Францишек Равита - На красном дворе

• Название: На красном дворе
• Автор: Францишек Равита
• Жанр: История

---

Он продолжал смотреть в том же направлении. Все вокруг него давно спало спокойным сном, только вдали, на вече, близ церкви Святого Глеба, шумел народ. Днепр катил свои воды точно сонный. Иногда на Щекавице или в Кожемяках кое-где мелькал огонек; на Оболони перекликались пастухи, пасшие в ночном скот и лошадей, да испуганные лебеди перелетали с Оболони на Долобское озеро.

Долго сидел воевода, призадумавшись и глядя в сторону Подола. Вдруг до него долетели звуки пения. Это был целый поток серебристых девичьих голосов, хлынувший из светлиц и разнесшийся в ночной тишине далеко над Подолом и Днепром.

Коснячко поднял голову и от удовольствия улыбнулся.

- Это поет моя пташечка! - узнал старик знакомый голос.

Действительно, это пела его дочь Людомира.

Слушая пение, старик, казалось, забыл о той буре, которая кипела внизу на Подоле. Эхо вторило пению все звучнее и печальнее. Первую строфу пела его дочь; подруги вторили.

Я, младешенька, не спала,

Все тебя, соколика, ждала,

Ты летаешь все в лесочек,

Загляни ко мне разочек!

Месяц ходит по светлице,

Видит грусть-тоску девицы...

Ты потешь меня, дружочек,

Загляни ж ко мне разочек,

Ой дубравушка, дубрава,

Где соколикова слава,

Где его все сладки речи,

Что шептал он мне на вече?..

Почто молвил: любить буду,

Коль забыл он свою Люду.

Звуки этой дивной песни далеко неслись, сливаясь с гулом, долетавшим от Турьей божницы и замиравшим над зелеными днепровскими островками.

Старик сидел и слушал, не шевелясь...

Хоромы воеводы Коснячко только и отличались размером от княжеских; во всем остальном они были схожи, как по стилю, по материалу, из которого были выстроены, так и по расположению горниц. Хоромы были деревянные, как и у всех других. В то время только двор Ярослава был каменный.

Дом воеводы стоял среди густых вековых лип и чинар, и только вблизи можно было заметить среди них эту двухэтажную постройку, крытую тесом. Лишь одно маленькое слюдяное оконце выходило из терема на улицу, остальные смотрели в сад. Стекол тогда не было, их заменяли бычьи или телячьи пузыри; только в этом теремном оконце и была слюда. Слюдяные окна считались роскошью и встречались лишь в княжеских теремах. В летнее время окна совсем выставлялись. В нижнем этаже хором, кроме нескольких сеней, приспособленных для летнего отдыха семьи и почетных гостей, находилась еще большая горница, называемая гридницею; она предназначалась для приема гостей, пиров и танцев. Вся нижняя передняя часть, обращенная к воротам, имела вид крытой террасы в полтора аршина шириною с бутылкообразными колонками. Такая терраса имелась в каждом зажиточном боярском доме; она называлась рундуком и служила в летнюю пору местом отдыха семьи. Здесь вдоль стены стояли дубовые скамьи, покрытые красными накидками с золотою бахромою внизу. В небольшие косящатые окошечки, выходившие из гридницы во двор и рундук, были вставлены бычьи пузыри. К хоромам примыкал фруктовый сад, огороженный, как и сами хоромы, дубовым частоколом. Высокие дубовые ворота находились против хором; а сбоку, то есть в стороне от ворот, в самом частоколе имелось маленькое, с железною решеткою оконце, из которого в случае надобности можно было выглянуть на улицу, не выходя наружу.

В хоромах воеводы не горел огонь; только месяц освещал строения и сад, бросая во двор длинную тень от частокола.

Войти в хоромы можно было через просторные сени, у порога которых лежала рогожа для вытирания ног; в конце сеней находилась лесенка, ведшая в терем и на вышку.

Терем воеводы Коснячко был почти пуст; старик давно схоронил жену, а сыновей у него не было; единственною утехою в старости осталась дочь Людомира, которая владычествовала в этом тереме под неусыпной опекой старой мамки Добромиры. Жили еще здесь несколько подруг Людомиры да сенные девушки.

Терем представлял собой просторную квадратную избу с двумя небольшими оконцами, выходившими в сад; по середине стены со стороны сада была входная дверь, которая выставлялась или вставлялась смотря по надобности. Летом она была необходима по вечерам для освежения воздуха после дневной жары. Теперь она была открыта, и бледная луна с любопытством заглядывала внутрь.

