Сергей Голицын - Записки беспогонника

• Название: Записки беспогонника
• Автор: Сергей Голицын
• Издательство: Русскiй Мiръ
• Жанр: О войне
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-89577-123-5

Писатель, князь Сергей Голицын (1909–1989) хорошо известен замечательными произведениями для детей, а его книга «Сказание о Русской земле» многократно переиздавалась и входит в школьную программу. Предлагаемые читателю «Записки беспогонника», последнее творение Сергея Михайловича, — книга о Великой Отечественной войне. Автор, военный топограф, прошел огненными тропами от Коврова до поверженного рейхстага. Написана искренне, великолепным русским языком, с любовью к друзьям и сослуживцам. Широкий кругозор, наблюдательность, талант рассказчика обеспечат мемуарам, на наш взгляд, самое достойное место в отечественной литературе «о доблестях, о подвигах, о славе».

---

На территории зоопарка высилась гигантская, диаметром метров 30 бетонная башня противовоздушной обороны. Я сразу ею заинтересовался — ведь только что изучал передний край по Одеру. Дверь в башню была открыта. Мы с Ваней поднялись по винтовой лестнице. На балконах нескольких этажей за бетонными укрытиями стояли зенитки; поднялись на самую крышу. Вид оттуда расстилался обширный. Легкая дымка скрывала разрушения. Мы спустились. И тут я увидел, как из подвалов немцы вытаскивали упакованные в ящики со щелями между досками плоские прямоугольники из мрамора. Я всмотрелся через щели, увидел барельефы каких-то фигур. Тогда я не знал, что это такое, теперь знаю — это были барельефы с Пергамского алтаря, когда-то увезенные из Греции.

Таких башен в Берлине было несколько. Хорошо защищенные бетонными укрытиями зенитки успешно с них поражали самолеты — наши и союзников.

Вспоминаю, что еще я увидел в Берлине за обе поездки.

Станции метро и входы вниз. Везде заложение было неглубокое, и потому после попаданий авиабомб движение еще не восстановилось. Никаких, даже самых примитивных украшений, лишь полуразбитые стекла, простые металлические перекрытия, бетонные стены и все. Словом, сплошное убожество в сравнении с нашими подземными дворцами.

Автобусы были уже пущены. На каждой остановке стояли длинные очереди. Чинные немцы, когда подходил автобус, не торопясь влезали в него один за другим, без толкучки, без суеты. Не то что у нас или в Польше, когда обе дверцы трещали от штурма толпы.

На главных улицах наши девушки-регулировщицы направляли движение, на второстепенных перекрестках их заменяли немецкие полисмены в зеленых, с высокой тульей фуражках. Однако наши водители не очень-то их слушались и ехали, как кому вздумается.

На следующий день я вернулся во Франкфурт.

Майоры Баландин и Паньшин поблагодарили меня за фотоаппараты, но без особого энтузиазма. Зато капитан Финогенов мне сказал, что даже не думал о существовании подобных великолепных фотоаппаратов, особенно его восхитило в те годы нам неизвестное приспособление — фотографировать самого себя.

Все три офицера очень удивились, когда узнали, что для себя я ничего не привез, а одну банку консервов подарил владельцу фотомагазина за гостеприимство, другую старому учителю, за то что тот показал мне и Ванюше Берлин…

Во Франкфурте мне поручили одну любопытную работу: я уже упоминал о дружбе между нашим командованием и Военно-морским ведомством. Дружба эта была не только деловой. Рядовые бойцы всего УОС-27 старательно расчищали русла рек и каналов в Польше и в Германии. Но на почве чисто деловых отношений у начальства выросла дружба иная: моряки привезли с собой право награждать орденами и медалями всех тех, кто особенно рьяно проявил себя на расчистке. А в складах УОСа и УВПС-100 береглись трофеи — одежда, обувь, белье, посуда, настенные часы и многое, многое другое. Соглашение было устное, а не письменное: «Вы нам трофеи, мы вам ордена».

Но к чему награждать рядовых бойцов, когда в УВПСе окопалось множество придурков, жаждущих наравне с офицерами получать ордена.

Так вот, мне и поручили писать наградные характеристики. Все же какие-то писательские способности у меня были. Писал я разными стилями, упоминая всевозможные «подвиги». Написал на двух бухгалтеров, двух снабженцев, на бывшего старшину 2-й роты Середу, ставшего в УВПСе зав. офицерской столовой, и на других.

Писал примерно так: «Командир взвода — сержант такой-то на расчистке русла канала имени короля Фридриха-Вильгельма III неоднократно проявлял беззаветную инициативу, под его командой взвод ежедневно выполнял не менее 200 % нормы, досрочно расчистил 20 километров русла, он сам вел политзанятия, организовывал соцсоревнование, лично выдергивая сваи, показывал пример подлинного мужества и коммунистического отношения к любому заданию, политически грамотен, морально устойчив, дисциплинирован и прочее, прочее…»

Такие характеристики недрогнувшей рукой я строчил на тех, кто свай и не видывал, а всю войну костяшками щелкал или, как тот же Середа, старавшийся получше накормить господ офицеров, и то не всех, а особо избранных.

