Томас Берджер - Маленький Большой Человек

• Название: Маленький Большой Человек
• Автор: Томас Берджер
• Жанр: Вестерн

---

Я смотрю на него и молчу, а он продолжает:

– Нет, не это дерьмо. У меня есть бутылка настоящего… – Он выуживает какую-то бутылку из мешка, что лежит на земле, засунув туда предварительно рубаху и мокасины, которые только что заполучил.- Там, в бочонке, на каждый галлон одна пинта виски, а ещё – порох, табак, сера, чёрный перец. Остальное – вода. Этим вонючкам один чёрт. Но тут у меня – настоящий товар – провалиться мне на этом месте! На, промочи горло.- И сует мне бутылку.

– Нет, спасибо,- говорю я.

– Ну, ладно, всё равно не уходи. Посиди, поболтай со мной. С этими красножопым не разговоришься.

Тут он запрокидывает голову и льет содержимое бутылки себе в глотку, а один из краснокожих – Шайен, судя по косичкам, увидев такое дело, подходит к нему нетвёрдым шагом, а он ему сапогом между ног – бац! – тот рухнул на пол и отключился. Остальные на всю эту сцену – ноль внимания.

А немытый бутылку опустил и продолжает говорить как ни в чем не бывало:

– Ну, вечером-то я, конечно, возвращаюсь в форт, обедаю с комендантом – мы с ним друзья и все такое – но днём словом перекинуться не с кем – хоть волком вой. Да и то сказать, не так-то просто мне с этой мразью дело иметь: они, скоты, всю мою семью прямо у меня на глазах порешили – порезали. Вот так… А женщин всех -… Вот так-то… А вообще, через пару лет Канзас станет штатом – и подамся я в сенаторы. В Конгресс!… – Тут он ещё разок приложился к бутылке. – Ну, ты не передумал? Смотри, ещё не поздно.

Но я развернулся и, перешагнув через простёртого Шайена, вышел вон. Виски пить я ещё не научился, а слушать ахинею, которую несёт мой братец Билл – ибо это был никто иной как он – я и раньше-то не переваривал, а теперь – и подавно. Он меня тогда так и не узнал – и слава Богу…

В Ливенворте меня поселили у армейского капеллана, что жил с семьей в отдельном домике. Это был худосочный фрукт с огромными жёлтыми зубами – точь-в-точь как у старой клячи; жена похожа на него была, как две капли воды, честное слово, сходство поразительное! Было ещё четверо или шестеро белоголовых мальцов, с отцом и матерью – ничего общего, ну, просто ни капли. Я у них месяца полтора прожил, и все это время только жена с мальцом за дверь, как капеллан тут как тут: зазывает меня в свой кабинет, усаживает поближе и заводит свои елейные речи про спасение моей души, и при этом для убедительности так и норовит свою птичью лапку мне на колено пристроить. Не иначе как был он химанехом, хотя на большее ни разу не отважился. Жена его все твердила, что от меня воняет, и мыться заставляла без конца, так что когда пришло время уезжать оттуда, я нисколько не жалел.

Короче говоря, в один прекрасный день вызывает меня главный тамошний чин – генерал в бакенбардах – и говорит:

– Ну, вот, Джек, мы подыскали для тебя прекрасную семью. Будешь сыт, одет, обут, будешь ходить в школу, у тебя будет чудный отец, он будет тебя воспитывать и не даст отбиться от рук. Тебе придётся многое наверстать, но парень ты сообразительный – справишься» Ну, а если с годами захочешь последовать примеру наших бравых ребят и посвятить себя военной службе – что ж, милости просим, я сам дам тебе рекомендации.

Тут он уткнулся в кипу бумаг, а его адъютант проводил меня за дверь. На улице я увидел своего капеллана. Он стоял возле тарантаса и беседовал с толстяком невероятных размеров, что сидел на облучке с вожжами в руках…

Надобно вам сказать, что генерала этого я видел в первый и последний раз. И ни он, ни кто-либо другой в Ливенворте ни разу не спросил у меня ни слова про индейцев, с которыми я прожил пять лет. Правда, Шайенам тоже ни разу не пришло в голову расспрашивать меня про повадки бледнолицых – даже тогда, когда те начали их громить. Ей-Богу, покуда не собьешь человека с ног да не приставишь ему нож к горлу – как я тому солдафону – до тех пор он тебя слушать не станет, хоть умри. Никто не хочет знать правду, никому она не нужна…

Короче, вывели меня на улицу, к этому тарантасу, а капеллан говорит:

– Ну, вот и наш маленький дикарь.

У его собеседника была чёрная стриженая борода и чёрный сюртук, который на его пузе, конечно, не сходился. Он был жирный, но не рыхлый, как зачастую бывает, а тугой, как барабан. Да-а, бывали такие в старину: пузо громадное, как котёл, и всё сплошь – сало, а треснешь его по этому пузу – кажется, что там одни мускулы. Мне доводилось видать таких красавцев на картинках, и я сразу решил, что этот, небось, из таких.

