Василий Немирович-Данченко - Поход титанов

• Название: Поход титанов
• Автор: Василий Немирович-Данченко
• Жанр: Прочие приключения

Немирович-Данченко Василий Иванович — известный писатель, сын малоросса и армянки. Родился в 1848 г.; детство провел в походной обстановке в Дагестане и Грузии; учился в Александровском кадетском корпусе в Москве. В конце 1860-х и начале 1870-х годов жил на побережье Белого моря и Ледовитого океана, которое описал в ряде талантливых очерков, появившихся в «Отечественных Записках» и «Вестнике Европы» и вышедших затем отдельными изданиями («За Северным полярным кругом», «Беломоры и Соловки», «У океана», «Лапландия и лапландцы», «На просторе»). Из них особое внимание обратили на себя «Соловки», как заманчивое, крайне идеализированное изображение своеобразной религиозно-промышленной общины. Позже Немирович-Данченко, ведя жизнь туриста, издал целый ряд путевых очерков, посвященных как отдельным местностям России («Даль» — поездка по югу, «В гостях» — поездка по Кавказу, «Крестьянское царство» — описание своеобразного быта Валаама, «Кама и Урал»), так и иностранным государствам («По Германии и Голландии», «Очерки Испании» и др.). Во всех этих очерках он является увлекательным рассказчиком, дающим блестящие описания природы и яркие характеристики нравов. Всего более способствовали известности Немировича-Данченко его хотя и не всегда точные, но колоритные корреспонденции, которые он посылал в «Новое Время» с театра войны 1877 — 78 годов (отд. изд. в переработанном виде, с восстановлением выброшенных военной цензурой мест, под заглавием «Год войны»). Очень читались также его часто смелообличительные корреспонденции из Маньчжурии в японскую войну 1904–1905 годов, печат. в «Русском Слове». Немирович-Данченко принимал личное участие в делах на Шипке и под Плевной, в зимнем переходе через Балканы и получил солдатский Георгиевский крест. Военные впечатления турецкой кампании дали Немировичу-Данченко материал для биографии Скобелева и для романов: «Гроза» (1880), «Плевна и Шипка» (1881), «Вперед» (1883). Эти романы, как и позднейшие романы и очерки: «Цари биржи» (1886), «Кулисы» (1886), «Монах» (1889), «Семья богатырей» (1890), «Под звон колоколов» (1896), «Волчья сыть» (1897), «Братские могилы» (1907), «Бодрые, смелые, сильные. Из летописей освободительного движения» (1907), «Вечная память! Из летописей освободительного движения» (1907) и др. — отличаются интересной фабулой, блеском изложения, но пылкое воображение иногда приводит автора к рискованным эффектам и недостаточному правдоподобию. Гораздо выдержаннее в художественном отношении мелкие рассказы Немировича-Данченко из народного и военного быта, вышедшие отдельными сборниками: «Незаметные герои» (1889), «Святочные рассказы» (1890) и др.; они правдивы и задушевны. Его эффектные по фактуре стихотворения изданы отдельно в Санкт-Петербурге (1882 и 1902). Многие произведения Немировича-Данченко переведены на разные европейские языки. «Избранные стихотворения» Немировича-Данченко изданы московским комитетом грамотности (1895) для народного чтения. В 1911 г. товариществом «Просвящение» предпринято издание сочинений Немировича-Данченко (вышло 16 т.). Часть его сочинений дана в виде приложения к журналу «Природы и Люди».

Василий Иванович многие годы путешествовал. В годы русско-турецкой, русско-японской и 1-й мировой войн работал военным корреспондентом. Награжден Георгиевским крестом за личное участие в боях под Плевной. Эмигрировал в 1921 году. Умер в Чехословакии.

---

В трясинах и щелях салтинского подъёма — от генерала до офицера все брались за гуж в буквальном смысле слова и тянули орудия, и никто не жаловался на то, что не дюж… Страдали молча и братски. Раз было решено, что орудия необходимы, и без них Салтов не одолеешь, — их надо было вознести на эту гордую и грозную вершину. Но и перед героями бывают неодолимые на первый взгляд препятствия. Изнемогая от зноя и устали, солдаты остановились, наконец, перед таким: дорогу им перегородил узкий ров… Люди могли его перейти, но пушек перетащить было нельзя.

— Груздев, что это?.. — остановился генерал. — Ведь нам назад придётся!.. — и такое отчаяние прозвучало в его голосе…

Степан как вкопанный замер над нежданною преградою. Он бессмысленно смотрел в неё и, видимо, ничего не понимал.

— Это… это… — растерялся он. — Этого не было. Сколько я ходил здесь. Первый раз в бега ударился тут же, а рва не было… Это не иначе как ливнем размыло. Ливнем и есть… Ишь, по бокам видать, как вода рыла…

Отряд остановился… На ту сторону перекинулись солдаты.

Пушки, — если бы они здесь повисли на гужах, — оборвали бы их, и, рухнув, искалечились… Отряд не мог передать через овраг ни одной… Камней около тоже не было, чтобы засыпать его… Стены кругом стояли, точно отполированные.

— Что ж, братцы… — глухо проговорил седой солдат. — Надо!.. Присягали Богу и царю…

Соседи воззрились на него, но видимо ничего не понимали.

— Помолитесь за меня… Сорок лет прослужил верой и правдой, — пора и помирать на службе… Всё одно — никого у меня!

Он широко перекрестился и сделал земной поклон.

— Господи, прими мою душу!.. В руце Твои предаю. Прости мя.

И он решительно сошёл вниз и лёг поперёк рва…

У всех захолонуло сердце, но пример его не остался без подражания…

Ещё трое таких же исконных Ермоловских служак сделали то же — и легли на первого спинами вверх.

