Андрей Марченко - Империум. Антология к 400-летию Дома Романовых

• Название: Империум. Антология к 400-летию Дома Романовых
• Автор: Андрей Марченко
• Издательство: Литагент «Снежный Ком»9ebea33f-2a93-102a-9ac3-800cba805322
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-904919-57-3, 978-5-4444-1481-1

Империя не заканчиваются в один момент, сразу становясь историей – ведь она существуют не только в пространстве, но и во времени. А иногда сразу в нескольких временах и пространствах одновременно… Кто знает, предопределена судьба державы или ее можно переписать? И не охраняет ли стараниями кремлевских умельцев сама резиденция императоров своих августейших обитателей – помимо лейб-гвардии и тайной полиции? А как изменится судьба всей Земли, если в разгар мировой войны, которая могла уничтожить три европейских империи, русский государь и немецкий кайзер договорятся решить дело честным рыцарским поединком?

Всё это и многое другое – на страницах антологии «Империум», включающей в себя произведения популярных писателей-фантастов, таких как ОЛЕГ ДИВОВ и РОМАН ЗЛОТНИКОВ, известных ученых и публицистов. Каждый читатель найдет для себя в этом сборнике историю по душе… Представлены самые разные варианты непредсказуемого, но возможного развития событий при четком соблюдении исторического антуража.

«Книга позволяет живо представить ключевые моменты Истории, когда в действие вступают иные судьбоносные правила, а не те повседневные к которым мы привыкли».

Российская газета

«Меняются времена, оружие, техника, а люди и их подлинные идеалы остаются прежними».

Афиша Mail.ru

---

Но, странное дело, Муравьев вовсе не разделял праведного гнева педагогов и инспектора старших классов Цветаева. Конечно, поступки «четырех мушкетеров» были возмутительны, но они странным образом вписывались в гармонию ситуаций, называемых учебой и воспитанием.

Гимназия без хулиганов была бы каким-то неестественным (а значит, и негармоничным) явлением вроде вишни без косточек или застолья без перебравшего гостя. За то, что мальчики взяли на себя тяжкую, но необходимую миссию представлять ходячие примеры бессилия педагогической науки, Александр Платонович даже в какой-то мере был им благодарен.

На минувшей неделе вся четверка опоздала на урок риторики. Когда же инспектор Цветаев задержал их в коридоре после звонка, Боборыкин нагрубил ему. Кроме того, буквально вчера Боборыкин, Шольц и Неучев подожгли в гимназическом саду магний, украденный из химической лаборатории. При этом присутствовали воспитанники приготовительных классов, на которых подобное геройство влияло, безусловно, в отрицательном смысле.

– А Талызина в это время с ними не было? – поинтересовался Александр Платонович.

– Талызин переписывал контрольную работу! – пояснил учитель истории Полупанов и выразительно посмотрел на свой стакан с чаем, намекая, что есть темы для обсуждения и поважнее какого-то там Талызина.

Александру Платоновичу это не понравилось.

– А что, неужели у Боборыкина с контрольной работой всё нормально? – поинтересовался он.

– У Боборыкина тоже «неуд», но переписывать он не пришел…

– А как же получилось, что Боборыкин ушел в этот день домой, хотя должен был переписывать работу по истории? – Муравьев повернулся к инспектору Цветаеву.

– Так мне вообще не были поданы списки тех, кто должен переписывать эту работу! – Цветаев развел руками.

Полупанов, в сторону которого Цветаев старательно не смотрел, потупился.

– Вот видите! – Муравьев нахмурился. – Что же мы требуем от детей, когда сами проявляем необязательность! Боборыкин должен переписывать работу, а он идет жечь магний. А если бы он не отправился жечь магний, а спокойно ушел бы домой или в чайную? Так никто бы и не узнал, что за ним осталась работа. Господа, будьте добросовестнее. Не можете сами уследить за учениками, снабжайте информацией Владимира Алексеевича!

Вроде бы абстрактное внушение достигло своей конкретной цели: Полупанов покраснел и на свой стакан с чаем уже не поглядывал.

Педагогический совет тянулся своим чередом, обсуждали темы общешкольных дискуссий на апрель. За деловыми выражениями на лицах учителей и классных наставников всё чаще мелькала тщательно скрываемая скука, и Муравьев замечал это. Замечал и удивлялся: ну неужели никто из этих скучающих не чувствует рассыпанную в воздухе гармонию, осеняющую ситуацию? Неужели никто из них не чувствует, как сладостно, импровизируя, играть роль в спектакле с традиционным, но от этого не менее увлекательным сюжетом? Каждый, от самого Муравьева до сторожа Михеича, от простоватого Беркетова до язвительного Журихина имел свою роль. Не сфальшивить, играя самого себя, но в тоге служителя Педагогической науки, было высшим искусством. Но Александр Платонович видел, что педагоги подобны актерам-недоучкам из провинциального театра, никогда не изучавшим систему Станиславского. Слова говорили правильные, а сопереживать монологам почему-то не хотелось…

И как всегда, ближе к концу педагогического совета, Александр Платонович ощутил, что гармония ситуации рушится, а значит, ситуация себя исчерпала. Нужно подводить итоги.

– Отец Василий, ваша тема весьма актуальна, но две духовные дискуссии в месяц – не много ли?