И сразу у меня в мозгу замелькали картинки, как мы с ним разъезжаем по городам и выступаем в цирке, жмем по восемь пудов каждой рукой, рвем железные цепи и все такое прочее, потому что капеллан как раз сказал:

– Вот, Джек, этот добрый человек любезно согласился взять тебя к себе. Почитай его, как родного отца, ибо он теперь и есть твой отец по всем законам.

Толстяк взглянул на меня поверх бороды, повел могучими плечами и прогремел голосом, который словно донесся со дна каньона.

– Фургоном править можешь, парень?

Я посмотрел на него, и мне почему-то захотелось угодить ему. Поэтому я ответил:

– Да, могу. Хорошо могу. Очень даже…

– Ты лжец, парень, – пророкотал он. – Ибо кто же мог тебя этому обучить, если ты рос среди индейцев?

Ну, ничего, я отучу тебя лгать – я выбью из тебя эту мерзость.- И тут он ухватил меня за грудки одной левой, поднял и опустил в тарантас. Чувство было такое, будто меня зацепило и приподняло бревном.

Тут капеллан возопил:

– О Джек! Люби и уважай Его Преподобие! Покажи Его Преподобию, что ты чему-то научился за этот недолгий срок, что прожил с нами!

Вот так: мой новый папаша был вовсе не циркач, не силач, а проповедник – опять проповедник, чтоб ему провалиться в преисподнюю! Вроде как на мой век одного проповедника мало показалось – получи ещё одного! Звали его преподобный Сайлас Пендрейк. Кроме черной бороды у него были ещё густые чёрные брови, а кожа – белее мрамора. В общем, образина ещё та. У меня сохранился мой шайенский нож – я держал его за поясом своих армейских штанов, под рубашкой,- и покуда мы катились в сторону реки Миссури, я начал уж, было, подумывать – а не всадить ли этот ножик ему в спину? Но решил-таки воздержаться, потому как туша эта – вы бы посмотрели – фута на четыре раскинулась слева направо, да и в толщину примерно на столько же. Прикинул я – и решил, что легче каменную стенку ножом зарезать, чем это чудо природы. Этот нож, да ещё необъятные штаны и рубаха Малдуна составляли все мое богатство. Пони у меня забрали в Ливенворте, и я его больше не видел. Капеллан, наверное, продал его, чтобы возместить расходы на мое содержание. А лук – капеллановы дети взяли себе привычку им играть и в конце концов сломали.

Когда подъехали к реке, у причала как раз стоял большой колесный пароход, и Пендрейк направил тарантас прямо на палубу. Кстати, конь у него был тоже непростой – громадная смирная серая скотина. Можете представить себе, какая у него силища была – таскать такого хозяина! Меня он сразу невзлюбил – я сразу понял это по тому, как он ноздри раздувал: видать, чуял индейца, хоть я и мылся с ног до головы раз пять за последние месяцы – с тех пор, как ушёл из племени.

Наконец, пароход отчалил и пошёл по реке. Мне было, конечно, интересно, но не слишком, потому что я помнил наставления Старой Шкуры Типи, который не раз говорил, что ежели Шайен переберётся за большую воду – он умрёт. Оно конечно, родился-то я тоже на реке, в Эвансвилле на Огайо, но это было так давно… Да и Миссури с Огайо не сравнить: бурлит, подмывает берега, они то и дело рушатся прямо у тебя на глазах…- я так полагаю, что со временем её и не узнаешь, Миссури-то, а, может, и вовсе пророет себе путь и уйдет в Неваду, орошать тамошние пустыни. Не хочу говорить, куда мы направлялись – скажу только, что город довольно известный, в западной части штата Миссури. Причина такой деликатности – как пишут в романах – со временем станет вам понятна. В общем, плыли мы несколько часов. Потом причалили, съехали на берег и покатили через весь город, покуда не оказались в довольно-таки приличном квартале, где у Пендрейка была вполне солидная церковь, а рядом – двухэтажный дом, весьма внушительный, а за ним – конюшня, куда мы сразу и въехали. И тут он заговорил со мной – кажется, впервые после нашего отъезда из Ливенворта:

– Распрягать умеешь, парень?

К этому времени я уже кой-чему научился, и потому сказал:

– Нет, сэр, не умею. Совсем не умею.

– Значит, придётся учиться,- пророкотал он в ответ, однако, вовсе не так враждебно, как в Ливенворте, отчего мне в голову сразу пришла мысль, что там он вел себя так для контрасту с жеманно-елейным капелланом – чтобы значит, я не подумал, что все проповедники таковы… Насчёт Пендрейка я вам так скажу, это такой человек был – никогда не умел держаться естественно, только за едой становился самим собой, а все остальное время вроде как старался делать то, что от него ждут, будто кому-то чем-то обязан. Мне кажется, если бы он порезался, то мог бы и помереть от потери крови, покуда мучительно соображал бы, как тут поступить? – вместо того чтобы взять да забинтовать себе палец…