Грэм Грин - Суть дела

• Название: Суть дела
• Автор: Грэм Грин
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1986

Грэм Грин (Henry Graham Greene, 2.X.1904 — 3.IV.1991) — английский писатель, в 1940-е годы — сотрудник британской разведки. В 1956 отказался от Ордена Британской империи; принял Орден Кавалеров Славы в 1966 и орден «За заслуги» в 1986. Лауреат Иерусалимской премии (1981). Почетный доктор Кембриджского (1962), Оксфордского (1963), Эдинбургского (1967), Московского (1988) университетов.

С 1941 по 1944 Грэм Грин, как сотрудник министерства иностранных дел находился в Западной Африке, где и разворачиваются события его романа «Суть дела» (The Heart of the Matter, 1948), принесшего ему международное признание.

Западная Африка в годы Второй мировой войны. Заместитель начальника полиции портового городка Скоби — человек абсолютной честности. За пятнадцать лет службы никто не смог сбить его с «пути истинного», тем паче, что он — верующий католик. Но неожиданная любовь меняет всё — незаметно для себя герой всё твёрже идёт дорогой лжи, которая ведёт к смерти.

---

Теперь уж некому сказать правду. Кое-чего не должен был знать начальник полиции, кое-чего — Луиза; даже Элен и той он не мог сказать всего: ведь он принес такую жертву, чтобы не причинять ей боли, зачем же сейчас ему зря ее огорчать? Ну а что касается бога, он мог с ним разговаривать только как с врагом — такая у них была друг на друга обида. Он пошевелил на столе рукой, и казалось, будто зашевелилось и одиночество, оно коснулось кончиков его пальцев. «Ты да я, — сказало одиночество, — да мы с тобой». Если бы посторонние все о нем знали, подумал он, пожалуй, ему бы даже позавидовали: Багстер позавидовал бы, что у него есть Элен, Уилсон — что у него Луиза. «В тихом омуте…» — воскликнул бы Фрезер, плотоядно облизываясь. Им еще, пожалуй, кажется, что мне от всего этого есть какая-то корысть, мысленно удивился он, хотя вряд ли кому-нибудь на свете дано меньше, чем мне. И я не могу даже себя пожалеть: ведь я точно знаю, как я виноват. Видно, он так далеко загнал себя в пустыню, что даже кожа его приняла окраску песка.

Дверь за его спиной осторожно скрипнула. Скоби не шевельнулся. Сюда крадутся соглядатаи, думал он. Кто это — Уилсон, Гаррис, слуга Пембертона, Али?…

— Хозяин, — прошептал чей-то голос, и босая нога шлепнула по цементному полу.

— Кто это?… — спросил Скоби, не оборачиваясь. Из розовой ладони на стол упал комочек бумаги, и рука исчезла. Голос произнес:

— Юсеф сказал приходить тихо, пусть никто не видит.

— А чего Юсефу опять надо?

— Он посылает подарок, очень маленький подарок.

Дверь снова закрылась, и в комнату вернулась тишина. Одиночество сказало: «Давай прочтем вместе — ты да я».

Скоби взял комочек, он был легкий, но в середине лежало что-то твердое. Сначала Скоби не сообразил, что это такое, — наверно, камушек, положенный в записку, чтобы ее не сдуло ветром, и стал искать, где же самое письмо, которого, конечно, не оказалось — разве Юсеф кому-нибудь доверит написать такое письмо? Тогда он понял, что в бумаге бриллиант. Он ничего не понимал в драгоценных камнях, но по виду этот стоил не меньше, чем весь его долг Юсефу. Видимо, тот получил сообщение, что алмазы, посланные им на «Эсперансе», благополучно прибыли. Это не взятка, а знак благодарности, объяснил бы ему Юсеф, прижав толстую руку к своему открытому, ветреному сердцу.

Дверь распахнулась, и появился Али. Он держал за руку хныкающего парня. Али сказал:

— Этот вонючка шатался по всему дому. Пробовал двери.

— Кто ты такой? — спросил Скоби.

Парень залепетал, заикаясь от злости и страха:

— Я слуга Юсефа. Я принес хозяину письмо. — Он показал пальцем на стол, где в скомканной бумажке лежал камешек. Али перевел взгляд туда. Скоби сказал своему одиночеству: «Нам с тобой надо побыстрей шевелить мозгами!» Он спросил парня:

— Почему ты не пришел, как все люди, и не постучал в дверь? Почему ты прокрался, как вор?

Парень был худой, с грустными, добрыми глазами, как у всех племен менде. Он заявил:

— Я не вор. — Ударение на первом слове было таким незаметным, что, может быть, он и не собирался сказать дерзость. — Хозяин приказал идти очень тихо.

— Отнеси это обратно Юсефу и скажи ему, что я хотел бы знать, откуда он берет такие камни. Я думаю, что он ворует камни, и скоро все разузнаю. Ступай. На, возьми. Ну-ка, Али, выбрось его отсюда.

Али вытолкал парня в дверь, и Скоби услышал шарканье их подошв по дорожке. Что они делают, шепчутся? Он подошел к двери и крикнул им вслед:

— Скажи Юсефу, что я как-нибудь ночью к нему заеду и мы уж с ним поговорим по душам!

Он захлопнул дверь, подумав: как много знает Али. Недоверие к слуге снова забродило у него в крови, словно лихорадка. Али может меня погубить, подумал он, и не только меня, но даже их.