Намекнул я, что и мне было бы невредно получить второй орден, но майор Баландин ответил, что я числюсь не у них в УВПСе, а в роте 74-ВСО. А когда во 2-ю роту пришла бумага: дать список, правда весьма умеренный, для награждений, Пылаев меня не включил, я же почти не участвовал на расчистке русел.

Закончив камеральничать, капитан Финогенов и я поехали в штаб УОСа сдавать материалы. Штаб этот помещался в дачном поселке километрах в 30 к востоку от Берлина (забыл название), а Ванюшу Кузьмина я отпустил в роту.

Устроились мы с Афанасием Николаевичем в одной немецкой семье. Помнится, подружился я с мальчиком Клаусом, он все к нам бегал, мы ему давали кое-какую еду, которую он добросовестно относил матери, а мне подарил, наконец, ножик, да еще в 12 лезвий. К сожалению, я его очень быстро потерял.

УОС организовал экскурсию в Берлин. Я тоже поехал и неожиданно стал гидом, водил группу по улицам поверженной столицы. У меня сохранилось несколько фотографий того дня: мы на фоне Бранденбургских ворот, на фоне памятника Бисмарку, в зоопарке на фоне слона и т. д.

Не помню уж — чем я занимался в 1-м Отделе УОСа: что-то чертил, и Афанасий Николаевич тоже что-то чертил. Обстановка была простецкая, офицеры держались непринужденно, работали вообще-то «шаляй-валяй», обязательно кто-либо что-то рассказывал. Начальник 1-го Отдела подполковник Куликов отличался любезностью, изящными манерами, культурой. Однажды он меня вызвал, стал расспрашивать — где я раньше работал, заинтересовался, что я москвич, и стал ко мне присматриваться. Я тогда не знал, что он сам собирался переводиться в Москву в ГВИУ (Главное Военно-Инженерное Управление) и подбирал себе сотрудников, а то бы отвечал ему более пространно и более толково.

Капитан Финогенов мне шепнул, что подполковник Куликов собирается меня переводить к себе и спрашивал мнения Афанасия Николаевича, который дал обо мне блестящую характеристику. Я решил, что Куликов хочет меня переводить в УОС, куда мне совсем не хотелось. Заниматься канцелярщиной было не в моей натуре и очень мне надоело. Я задумал попросту удрать в роту.

И только много позднее я понял, что свалял тогда дурака. Не надо было мне удирать, через месяц я очутился бы в Москве, соединился бы с семьей на год раньше и получил бы квартиру.

Я удрал на УВПСовской машине во Франкфурт, а оттуда в штаб ВСО и в свою роту, которая, закончив расчистку Одера ниже Кюстрина, перебралась расчищать канал имени короля Фридриха Великого между Вислой и Одером.

В свое время немцы взорвали железнодорожный и шоссейный мосты через канал, а теперь наши бойцы вытаскивали из воды части металлических ферм и куски бетона. В роте находились два водолаза, которые под водой привязывали тросом мостовые фермы, а два автогенщика резали эти фермы. Ну, а наши бойцы гурьбой тянули за трос. Особой сметки тут не требовалось.

Вот где можно было выполнять 500 % плана, разумеется, по сводкам! Попытайтесь-ка проверить — сколько вытащили железа из воды — 10 или 100 тонн. Словом, Пылаев подписывал блестящие сводки.

Местность эта была заселена исключительно немцами. Но 1000 лет тому назад здесь находились владения польского короля Болеслава, о чем на полном серьезе убеждали наши газеты, и потому территория должна была отойти Польше.

Мне рассказывали, как выселяли немцев, как польские жолнежи гнали несчастных, побросавших все имущество. В нашей роте пользовались этим погромом, и как только хозяева покидали свои жилища, так наши устремлялись туда и забирали главным образом одежку. Все наши девчата приоделись, приобулись, у каждой завелось по чемодану или узлу. С помощью студенческих шпаг было найдено несколько кладов.

Литвиненко мне предложил организовать экспедицию специально для меня, ведь все равно, если мы не возьмем, так достанется полякам. Я отказался.

В это время в 1-й роте нашего ВСО произошли два ЧП, о которых стоит рассказать подробнее.

Там тоже искали трофеи с помощью шпаг и без их помощи и раздобыли бидон, как им показалось, спирту. Несколько человек, в том числе старшина и разные ротные придурки, собрались выпить компанией, сели за стол, чокнулись кружками и опрокинули содержимое кружек в глотки. Один из них — Козловский, которого я давно знал как ловкого снабженца, мне впоследствии рассказывал, что ему сразу ударило в голову, точно молотком, и в его глазах потемнело. Он ослеп. Двое умерли в тот же день, двое, в том числе Козловский, совсем ослепли, а нескольких удалось откачать.

Другое ЧП было связано с романами. Как ни старались наши политорганы стращать наших солдат и офицеров различными карами и венерическими болезнями, романы между изголодавшимися без мужей немками и польками с нашими молодцами разыгрывались вовсю. Я много раз наблюдал — встретятся, поболтают на разных языках и через пять минут она его ведет в дом или он ее в кусты.