Елена Жаринова - Сестра звезды

• Название: Сестра звезды
• Автор: Елена Жаринова
• Издательство: Крылов
• Жанр: Любовно-фантастические романы
• Год: 2004

Она наделена силой Голубого Огня. Ее воспитали суровые жрицы Храма Звезды. Отважный и сильный охотник Рейдан стал первым мужчиной, которого Шайса увидела за свою четырнадцатилетнюю жизнь. Рейдан много старше ее, но он — ее верный защитник, и это он разбудил в ее сердце ранее незнакомые чувства.

Кто способен разгадать силу Голубого Огня, пришедшего из глубины времен? Удастся ли Рейдану и Шайсе преодолеть неожиданные препятствия, вставшие на их пути: прекрасный остров Бэй-Тасан, населенный человекоптицами и магическими растениями; потерявшийся в непроходимом тумане заколдованный замок, в котором живут дети древнего короля — юноша Гело и девушка Арзель — оборотни, потерявшиеся во времени? Сумеет ли завоевать любовь Шайсы юный художник Готто? Или это удастся искушенному и обольстительному герцогу Фэди? Или же любовь к охотнику станет тем светом, который одарит жизнь голубоглазой сестры Звезды?

---

— Как узнали — ума не приложу, — рассказывал в свое время Кайдэ. — Не иначе, им весь Дугонский лес известен наперечет. Я уж думал, все, пропал, сейчас схватят меня за старые грехи. Но они — а принимало меня пятеро здоровенных мужиков, в годах, но драться с ними я бы не стал — они сказали просто, вежливо так: «Ищи счастья в другом месте, добрый человек». А я и рад был, что ноги унес.

Конечно, никакая армия не в состоянии охранять каждый шаг дороги длиной в целый месяц пути. Но когда мостили дорогу, ценой невероятных усилий прокладывая ее через леса, гнилые болота, строя мосты над реками, — которые, разливаясь по весне, ломали их раз за разом, — кроме надежной, ровной мостовой, которой не страшны были ни дождь, ни грязь, по обеим сторонам дороги были выстроены высокие, добротные стены. Когда я представила себе этот грандиозный труд, у меня захватило дух. Много людей погибло при строительстве Сольта: от болезней, от невыносимых тягот, от набегов разбойников и диких кочевых племен, мало чем от них отличавшихся. Рабов для этой работы покупали в Лесовии и в Цесиле, где работорговля бурно процветала, а также прямо с невольничьих караванов. Говорят, что кладбища, на которых похоронены погибшие на этой стройке, простираются от стен на восток и на запад на долгие недели пути. Но зато теперь купцы и путешественники могут беспрепятственно возить свои товары по Сольту, не боясь никаких грабителей. Несколько ворот, через которые можно было попасть на Сольт на протяжении пути, охранялись многочисленными воинами.

Сольт начинался почти сразу после выезда из западных ворот Фолесо. В Мидон надо было добираться обычной дорогой: горные отроги — начало далеких Венексов, своего рода их корни, распростершиеся по побережью Горячего моря, — не позволяли прокладывать такую дорогу. Готто рассказывал, что еще в детстве он слышал задумку лехских мастеров проложить тоннель под горами и тем самым протянуть Сольт до самого Мидона. Но пока никто не воплотил эту мысль в дело. Зато котинцы, похоже, готовы были присоединиться к Фолесо и Мидону, продолжить дорогу до своего города и нести расходы на содержание армии. Жаль, что все это было делом далекого будущего…

Плату за проезд от Фолесо до Леха по Сольту брали неслыханную: чуть подороже для купцов, чуть подешевле для путешественников, средняя цена составляла пятьдесят лаков. Причем плату брали с каждого, кто проходил через ворота Сольта, и возможности проскользнуть незамеченным в чьей-нибудь закрытой кибитке не было никакой. Заодно стража проверяла путешествующих на предмет ношения оружия, чтобы на Сольт не смогла пробраться какая-нибудь отчаянная разбойничья шайка. Говорят, что за пятивековую историю существования этой дороги такого не случалось ни разу. Для всех, кто зарабатывал себе на жизнь грабежом, безопаснее и дешевле было нападать на беззащитных путников за пределами Сольта. Ведь далеко не все могли позволить себе столь дорогостоящую поездку.