Чуть дальше от середины горницы стояли два высоких треножника, вроде греческих жертвенников, на которых помещались глиняные с лебедиными шеями плошки, дававшие коптящее красное пламя. Стены избы обшиты тесом и завешаны шелковой материей; тою же материей были покрыты подоконники и скамьи. Продолговатый дубовый стол стоял у одной из стен; столешница его была инкрустирована кусочками дерева различных пород. Изображены на ней были лики святых с орнаментами по углам из цветов, птиц и зверей. Стол этот служил скорее украшением терема, нежели для домашнего обихода. С противоположной стороны стены видны были еще две двери, одна вела в опочивальню Людомиры, а другая - в горницы подруг, гостивших у нее, и в комнату сенных девушек.

На лавках сидели девушки, друг против друга, по две на каждой; перед ними стояли прялки с навернутою куделью: девушки пели и пряли.

Людомира, или просто Люда, была стройной девушкой с густыми белокурыми волосами; заплетенные в одну длинную косу, они падали ей на плечи; вплетенные в косу ленточки с золотистыми и серебристыми нитями сверкали в свете луны разноцветными блестками. Румяное, с правильными чертами личико Люды вызывало у ее подруг умиление и душевное расположение.

Одетая поверх белой рубашки темно-голубая безрукавка Люды, называемая летничком, отличалась от тех, что были на подружках, богатым шитьем. Полы летничка с разрезом спереди застегивались до пояса на крючки; от пояса до самой шеи летничек застегивался на серебряные пуговицы. Безрукавка плотно охватывала ее гибкую талию, обрисовывая статную фигуру. Манжетки рубашки, или, точнее, запястья, вышитые разноцветными шелками, были усыпаны мелкими зернышками жемчуга и золотых кружочков. Широкие рукава с разрезами спускались до пояса; пунцовая подкладка, как и края рукавов, была обшита блестками и жемчугом, а по низу была пущена широкая золотая тесьма. Летничек был настолько короток, что обнаруживал ноги Люды, обутые в греческие сандалии. По праздничным дням или когда наезжали гости вместо сандалий она надевала короткие ботинки, расшитые шелком, золотом, жемчугом и блестками. В ушах посверкивали золотые сережки в виде змейки, которая кончик своего хвоста держала в пасти; руки девушки украшали такие же браслеты.

В то время как мы осматривали внутренность терема, старый воевода сидел в башне, прислушиваясь к пению. Меж тем девушки повторили последний стих и вдруг замолкли; однако не успели еще замереть последние звуки колокола над Днепром, как Люда встала от прялки и весело произнесла:

- Довольно петь, мои подруженьки... Уже полночь, спать пора.

Все встали от своих прялок и позвали сенных девушек; одна из них принялась убирать прялки, другая взяла с треножника светец и отправилась в опочивальню Люды приготовлять постель.

- Я еще сойду вниз попрощаться с тятей, - прибавила Люда, - а потом уже спать.

И она ушла с вышки на рундук, стала в сенных дверях и начала отыскивать глазами отца. Не найдя его в светлице, вышла на террасу; она знала, что отец любил тихими вечерами подолгу сидеть на ней.

Оглянувшись кругом и не видя его, она окликнула;

- Тятя! Тятя!

В ту же минуту скрипнула калитка, и в ней показался старый воевода. Он был без шапки. Легонький осенний ветерок раздувал его седые волосы на голове и бороде, серебрившиеся при свете луны.

Люда живо подбежала к нему и повисла на шее.

- А я, тятя, искала тебя, чтобы попрощаться, - сказала она. - Пора спать.

Отец поцеловал ее в лоб.

- Я думал, ты уже спишь, моя ласточка! - отозвался старик.

- Нет, мы все пряли, батюшка! - отвечала она, гладя отцовскую бороду.

Во время этого разговора за калиткою послышался топот лошади; воевода поднял голову и начал прислушиваться. В ночной тишине слышны были равномерные, быстрые шаги приближавшегося. Люда, прислонив головку к плечу старика, тоже прислушивалась. Стук копыт раздавался уже рядом; наконец кто-то остановился у ворот, соскочил с коня и начал привязывать его к кольцу.

"Дурные вести!" - подумал старик и затем громко прибавил:

- Верно, посол с Подола!..

- А что там, на Подоле? - спросила дочь.

- Сегодня вече у Турьей божницы. Уже с полудня народ сбирается и галдит...

Калитка скрипнула, и на пороге появился красивый молодой человек; его тотчас узнали. Это был Иван Вышата, сын посадника из Вышгорода, друга и товарища молодости воеводы.

В эпоху нашего повествования Иван был тысяцким в Берестове и из любопытства поехал на вече.

Сверху темно-зеленого кафтана, подпоясанного золототканым поясом, был наброшен плащ-корзно, застегнутый у шеи золотой фибулой; на голове серебрилась островерхая соболья шапка.