Светлана Воинская - Стервятница

• Название: Стервятница
• Автор: Светлана Воинская
• Жанр: Криминальный детектив

1913 год, Австро-Венгерская империя. В Вене арестована шайка «Стервятников» — мародеров, осквернителей могил. Но одной преступнице удалось остаться на свободе…

---

Моника прекрасно понимала, почему ее выбор пал на Германа. Два года он провел с отцом в Праге, а когда вернулся, то не испытывал перед ней трепетного благоговения и нерешительности, как остальные. Он еще не вник в правила игры, установленные в их компании. Он еще не привык бояться ее.

Все началось с вальса. Моника чувствовала себя пьяной, ей нравился запах его одеколона, прикосновение его щеки. Даже музыка перестала быть важной для их танца. И было плевать на всех: на Ромео, который ходил туда-сюда и кидал на парочку странные дикие взгляды, на Патрика, ворчащего, что увели «любовь всей его жизни». Потом они целовались невозможно долго и не могли остановиться, оторваться друг от друга. Но и тогда Моника задавала себе вопрос: интересен ли ей Герман или нет? И честно признавалась: нет. Была какая-то нежность, податливость, смутные очертания желаний, но только ради самой нежности, податливости…

Герман являлся привлекательной оболочкой внутреннего «ничто», она не пыталась более разгадать его суть, сутью была пустота. Но Моника была далека от презрения, она просто не могла ценить его общество, как и компанию Патрика, забавного и милого, занятого уравнениями выгоды. Она никогда не считалась с их мнением, обсуждая что-нибудь «умное». А она любила поговорить «по-умному», но не серьезно, не увлекаясь, не живя своими высказываниями и не вкладывая в них душу. Только в качестве развлечения. Это увлечение разделял Фред. Им было интересно попрактиковаться друг с другом: с первых выпадов брат и сестра разделяли позиции, придумывая соответствующие аргументы в свою пользу и отстаивая заведомо противоположную точку зрения. И это никогда не значило, что кто-то из них в действительности придерживался мнения, которое высказывал.

Ромео, всегда подавленный собственным невежеством, никогда не вмешивался в споры. Но Моника знала, как его расшевелить. Стоит только задеть тему о женщинах и мужчинах, как Ромео покажет себя настоящим знатоком. Наедине он всегда долго говорил о ней, и это было приятно — знать, что думает мужчина, как видит ее. И Моника улыбалась, слушая его, ведь такие разговоры, пронизанные чувственностью, его конек.

Магией единственного танца она превратила друзей во врагов, и ее ладонь занемела, а пальцы перестали слушаться.

Когда Фред остановился возле фонтана и стал брызгаться, Моника тут же забыла свои беды. Она соскочила с велосипеда и со смехом воззвала к благоразумию брата:

— Только на волосы, Фред! Не мочи мне платье! — сама же, зачерпнув побольше воды, окатила его так, что Фред замер на месте и, изобразив рычание, стал преследовать ее, обещая утопить.

Несколько минут они бегали вокруг фонтана. Спокойствие улочки, навеянное журчанием воды, нарушал их громкий хохот. Моника успела поднять с земли велосипед, запрыгнуть на сиденье и, бешено крутя педалями, пуститься вниз по мостовой, провоцируя Фреда на еще одну гонку.

Магией единственного танца она превратила друзей во врагов. То, что она выбрала Германа, не мог простить ей никто из них, даже сам Герман. А Монике не приходило в голову, что она должна теперь сторониться его и продолжала ритуал совместных собраний, но с ее появлением непринужденность пропадала. Однажды, и недели не прошло с тех пор, после очередного заседания их маленького «клуба», всей компании следовало разойтись по домам. Вечерняя Вена была полна ностальгии, и она проникала в сердце Моники как предчувствие.

У ограды одного из особняков они остановились. Лампа под терракотовым абажуром заливала комнату на втором этаже теплым нежным светом, даря уютное чувство покоя. Там ждала Фреда Стеф. Брат легко перемахнул через изгородь и, словно обезьяна, стал карабкаться по широкому стволу дуба, привычно опираясь на мощные сучья и огромные ветви. Обильная листва скрывала его от глаз родителей Стеф, отдыхающих после ужина в гостиной. Ловко перепрыгнув на миниатюрный балкон спальни, он помахал им на прощанье и исчез в альковах запретной любви.

Теперь они провожали ее: пытающийся выглядеть равнодушным Герман, задумчивый Ромео и занятый какими-то расчетами Патрик. В глазах проходивших мимо женщин читалась зависть к ее многочисленной свите, которая быстро сменялась осуждением.

У дверей дома Каттнеров они стали прощаться, потухшие окна печально смотрели сквозь них.

— Моника, представь, мои пращуры в отъезде, прислугу я на выходные отпустил, и теперь не могу проникнуть в собственный дом: я где-то посеял ключи! — произнес Патрик весело, словно рассказывал анекдот.

