Мариус Брилл - Хищная книга

• Название: Хищная книга
• Автор: Мариус Брилл
• Издательство: Ред Фиш, Амфора
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2006
• ISBN: 5-483-00152-4

В руки Миранды, работающей в крупном лондонском универмаге, попадает таинственный трактат — книга, обладающая разумом и чувствами…

---

Вертикаль страсти

Теория заговора

Если отказаться от социально навязанной нам неверной трактовки древних образцов «любовной» поэзии, мы, собственно, не имеем реальных свидетельств того, чтобы любовь, как мы понимаем ее сегодня, существовала ранее двенадцатого века. Следовательно, мы можем утверждать, что не «любовь», а похоть правила миром, который был, по сути, сугубо мужским миром. Коль скоро один из полов вынужден безоговорочно подчиняться воле и сексуальным желаниям другого пола, не возникает никакой нужды в любви, которая, как мы отмечали, есть лишь модель поведения, связанная с похотью, но в конечном счете только оттягивающая акт ее удовлетворения, коитус.

Затем в истории грянули небывалые социальные перемены, существенно повлиявшие на распределение власти между полами; в итоге властные полномочия получил слой образованных аристократок, которые не совсем были к этому готовы, и которым не хватало слов или привычки для прямого выражения собственных половых влечений и генетических потребностей продолжения рода. Они жаждали заявить о своих потребностях и все же боялись удовлетворять их, поскольку в таком случае их почти наверняка ждала смерть. Оказавшись в этой ловушке, они выявили и до предела заострили различие между половым влечением, то есть похотью, и половым актом, то есть совокуплением. И на этом отточенном лезвии меча они принялись играть в изобретенную ими игру, логически парадоксальную и семантически противоречивую. Это безумие они назвали «любовью».

Именно они стояли у истоков культуры разграничения потребности и ее удовлетворения, разграничения голода и пищи, культуры, которая здравствует и по сей день. Это культура, старающаяся до бесконечности задерживать и откладывать момент удовлетворения, момент соития, кульминации, оргазма.

В наш язык вошли слова «роман», «романтический», даже «романс», так как их изобретение первоначально существовало исключительно на романских диалектах (протоязыках) этих «любовных дворов», где и была впервые очерчена «правильная» модель поведения и под чьи дудки мы до сих пор танцуем.

Итак, опираясь на аргументацию, изложенную в предыдущих главах, мы приходим к тому выводу, что «любовь» по сути есть противоестественная, искусственная, синтетическая, пластмассовая эмоция, созданная руками человека, точнее, женщин.

Мы рассмотрели, почему сотворение любви стало необходимым и почему прототипы современных государств в эпоху феодализма были заинтересованы в ее сохранении; но как ситуация выглядит сегодня?

Если бы я рассказал вам о режиме, который вынуждает свой народ голодать, лишает законопослушное население сна, душевного равновесия, здравомыслия, всех прав человека и собственности; который навязывает подданным суровый и непостижимый социальный строй, соблазняет их иллюзией счастья, но наказывает всех, кто не сумел его достичь, жестокими пытками и даже доводит наименее способных до самоубийства; который осуществляет строжайший «надзор за мыслями», не дозволяя никакой свободы, никаких отклонений; который заставляет массы в часы бодрствования тревожиться за свое будущее, доводя их до нервного истощения, подталкивает граждан совершать у всех на глазах самые унизительные глупости, чтобы выставить их на посмешище; который требует, чтобы люди откровенно высказывали все наболевшее, все самое сокровенное в длинных, мучительных, терзающих душу письмах, написанных кровью сердца, а потом берет эти интимнейшие исповеди, хохочет над ними, разглашает их, с упоением повторяет их и рвет их на части, — если бы я рассказал вам о таком режиме, этой диктатуре, фашистском государстве, вы бы ни минуты не сомневались. Это тирания, сказали бы вы.

Нет, ответил бы я, это любовь.

Если бы любовь была естественной и все эти муки и издевательства были бы заложены в самой основе нашего бытия, то ее можно было бы счесть одним из тех прискорбных побочных эффектов существования, с которыми нужно просто примириться и терпеть их; ведь приходится же мопсам мириться с тем, что из-за довольно неестественной близкородственной селекции они теперь от природы страдают нескончаемым слизевыделением и навеки обречены испускать такие похабные звуки, что даже непонятно, из какого отверстия они раздаются.

Если бы любовь была естественной, ее тиранию следовало бы тоже признать естественной.