– Так ведь пост, Александр Платонович, когда и думать о духовном, как не сейчас? – улыбнулся преподаватель Закона Божьего.

– И всё же, и всё же… «Евангельский поступок в современной жизни» – прекрасная тема для сочинения, пусть гимназисты напишут, поразмышляют, а в мае мы на основе сочинений и проведем дискуссию. А на последнюю субботу апреля поставим что-то из резервного. Может быть, литературное произведение? Или историческое?

Полупанов уже открыл было рот, но его опередил философ Журихин.

– Александр Платонович, у меня есть чудесная тема. И актуальная, и в какой-то мере историческая. Володя Мизинов из десятого класса пишет у меня годовую работу под названием «Русская утопия». Работа почти готова, она очень сильная, но интересна не сама по себе, а как выражение определенной тенденции.

– Какой же именно? – Муравьев насторожился, что-то было не так – то ли в предложении Журихина, то ли в названии работы.

– Сейчас на каждом шагу объявляют ценности нашего общества обветшалыми. А что вместо них? Гимназисты тоже размышляют на эту тему. И вот Володя смоделировал развитие на иных принципах, как если бы история России с некоей критической точки пошла бы по-другому. Менее разрушительным путем! Если эту работу взять темой для обсуждения, может получиться очень интересно и в логическом плане и в воспитательном…

– Я думаю, идея здравая! – высказал свое мнение Цветаев. – Если, конечно, Володя сумеет быстро завершить работу. Нужно же успеть подготовиться оппонентам…

– Давайте договоримся так, – резюмировал Муравьев. – У меня на столе эта работа должна быть в следующую пятницу. А в субботу примем решение. Давайте предварительно поставим в план эту «Русскую утопию», а если не получится, заменим чем-нибудь из резерва…

– Александр Платонович, если уж вы не хотите второй духовной дискуссии, поддержите меня в другом вопросе! – опять подал голос отец Василий. – Нельзя ли все-таки прекратить в столовой готовить скоромную пищу? Я понимаю, что не все гимназисты постятся, да и учителя… Но тем, кто держит пост, какой, понимаете, соблазн… Они же видят рядом своего товарища или особенно, извините, педагога… Который только что учил их доброму и вечному, а теперь жует, извините, котлету. Ведь сказано: «А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему жерновный камень на шею и бросили ее в море!»

– Отец Василий, за стенами нашей гимназии мир, полный соблазнов, так стоит ли взращивать наших детей, как оранжерейные розы? Рано или поздно с соблазнами они столкнутся. Пусть учатся противостоять им уже сейчас. Да и велик ли подвиг поститься, если все вокруг делают то же самое? Но юноша, который устоит от соблазна взять котлету, хотя такая возможность у него есть, совершит победу над собой. А тем, кто склонен проигрывать, в помощь ваше наставническое слово.

Март 2013 года был пародией на весну. Ежась от холода, городовой у ворот Первой гимназии топтал сапогами снег и пытался сохранять бравый вид. Это ему удавалось неплохо. Во всяком случае, глядя на него из окна кабинета, директор гимназии Александр Платонович Муравьев убеждался, что хотя бы на этой улице идея порядка торжествует.

Гимназисты Боборыкин, Шольц, Талызин и Неучев вместе со студентом Маковским сидели в гараже Боборыкина, глядели на новенький двухцилиндровый чоппер BMW с никелированной передней вилкой и рассуждали о том, когда погода позволит начать мотоциклетный сезон. «Es ist kalt! Es ist sсhmutzig! Na-na-rara-rara!» – вторили погоде динамики стереосистемы. Мощный Telefunken крутил записи питерской группы Brandmauer, столпов тевтонского рока, самого популярного музыкального стиля среди образованной русской молодежи начала двадцать первого столетия.

Володя Мизинов не любил рок-музыки. Он любил классику. Поставив Рахманинова, он сделал звук потише и включил числитель. Сегодня нужно было закончить вступление к «Русской утопии». Тонкие пальцы скользили по клавишам, и на зеленом экране курсор медленно полз вправо, рождая строчки.

«Не будем спорить с тем, являлся ли генерал Корнилов спасителем Отечества: традиция канонизации данного исторического деятеля давно устоялась. Ныне она подвергается ревизии, но этот вопрос невозможно решить серьезно на уровне гимназической работы. Однако представим себе, что Корнилов не возглавил бы лично поход на Петроград! В своих воспоминаниях он оставил фразу о том, что должность главнокомандующего требовала его присутствия в Ставке, и некоторое время он колебался, что же опаснее – немцы или внутренняя смута. Первоначально он хотел поручить командование шедшими на Петроград войсками генералу Крымову. Что было бы, если бы Корнилов, единственный полководец, имеющий безусловное влияние на солдатские массы, остался в Ставке? Безусловно, Керенский при поддержке эсеров и эсдеков мог бы сохранить свою власть. Но, отмежевавшись от сил порядка, Керенский был бы вынужден через какое-то время сам уступить власть тем, кого традиционная историография относит к силам анархии. В этом случае история России пошла бы совершенно по-иному…»

Владимир Валерьянович Бестужев, как и всякий русский интеллигент, имел заветные темы, о которых мог говорить бесконечно. Но престарелый учитель истории вел замкнутый образ жизни – и говорить ему приходилось в основном на службе, во время уроков. С воспитанниками приготовительных классов.