— Где же ты переночуешь? — ее сладкий голос обещал ему чашку горячего шоколада и мягкое кресло у камина.

— Не могла бы ты приютить меня?

На втором этаже засветилось окно экономки. Видимо, та услышала голоса и решила встретить хозяев.

Моника вовремя нашлась и кивнула в сторону окна:

— Думаю, мама не будет против, если ты останешься у нас.

— Мама?! Но Фред вроде говорил… что фрау Каттнер задержится у подруги…

Пожав плечами, она направилась к двери, а когда обернулась, Патрика и Германа след простыл. Остались только она и Ромео.

— Бедняга Патрик! Ему придется податься в гостиницу.

— Он не терял ключи, — сухо заметил Ромео, наблюдая за ее реакцией.

Это казалось смешным, но в то же время странным. Или она плохо думает о Патрике? Да нет, все так. Он решил, что между ними что-то стало возможным. Почему? Или Патрик был просто пьян?

Следующим утром Герман встретил Ромео вопросом, полным сарказма:

— Ну, как? Ты ведь проснулся не в своей постели?

И это друзья? Ладонь заныла, будто покусанная роем пчел. Они считают ее шлюхой, но улыбаются при встрече. В их приветствии Моника искала гадкую смесь презрения и подобострастия. Золотые иллюзии растаяли, осталась пошлая правда: они все хотят ее. Она перестала быть идолом рыцарского поклонения, вернее — никогда не была им. И уважение лишь маска, прикрывающая похоть. Теперь она даже находила особенное удовольствие в том, чтобы сталкивать их лбами. Она подчиняла их своей игре, используя сокровенное знание, открытие о мире мужчин.

Из задумчивости ее вывело маленькое происшествие. Вдогонку велосипедистам бросился бульдог, сорвавшийся с поводка хозяйки.

— Пупсик! Пупсик! — пискляво взвизгнула дамочка.

Собака пыталась ухватить Монику за ногу, издавая булькающий, захлебывающийся лай. Вот он, острый миг наслаждения опасностью, прогоняющий горькие мысли! Моника даже замедлила движение, давая псу шанс укусить ее. Возможно, испытав физическую боль, она избавится от боли душевной. Теперь его короткие лапы не мешали догнать ее. Слюнявая, зловонная пасть с каждой секундой приближалась. Воздух вокруг будто накалился из-за горячего, тяжелого дыхания, вырывающегося изо рта маленького чудовища. Еще медленнее… Налитые кровью жадные глазки не отрывались от ее голени. Тупое желание рвать, вгрызаясь в мягкую плоть, владело глупой псиной. Издав голодный рык, Пупсик повис на кружевах края юбки и тут же превратил их в изуродованные лохмотья. Моника затаила дыхание. Медленнее…

Фред, испугавшись ее безрассудности, бросил велосипед и бежал к ней, крича что-то… До Пупсика наконец дошло, что ему позволяют еще один прыжок. Повиснув в воздухе, он лязгнул зубами… Моника остановилась. Каблук с железной набойкой врезался во влажный нос бульдога. Его визг и замутненный взгляд Моника восприняла как должное.

— Кобель… — презрительно прошептала она.

Фред в недоумении уставился на неподвижное тело собаки, ее морда была покрыта слюной, а желтые зубы казались зловещими.

— Пупсик! — дамочка издала отчаянный вопль.

— Пора удирать, — хладнокровно заметила Моника. И на осуждающий взгляд Фреда, известного любителя флоры и фауны, с вызовом ответила: — Мы были на равных.

На повороте она все же обернулась: бульдог, пошатываясь и поскуливая, пытался встать с тротуара. Моника облегченно вздохнула и понеслась вперед.

Глава 3

Выложенная плиткой тропинка вела от ограды к неприметному дому, но обычному лишь внешне. Жилище профессора истории Каттнера было полно сюрпризов. На пронзительный звук электрического звонка домоправительница тут же отворила. Национальность ее трудно было определить с первого взгляда. Молчаливо, подобно тени, она следовала за вами в прихожую. И вы забывали о ее присутствии, попадая в окружение странных статуй с мордами зверей, из тесного кольца которых хотелось быстрее вырваться.

Ступеньки деревянной лестницы тоскливо поскрипывали, а взгляд то и дело натыкался на серые фотографии в рамках: загорелый мужчина с седой бородкой и в пробковом шлеме появлялся на каждом снимке — на фоне пирамид, у громадных лап сфинкса, рядом с саркофагом. Семейные фотографии, если они и были, пылились, запертые в шкафу. Для впервые попадающего сюда все казалось чудом: старинные монеты и вазы, изъеденные ржавчиной украшения, папирусные свитки. Редкие обломки древнего мира… Фреда и Монику, поднимающихся в свои комнаты, коллекционирование «египетского барахла» не волновало. Для них предметы гордости археолога являлись повседневным атрибутом тщеславия их отца и скуки, скуки, вечной скуки.