После Котина, платы охранникам, покупки лошадей и одежды, а так же остановки в Фолесо, где Готто надо было покупать холст и краски, у нас не осталось ни гроша, и еще около петеля пришлось взять из сбережений Чи-Гоана. Лю-штанец по-прежнему настаивал, чтобы Рейдан распоряжался его деньгами как своими, но охотник не согласился:

— Нет, Чи-Гоан. Ты для нас давно уже больше не пленник. Пока ты с нами, придется попросить у тебя лаков сто. Остальные тебе и самому пригодятся.

Разговор о деньгах, связанный, конечно, и с дальнейшими планами каждого из нас, состоялся вскоре после того, как мы увидели картину, написанную Готто. Честно говоря, я испытала облегчение, выяснив, что мне не грозит немедленно вернуться в храм. Несмотря на все, что я недавно говорила Готто и что пыталась внушить себе, сердце мое мечтало совсем о другом: о чем-то неясном, но, безусловно, связанном с этим миром. Но сказать Рейдану, что я больше не хочу возвращаться в храм, у меня не поворачивался язык. И кроме того, что тогда делать? Вот почему на Готто я смотрела почти с благодарностью. Художник, между тем, прервав молчание, стал взахлеб оправдываться:

— Я не знаю, как так вышло. Долгое время лицо той женщины я видел день и ночь. Я был уверен, что если все будет, как тогда, я без труда вспомню и нарисую ее снова. Я действительно был уверен, Рейдан, я не обманывал. Но вместо того чтобы рисовать, я соскребал и соскребал с холста краску: оказалось, я намертво забыл, как выглядела та, которая когда-то мне приснилась. Да, голубые глаза, голубой плащ, будь проклято все это голубое! Но ее лица я не помню, а твое, Шайса, — это как наваждение. Оно против воли само возникало под моей кистью. Не думаю, чтобы эта картина привлекла внимание сестер-искательниц. Они ведь не кинулись за тобой в погоню, когда ты сбежала из храма. Поступай как знаешь, Рейдан, я не смог выполнить наш уговор.

— Что ж, рисование — дело тонкое, — задумчиво сказал охотник. — Это я понимаю. Уверен, что ты и в самом деле хотел помочь. И что ты хочешь вернуться домой. Возьми деньги — здесь пятьдесят лаков на дорогу и еще пять на еду и одежду. Поедешь с каким-нибудь обозом, прямо у них все и купишь. В этой тунике ты скоро замерзнешь: ехать-то к северу.

— Спасибо, Рейдан, — Готто взял протянутый ему мешочек, повертел его, не зная, куда девать. Но думал он, похоже, совсем о другом. — А вы куда дальше?

— Я еду в Мидон, — сказал Рейдан.

От удивления я открыла рот и захлопала ресницами.

— Ты хотел сказать, мы едем в Мидон, Рейдан? Охотник пожал плечами.

— Если ты не передумала, мы едем вместе. Но если твои планы изменились, поступай как хочешь. Считай, что наш с тобой договор тоже утратил силу и ни к чему тебя не обязывает. Вдруг твое счастье в Лехе? Чи-Гоан даст тебе денег на дорогу.

Я не знала, что сказать. Готто стоял, глядя на возвышающиеся вдали ворота Сольта, напряженно ожидая моего ответа. Рейдан знал, что юный художник неравнодушен ко мне, знал и готов был благородно отпустить меня, забыв о сапфирах, которые он надеялся получить, и… И, возможно, о своих чувствах тоже.

— Поедем-ка, Чи-Гоан, поищем еды на дорогу. Кстати, а у тебя какие мысли?

— Я? Я, пожалуй, тоже в Мидон. С тобой. Или с тобой и с Шайсой.

— Ну и ладно. А вы пока поговорите тут, молодежь. Рейдан с лю-штанцем уехали, оставив нас с Готто вдвоем. Я по-прежнему сидела верхом, а художник стоял рядом, опираясь на свернутый холст, как на костыль. Потом он уронил бесполезную картину и, не говоря ни слова, зашагал прочь с дороги, к бугорку в поле, покрытому редкой, выжженной солнцем травой и сухими желтыми осенними цветами, головки которых, соприкасаясь, шуршали на ветру. Этот шорох слышался повсюду; казалось, что сама земля дышит то глубже, то чаще, устав плодоносить за лето и готовясь к зимнему отдыху. Виса охотилась неподалеку на какую-то полевую живность. Моя лошадь осторожно ступала по неровной почве вслед за Готто. Наконец, спешившись, я уселась на кочку, еще сохранившую остатки тепла.

— Что ты хотел сказать мне, Готто?

Я знала, о чем пойдет речь, и мне было не по себе. Напрасно считается, что слушать признания в любви женщине всегда приятно. