Мариус Брилл - Хищная книга

• Название: Хищная книга
• Автор: Мариус Брилл
• Издательство: Ред Фиш, Амфора
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2006
• ISBN: 5-483-00152-4

В руки Миранды, работающей в крупном лондонском универмаге, попадает таинственный трактат — книга, обладающая разумом и чувствами…

---

— Простите, — раздался звучный голос откуда-то из высей над шелковым галстуком. У Миранды сразу сработала внутренняя сигнализация против подземных психов. Это же совершенно недопустимое поведение, люди в метро не разговаривают — элементарная вежливость, которая спасает их друг от друга. Тем более, если и существовал момент, когда ей абсолютно не хотелось ни с кем разговаривать, так именно сейчас.

— Я заметил, — продолжал назойливый голос, — что вы попали в щекотливую ситуацию. Не думаете ли вы, что я смог бы как-то вам помочь?

Миранда вывернула шею и запрокинула голову назад, потому что только так могла искоса посмотреть вверх. И вдруг почувствовала холодок в сердце, как если бы к нему просочилась влага с мокрой визитки в нагрудном кармане. Миранда улыбнулась. Она стояла, демонстрируя голый зад пяти десяткам незнакомых пассажиров Лондонского метрополитена, и вымученно улыбалась в ответ, потому что улыбался ей не кто иной, как Фердинанд Ксавьер, коммерция, «Чейст Манхэттэн банк».

Миранда широко растягивала губы и скрипела зубами от леденящего душу отчаяния. Что сейчас будет! Мне придется поднимать юбку и при этом показать ему мою задницу, следовательно, у меня столько же шансов сохранить лицо, выбраться из этого вагона, назначить с ним свидание, и — да-да! почему бы нет? — выйти за него замуж и жить долго и счастливо, сколько у Ясира Арафата шансов стать «Мисс Вселенной».

Миранда и представить себе не могла бы, что в этот самый момент где-то в катакомбах истерзанной войною Палестины мистер Арафат примеряет самое убойное свое бикини.

Вертикаль страсти Теория заговора

Это, по сути, главная проблема в «Пире» Платона — в конечном счете оказывается невозможным соединение двух противоположных начал, животного и божественного.

Любовь у Платона находится «посередине» между этими двумя началами. Казалось бы, вполне логично; но быть посередине между сексуальным и божественным — означает не быть нигде; не быть ни тем, ни другим. Такие взаимоотношения в лучшем случае могут существовать лишь как чисто платонические. Проблема здесь такова, что мы не хотим быть между тем и другим, мы хотим получить и то, и другое. Попытка соединить два противоположных начала порождает неизбывный, мучительный для нас конфликт. Может быть, именно поэтому Платон говорит о божественной любви так:

Нежны ее ступни, ведь шествует она
Не по земле — по головам людей.

Аспект тирании любви мы рассмотрим позднее, но уже сейчас ясно — Платон признает, что любовь вступает нам в голову, она плющит нам мозги; позже, в более развитых теориях любви, она считается причиной безумия.

Тем не менее, «Пир» является важной вехой в истории любви, потому что, как будет показано, дуализм Платона послужил основой для окончательного определения и изобретения «любви», которую мы знаем, — слияния Эроса, Филоса и Мании, осуществленного спустя полторы тысячи лет.

Переходя к эпохе Римской империи, мы явственно видим, как в поэзии установилась мода возвышать физическое вожделение до духовного идеала.

Когда земля обманет земледельца,
Похитят солнце кони тьмы,
Вспять реки потекут к истокам,
Засохнет рыба в море, ставшем сушей…
Я и тогда другую не возжажду.
Твоим пребуду в жизни я и в смерти.

Проперций (50–15 гг. до н. э.)

Эта агитка выступает, как и многие элементы древнеримской культуры, низшим прообразом тех высот, на которые «любовь» якобы поднимает нас сегодня.

Но ведь даже без «Перцовой пробы» совершенно очевидно, что Проперций просто по определению пишет не «про любовь», а «про перец». Когда он говорит, что не хочет жить без любви, без своей возлюбленной, разве эти слова не продиктованы его эгоистичными генами? Сам носитель генов, Проперций, бесполезен и заслуживает смерти, если его гены не соединятся с генами намеченной ими жертвы.

Уже в этом периоде мы наблюдаем и официальное одобрение имперских властей по отношению к таким писаниям, в которых сексуальное вожделение выдается за высшее начало бытия. Овидий утверждал, что из Рима его изгнал лично император Август за поэму «Наука любви» — собрание эротических стихов о похоти, об изменах и предательстве ради удовлетворения полового влечения. Однако в чем было дело? Полагаю, мы видим здесь истоки позднейшей «официальной линии» в отношении любви. Попытки внушить нам желательный образ мыслей и навязать трактовку через «высокие чувства». Первые ласточки государственного контроля — не над мыслями, а над чувствами. Пусть солдат марширует в меру своего полного желудка, но сражается он в меру своего горячего сердца.

Несмотря на такие явные свидетельства, суть дела сильно затемнена из-за того, как мы воспринимаем любовную поэзию сегодня. Наши переводы, наше современное понимание определенных слов и выражений пришли к нам от многих поколений переводчиков, живших после события, которое я называю Сотворением любви. Ни один переводчик, приступая к работе, не свободен от влияния общества, в котором он живет и на язык которого переводит текст. А ведь уже сам этот язык, будучи средством выражения мыслей, развивается так, чтобы оптимально выражать именно господствующий образ мыслей.

Ни один переводчик не подходит к тексту оригинала без предвзятых представлений о том, какие мысли старается выразить язык и что означают определенные выражения. В большинстве случаев мы, сверяясь с оригиналом, видим, что переводчики периода после Сотворения, встретив в тексте слово amore или похожее — хотя его с тем же успехом можно перевести как «похоть», «влечение плоти», а то и, на современном жаргоне, «стояк», — неизменно сбивают читателя с толку туманным и политически тенденциозным словечком «любовь».

11 Немного похоже на чувство, что ты любима

ТАК КАК, ПО-ВАШЕМУ, — ВЕЛИКА ЛИ БЫЛА ВЕРОЯТНОСТЬ этого события? Того, что Миранда и Фердинанд окажутся рядом друг с другом в одном поезде метро? Ничтожно мала? Но мне вспоминается одна книга из моей прежней библиотеки; называлась она «Поиски золотой заклепки: обычаи морского быта», и поверьте мне, в море (и в мире) творятся и еще более странные вещи.

Может быть, я требую от вас выдать мне слишком большой кредит доверия. Еще недавно высмеивая невероятные совпадения в книгах, осуждая авторов, которые придумывают неправдоподобное стечение обстоятельств, чтобы лихо закрутить сюжет, — чем я заканчиваю? Ай-я-яй! Я заканчиваю тем, что грандиозная игра случая, спонтанное вмешательство судьбы, практически deus ex machina[11] описывается на моих собственных страницах! Вы абсолютно правы, если бы эта история была плодом моей фантазии, в ней ни за какие коврижки не происходило бы подобных «совпадений». Мои герои страдали бы от невозможности встретиться друг с другом, они бы долго поодиночке блуждали в тумане неизвестности, борясь с собой и с судьбой, и только в самом конце, посоветовавшись со множеством других персонажей, один из них догадался бы набрать телефонный номер другого. Им бы ни за что не удалось просто столкнуться друг с другом, даже по чистой случайности, в поезде метро всего через двадцать минут после того, как они расстались, и уж тем более не в тот самый момент, когда один из персонажей сгорает от стыда, а другой оказывается последним человеком, которого первому хотелось бы сейчас увидеть. Однако я не вправе отрицать, что именно так все и было.

Могу только заметить, что, как все мы прекрасно знаем, в реальной жизни случайные совпадения все-таки бывают; и эта нежданная встреча стала следствием одного из них. Кстати, если подойти к вопросу чисто математически, то вероятность подобного события, полагаю, действительно будет довольно велика. Это стечение обстоятельств отнюдь не покажется такой счастливой — или, в случае Миранды, несчастливой — случайностью, как вы думаете.

Давайте применим такой подход. Сколько, по-вашему, у вас насчитывается «друзей»? Людей, которых вы хорошо знаете, настолько, чтобы поздороваться, искренне заинтересоваться тем, что они ответят на вопрос «как дела?», может быть, даже вспомнить о них достаточно много для подробных расспросов о жене, детях и ревматизме. Если верить статистике, то у каждого из нас примерно полторы сотни таких друзей. Отсюда следует, что у вас, если каждый из ваших друзей, в свою очередь, имеет столько же своих друзей, насчитывается около 22 500 друзей ваших друзей.

Давайте теперь предположим, что на каждого друга у вас приходится пятеро просто «знакомых» — людей, которым вы киваете при встрече на улице и чьи имена, может быть, даже помните, хотя и считали бы не слишком уместным остановиться и действительно вступить с ними в разговоры на более глубокую тему, нежели погода. В таком случае количество людей, которые вас знают или знают кого-то, кто знает вас, разрастается до 600 тысяч душ. Учитывая, что население Британии не превышает 60 миллионов человек, приходим к выводу, что каждый сотый человек в стране знает кого-то, кого знаете вы. Если теперь вы соблаговолите добавить в уравнение факторы социальной демографии и физической географии, вероятность встретить знакомого в поезде, везущем вас, скажем, из дома на работу, в самом деле покажется немалой.