословным временам идолослужения": верованиям древних славян, их представлениям о сверхъестественных способностях волхвов, колдунов и ведьм, о нечистой силе, упырях и оборотнях, обо всех тех загадочных и страшных существах народных мифов и легенд, которые нашли свое место в повседневной жизни наших далеких арийских предков.

---

Едет Аника через поле,

Навстречу Анике едет чудо:

Голова у него человеческа,

Волосы у чуда до пояса,

Тулово у чуда звериное,

А ноги у чуда лошадиные [34 - Сравни со списком о прении Живота с Смертию: «Живот б человек, и прииде к нему Смерть. Он же устрашися вельми и рече ей: кто ты, о лютый зверь? образ твой страшит мя вельми, и подобие твое человеческое, а хождение твое звериное».].

Косматые волосы и лошадиные ноги- обыкновенные признаки нечистых духов. В тексте лубочной картины Аника называет Смерть бабою: «Что ты за баба, что за пияница (намек на высасывание ею крови). аз тебя не боюсь и кривой твоей косы и оружия твоего не страшусь». Кроме косы

Смерть является вооруженною серпом, граблями, пилою и заступом:

Вынимает пилы невидимые,

Потирает ею (ими) по костям и жилам —

Аника на коне шатается,

И смертные уста запекаются.

Или: «Подсече ему (Смерть) ноги косою, и взем серп - и захвати его за шию, и взем малый оскордец - и нача отсекати нозе и руце и вся составы его, и расслабеша жилы его». На лубочных картинах Смерть рисуется в виде скелета с косою в руках; Коровью Смерть (чуму) крестьяне наши представляют безобразною, тощею старухою в белом саване и дают ей косу или грабли [35 - Сахаров, II, 10; Кулиш, 1, 305; Быт подолян, I, 16. Дифенбах сближает слова: гроб, гребу и грабли.]. Такая обстановка прямо вытекла из метафорических выражений древнейшего языка, который сравнивал губительную силу смерти с понятиями, самыми близкими и доступными земледельцу и плотнику: Смерть косит и загребает человеческие жизни, как коса и грабли полевую траву; жнет род человеческий, как серп колосья («яко незрелую пшеницу»); она как бы вынимает незримую пилу и, потирая ею по костям и становым жилам, расслабляет человека - и он падает, словно подпиленное дерево; наконец, Смерть, работая заступом, роет людям свежие могилы.

Выше мы привели поэтические сравнения поля битвы со вспаханною и засеянною нивою и молотильным током. По указанию «Слова о полку» и народных песен, в битве земля засевается не пшеницею, а костями ратников, поливается не дождем, а кровию и растит не хлебные злаки, а печаль и общее горе. Современный язык удерживает выражение: сеять раздоры, вражду и крамолы; в «Слове о полку» сказано: «.тогда при Олзе Гориславличи сеяшется и растяшеть усобицами». Одину, как богу кровопролитных войн, приписывались посевы раздоров и неприязни; бросая свое копье (Güngnir) или потрясая им, он умерщвлял вражеских воинов. О Смерти, играющей в сражениях главную роль, у немцев было выражение, что она засевает между людьми свое семя, как бы зловредную траву: «dö der Tot sihen sämen under si gesaete»; то же говорилось и о черте. По словам старинных русских летописцев, дьявол сетовал или радовался, смотря по тому, примирялись ли князья или враждовали между собою. «Усобная рать, - замечает Нестор,

- бывает от соблажненья дьяволя. Бог бо не хочет зла человеком, но блага; а дьявол радуется злому убийству и кровопролитью, подвизая свары и зависти, братоненавиденье, клеветы».

Понятно, что Смерть, поражающая ратников в бою, стала представляться владеющею всеми теми воинскими орудиями, какие только знала старина: в наших памятниках ей даются меч, сечиво, стрелы, ножи, рожны, оскорды [36 - См., между прочим, житие Василия Нового и сказание Феодоры о мытарствах.]. Сказание о прении Аники-воина с Смертию перешло в народное драматическое представление, какое еще теперь разыгрывается в некоторых артелях фабричных, подобно тому как миф о борьбе лета и зимы передается в Германии с всею сценическою обстановкою на празднике весны. Борьба Жизни и Смерти, лета и зимы, дня и ночи совершенно тождественна по значению, ибо понятия эти издревле сливались и в языке, и в народных верованиях. Зима называлась Мораною, а богиня лета - Живою (Живаною) - имя, знаменующее жизнь. Как царица зимы и ночного мрака, Смерть роднится с горными великанами; вышеприведенный стих присвояет ей название чуда, и самое жилище ее помещается в холодных странах севера, в недрах бесплодных и покрытых вечными снегами скал; в Богемии ее считают владычицей гор.

Всесильная, всеистребляющая, она, тем не менее, бывает побеждаема с приходом весны богинею жизни и, поверженная наземь, заключается в оковы. С другой стороны, миф, сроднивший представления грозы и мрачных туч с адом и нечистою силою, признавший в молниях смертоносные стрелы владыки подземного царства, изображает Смерть как разрушительное существо, сопутствующее богу-громовнику в его весенних походах и битвах. В дикой охоте Одина, в неистовом, бешеном воинстве этого славного отца побед (т. е. в шуме бурных гроз), вместе со злыми духами и толпою усопших душ, выступает и костлявая, прожорливая Смерть. Таким образом, с олицетворением Смерти соединяется тот же стихийный характер, что и с демонами и мертвецами. Отсюда объясняются ее воздушные полеты, ее быстрое появление и исчезание, метание ею огненных стрел (молний) и вообще присвоенное ей обладание ратным оружием.