Он налил себе виски и взял со льда бутылку содовой. Сверху крикнула Луиза:

— Генри!

— Что, дорогая?

— Уже двенадцать?

— Около того, по-моему.

— Пожалуйста, не пей ничего после полуночи. Ты ведь помнишь про завтрашний день? — Конечно, помню, подумал он, осушая стакан; завтра первое ноября, день Всех святых, а сегодня — ночь всех усопших. Чей дух пролетит над этим бокалом? — Ты ведь пойдешь к причастию, дорогой? — И он подумал устало: когда же всему этому будет конец? Но чего мне теперь церемониться? Если уж губить душу, так губить до конца. Единственный дух, который сумело вызвать виски, было все то же одиночество: оно кивало, сидя напротив, отхлебывая из его стакана. «Следующим испытанием, — напомнило ему одиночество, — будет рождество, ночная служба, и тебе не отвертеться, никакие отговорки тебе в ту ночь не помогут, да и потом тоже… целой вереницей пойдут праздники, а обедни весной и летом потянутся бесконечной чередой». Перед глазами его возникло залитое кровью лицо, глаза, закрытые под градом ударов, откинутая набок от боли голова Христа.

— Где же ты, Тикки? — позвала Луиза как будто с тревогой, словно в лицо ей дохнуло подозрение, и он опять подумал: можно ли в самом деле доверять Али? И бездушный здравый смысл африканского побережья — тех, кто торгует, тех, кто живет за счет казны, ему подсказал: «Никогда не верь черным. В конце концов они тебя подведут. Вот у меня, например, пятнадцать лет прожил слуга…» Тени недоверия собрались вокруг него в эту ночь всех усопших.

— Сейчас, дорогая, иду. — «Тебе ведь стоит сказать только слово, — обратился он к богу, — и легионы ангелов…» Рукой, на которой было кольцо, он ударил себя по щеке и увидел, что из ссадины пошла кровь. Он крикнул Луизе: — Ты что-то сказала, дорогая?

— Да нет, я только хотела тебе напомнить, что завтра у нас такой праздник! Мы опять вместе, и тебя назначают начальником полиции… Как хорошо, Тикки!

Вот это моя награда, сказал он гордо своему одиночеству, расплескивая по столу виски, бросая вызов самым злым духам и глядя, как бог истекает кровью.

ГЛАВА IV

Сразу было видно, что Юсеф допоздна заработался в своей конторе на пристани. Белый двухэтажный домик стоял у деревянного причала на самом краю Африки, как раз за военными складами горючего, и в окне, выходившим в город, из-под занавески блеснула полоска света. Когда Скоби пробирался туда между ящиками, полицейский отдал ему честь.

— Все спокойно, капрал?

— Все спокойно, начальник.

— Вы обошли порт со стороны негритянского квартала?

— Да, начальник. Все спокойно, начальник. — Он ответил так быстро, что сразу стало видно: он лжет.

— Портовые крысы уже за работой, а?

— Нет, нет, начальник. Везде тихо, как в могиле. — Избитая, книжная фраза показывала, что полицейский воспитывался в миссионерской школе.

— Ну что ж, спокойной ночи.

— Спокойной ночи, начальник.

Скоби пошел дальше. Он уже давно не видел Юсефа — с той самой ночи, когда сириец его шантажировал, — и вдруг почувствовал странное влечение к своему мучителю. Белый домик притягивал его, как магнит; казалось, там — единственная близкая ему душа, единственный человек, которому он мог доверять. По крайней мере, этот шантажист знал его, как никто; он мог посидеть с этим толстым нелепым человеком и рассказать ему всю правду, без утайки. В непривычном для Скоби мире лжи шантажист чувствовал себя как рыба в воде, он знал тут все ходы и выходы, мог посоветоваться, даже помочь… Из-за большого ящика появился Уилсон. Фонарик Скоби осветил его лицо, как географическую карту.

— Уилсон! — удивился Скоби. — Поздно же вы разгуливаете.

— Да, — согласился Уилсон, и Скоби с огорчением подумал: как он меня ненавидит!

— У вас есть пропуск на пристань?

— Да.

— Держитесь подальше от той части, которая примыкает к негритянскому кварталу. Одному там ходить опасно. Из носа кровь больше не идет?

— Нет, — сказал Уилсон. Он и не думал трогаться с места — у него была манера вечно загораживать дорогу, так что приходилось его обходить.

— Что ж, спокойной ночи, Уилсон. Загляните к нам, Луиза…

— Я ее люблю, Скоби.

— Я это заметил. И вы ей нравитесь, Уилсон.

— А я ее люблю, — повторил Уилсон. Он подергал брезент, прикрывавший ящик. — Разве вам понять, что это значит!

— Что именно?

— Любовь. Вы никого не любите, кроме себя, подлец вы этакий!

— У вас расходились нервы, Уилсон. Это климат. Вам надо полежать.

— Вы бы не вели себя так, если бы ее любили.

По черной воде с невидимого корабля донеслись звуки патефона — надрывно звучала модная песенка. Часовой кого-то окликнул, и тот ответил паролем. Скоби опустил фонарик, теперь он освещал только противомоскитные сапоги Уилсона.

— Любовь не такая простая штука, как вы думаете, Уилсон, — сказал он. — Вы начитались стихов.

— А что бы вы сделали, если бы я ей все сказал… насчет миссис Ролт?