Всем тиранам необходимо такое признание, признание, будто бы иного просто не дано, ведь Природа — высшее начало, с ней не поспоришь. Если что-то естественно, то оно есть и будет, и не может быть изменено. Поэтому любовь, как и все тираны,

22 Все будет идеально

ОНИ СЛОВНО ПЛЫЛИ ПОД ВОДОЙ, СКОЛЬЗИЛИ ПО ДНУ, они бежали по стеклянным площадям и темным пустынным улочкам, разбивая ногами радужную пленку на поверхности луж и слыша лишь приглушенное эхо своих шагов. Фердинанд вел Миранду через тесный лабиринт истерзанных временем, крошащихся кирпичных стен, стараясь быстрее перебегать вздыбленные мостики и замедляясь в укрытых от дождя местах. Вдоль, вдоль и снова поворот, в крошечную подворотню, укрытую от дождя. Здесь, в сухом и темном проходе, где двоим не разминуться, Фердинанд взял Миранду за руку и быстро повел в дальний конец. Возможно, он рассчитывал, что растерянность и мрачная обстановка заставят Миранду прижаться к нему еще теснее. Увы, Миранда была слишком занята констатацией того факта, что даже в центре романской культуры подворотни все равно пахнут мочой. Они свернули еще куда-то, и Фердинанд, наконец, остановился. Он стянул накрывавший их с головой плащ, посмотрел на темный дверной проем и воскликнул:

— Вот скотина!

Струи дождя теперь попадали им в лицо.

— Что? — спросила Миранда. — Кто скотина?

— Ресторан. Он закрыт.

Миранда с сомнением глянула на безликую дверь.

— Внутри там замечательно, — стал уверять ее Фердинанд. — Укромный садик, увитый лозой, и рыбные блюда, за которые можно умереть.

— Для рыб-то погода подходящая. А насчет садика не уверена.

Фердинанд выглядел сконфуженным.

— Похоже, весь город закрылся по случаю дождя.

— Пойдем, должен же быть другой ресторан, — схватив Фердинанда за руку, Миранда снова пустилась в путь.

— Другой? — возражал Фердинанд. — Ты по пути сюда видела хоть что-нибудь открытое?

Но то была ночь Миранды, и она точно знала, что все получится. Все будет идеально.

* * *

— Знаешь, это по-своему прекрасно — заблудиться в незнакомом городе. Становишься гораздо внимательней к деталям. Дома и улицы. Всматриваешься в каждое здание, чтобы убедиться, что не ходишь кругами. Ты стараешься все впитывать, чтобы сохранить ориентировку, но все равно город потихоньку поглощает тебя.

— Будто впервые в жизни увидел снег. — Миранда помолчала и огляделась кругом. — Ты представляешь, куда мы, блин, забрели?

Фердинанд покрутил головой и всмотрелся в меню.

— Но зато я знаю, что здесь есть еда; по крайней мере, с голоду мы не умрем.

Пропитанное сигаретным дымом кафе с кружевными занавесочками, в котором они сидели, сильно отличалось от «Квиклиноуза». Туманный желтый свет заполнял все помещение, как и копоть застарелого дыма, висящего в воздухе, словно мглистые водоросли в аквариуме. Фердинанд был в непритворном замешательстве по поводу того, где именно они очутились; конечно, он мог бы справиться со своим приемником глобальной навигационной системы в наручных часах, но в данный момент он предавался хандре. Ему совсем не нравилось, что он так тщательно разработал план, а в итоге все равно приходится импровизировать. Как и положено всякому прирожденному англичанину, он улучил минутку, чтобы обругать погоду.

Миранда провела его чередой головокружительных поворотов и разворотов, но почему-то ни разу не оказалась в тупике; словно бы сами боги вели ее. А потом она возникла прямо перед ними — одна-единственная открытая траттория во всей Венеции. В конце тускло освещенной красноватым фонарем улочки с закрытыми ставнями магазинов, она манила их сквозь струи ливня. Максимум романтики. Настоящая красно-белая клеенка на столах, по-настоящему угрюмый официант и только один посетитель — настоящий суровый священник. Фердинанд выглядел смущенным, но для Миранды все было идеально.

* * *

Позже.

— Мы проделали долгий путь, — улыбнулся Фердинанд.

— Похоже, дождь поутих, — сказала Миранда, рассеянно глядя через кружевные занавески.

— «Дождь мелкий каплет долго, ливень — краток»[33], — откликнулся Фердинанд. Заметив, что она повернулась и в раздумье смотрит на нетронутое тирамису, он пропищал тоненьким голоском: — Подхвати меня, подхвати меня.

— Что-что?

— «Тирамису», это переводится «подхвати меня». Это как тоник. Поднимает настроение, снимает тяжесть с души.