Благоговейное молчание царило кругом. Солдаты про себя молились за обречённых товарищей и, сняв шапки, стояли вокруг этой ямы, которая сейчас должна была стать могилою для героев.

— Господи, спаси!..

Также без шапок — перекинули они гужи орудий на ту сторону, там подхватили… Перетянули ими себе груди, натужились, наклонились вперёд… С мягким шорохом колёса лафета врезались в живой помост… Послышался глухой стон, хруст… Ещё и ещё…

— Господи! — вздохнул снизу солдат…

Кровь брызнула под гнётом медного чудовища из его тела… Послышался звук ломавшихся костей… И так же тихо орудие выползло на противоположную сторону… Безмолвно крестились солдаты, отведя его дальше, а на их место другие, чуть не жмурясь, уже по телам умиравших товарищей переходили с гужом нового орудия… Оно тоже колёсами врезалось в живых, чувствовавших страшную боль людей и перекатилось на ту сторону. Молодой врач стоял около и ничего не видел, — слёзы застилали ему глаза… Когда перевезены были все орудия, лежавший наверху солдат был уже бездыханен… Спинной хребет его был изломан. Внизу — умирали тоже… Тихо вынесли их солдаты и положили в тень… Истерзанные, полные страдания лица уже без сознания смотрели и не узнавали никого!

— Горит… горит! — схватился один из них за грудь.

Потянулся… Хотел глубже вздохнуть и вдруг раскинулся недвижно. Только по лицу его бежало отражение чего-то нездешнего.

— «Со святыми упокой»… — проговорил кто-то.

Тихо склонили колени солдаты и земно поклонились умершим товарищам.

Самоотвержение их спасло отряд.

Лёгок им будет страшный суд Господень, и без страха великие в простоте души их предстанут перед дивным Его престолом… Не надо им молиться… «Нет выше сия любви, да кто жизнь свою положит за други своя»… Ветер горный просит за них, тучи плачут над ними… Зачем им, этим бесхитростным угодникам и мученикам земли русской, кресты и могилы? Счёт им ведёт Сам Бог, и ими держится наша родина многострадальная!

Долго ещё шли без шапок солдаты, как вдруг за одним из поворотов перед ними разом выросли уже недалёкие Салты, и не успели показаться первые люди авангарда, как в них из-за скал, утёсов и камней, перегородивших путь, брызнуло горячим свинцом залпа.

Но это уже было нестрашно.

Только что пережившие смерть своих праведников, солдаты не ждали команды, — они бросились сами в штыки даже без крика «ура», который нарушил бы благоговейную тишину их сердец, и выбили из первого завала горсть засевших туда салтинцев.

— Не трожь, не трожь! — крикнул Степан Груздев, заметив, что острый штык уже направился в грудь его хозяина Гассана.

Тот лежал, сброшенный ударом приклада, и только хмурился, ожидая смерти…

— Ён добёр был. Пусти его! Ён меня в обиду не давал. Вставай, Гассан, — и он заговорил с ним по-лезгински. — Говорил я вам, дуракам, чтобы не бунтовали… Эх, ты, гололобый… Вот теперь от ваших Салтов и хвоста не останется… Раз уж мы дорвались, — не жить аулу…

— Кто это? — подошёл генерал.

— Хозяин мой… Гассан… Из здешних дураков, ваше превосходительство! Добёр только… Уж я его прошу себе, — за мою службу… Он за нас стоял. Говорил им, что с нами плохое дело вязаться!

Гассана кто-то добродушно ткнул в бритую башку.

— Ступай в арьергард… Небось, — не тронут теперь…

Но тот присел, — пугливо озираясь.

Груздев взял его за руку, повёл и сдал позади «на хранение».

— Ты небось, старик! Я твою хлеб-соль помню и Селтанет спасу… Девка добрая, пущай её дышит. Она меня тоже никогда не обижала…

А впереди наши уже дрались на второй линии завалов.

За камнями мелькнула рыжая папаха, другая… Показались дула ружей. Наши не ждали выстрелов и опять в штыки… Несколько стариков легло под ними…

— Да где же у них настоящие джигиты? Тут всё крашеные бороды одни!

— Сказывал я, — все помоложе на газават ушли… Только вы, ваше высокоблагородие, не извольте беспокоиться, — и старики с ихними бабами чудесно драться будут…

Из-за стен аула слышался гул.

В бойницах показывались дымки выстрелов, но они на таком расстояний не были страшны. Сами салтинцы сознали это и перестали стрелять. На вышку минарета вышел будун и громко пропел свой намаз на весь аул… На плоских кровлях его разом склонили колена лезгины. Близость неприятеля не заставила их забыть молитву.

— Хороший народ! — одобрили их солдаты. — Своего Бога завсегда помнят.

Генерал подозвал пленного Гассана и предложил ему пойти в аул и убедить салтинцев принести повинную.

Гассан покачал головой.

— Что он говорит? — спросил генерал у переводчика.

— Отказывается. Он говорит, что души их принадлежат Аллаху и в рай пойдут сейчас, а тело — земле и в землю уйдёт… Он не может и передать своим предложения покорности, потому что его убьют. Да он и не стал бы передавать, — напротив, как старик, которому нечего уже бояться смерти, он бы убеждал их умирать, как следует по заветам тариката… Он говорит, что до газавата он был против войны с русскими, но раз она началась, — и рассуждать нечего, надо драться!

Гассан опустил голову. Поза покорности, принятая им, не соответствовала энергии и отваге его ответа.

— Значит, передай ему, к утру от Салтов не останется и развалин…

— Кысмет!.. Судьба! — тихо проговорил Гассан.

1902