Подобно ветрам и вьюгам, которых Эол заключает в облачные меха или держит на крепких привязях в горе-туче, подобно грозовому демону (Cushna, Локи, Сатана), сидящему в цепях во мраке преисподней, Смерть испытывает ту же участь. Здесь сходятся два различных воззрения:

a) как представительница зимы, Морана побеждается весенним Перуном, который разит ее своим кузнечным молотом (заковывает ее в цепи) и на все летнее время низвергает в подземную темницу ада;

b) как демон, шествующий в грозе, она заключается в ту же темницу на все время зимних стуж, налагающих на тучи железные (ледяные) оковы. По греческому преданию, Зевс, желая покарать Сизифа (Sumooc, Σίδυφος), послал за ним Смерть, но тот опутал ее крепкими узами, и пока она была связана - никто не умирал в целом свете; наконец явился воинственный Арес, освободил пленницу и предал ей нечестивого врага.

По свидетельству немецкой сказки, Spielhansel привязал Смерть к дереву и в продолжение семи лет она оставалась узницею и не могла похитить ни единой души человеческой. Миф этот развивается и в русской сказке. Явился солдат на тот свет, и поставил его Господь на часах у пресветлого рая. Приходит Смерть. «Куда идешь?» -спрашивает часовой. «Иду к Господу за повелением, кого морить мне прикажет». -«Погоди, я спрошу». Пошел и спрашивает: «Господи! Смерть пришла; кого морить укажешь?» - «Скажи ей, чтобы три года морила самый старый люд». Солдат думает: «Эдак, пожалуй, она отца моего и мать уморит; ведь они старики». Вышел и говорит Смерти: «Ступай по лесам и три года точи самые старые дубы». Заплакала Смерть и побрела по лесам, три года точила старые дубы, а как изошло время - воротилась к Богу за новым повелением. Господь приказал морить молодой народ, а солдат думает: «Эдак, пожалуй, она братьев моих уморит!»- и передал приказ Смерти, чтоб она шла по тем же лесам и целых три года точила все молодые дубы. Пошла Смерть по лесам, принялась точить молодые дубы, а как исполнилось три года - идет опять к Богу, едва ноги тащит. Обманул ее солдат и в третий раз: Господь приказал морить младенцев, а солдат передал: «Ступай по лесам и целых три года гложи малые дубки». По исходе последних трех лет идет Смерть к Богу - чуть живая, так от ветру и валится. «Ну, -думает, - теперь хоть подерусь с солдатом, а сама дойду до Господа: за что Он девять лет меня наказует?» Узнал Господь, как хитрил солдат, и повелел ему в наказание девять лет носить Смерть на плечах. Засела Смерть на солдата верхом; повез ее солдат, вез-вез и уморился, вытащил рог с табаком и стал нюхать. «Служивый, - говорит Смерть, - дай и мне понюхать». - «Полезай в рог да и нюхай, сколько душе угодно». Только что влезла она, солдат тотчас закрыл рог, заткнул его голенище, воротился и стал на старое место на часы.

Этот эпизод варьируется еще так: велел Господь солдату кормить Смерть орехами, чтоб она поправилась. Солдат пошел с нею в лес и заспорил «Ты-де не влезешь в пустой орех!» Смерть сдуру и влезла, а солдат заткнул дыру в орехе и спрятал его в карман. Господь освободил Смерть и приказал ей уморить солдата. Стал солдат готовиться к последнему концу, надел чистую сорочку и притащил гроб. «Готов?»- спрашивает Смерть. - «Совсем готов!» - «Ну, ложись в гроб». Солдат лег спиной кверху. «Не так!»- говорит Смерть. Солдат лег на бок. «Ах, какой ты! Разве не видал, как умирают?» - «То-то и есть, что не видал!» - «Пусти, я тебе покажу». Солдат выскочил из гроба, а Смерть легла на его место. Тут солдат ухватил поскорее крышку, накрыл гроб, наколотил на его железные обручи и бросил пойманную Смерть в море. И долго-долго носилась она по волнам, пока не разбило гроба бурею. По другому рассказу, хитрый солдат сажает Смерть в торбу (или ранец), завязывает крепко-накрепко и вешает эту торбу на верхушку высокой осины. С этой самой поры перестал народ помирать: рождаться - рождается, а не помирает! Много лет прошло, солдат все торбы не снимает. Случилось раз зайти ему в город; идет, а навстречу ему древняя старушонка: в которую сторону подует ветер - вту и валится. «Вишь какая старуха, - сказал солдат, - чай, давно уж умирать пора!» «Да, батюшка! -отвечает старуха. - Мне давно помереть пора; еще в тое время, как посадил ты Смерть в торбу, оставалось всего житья моего на белом свете только единый час. Я бы и рада на покой, да без Смерти земля не примает, и тебе, служивый, за это от Бога непрощеный грех, ведь не одна душа на свете так же мучится!» «Видно, - думает солдат, - надо выпустить Смерть»; пошел в лес - прямо к осине - и видит: висит торба высоко и качает ее ветром в разные стороны. «А что, Смерть, жива?» Она из торбы едва голос подает: «Жива, батюшка!» Снял солдат торбу, развязал и выпустил Смерть; как только очутилась она на свободе, тотчас - подавай бог ноги! - и бросилась бежать от солдата.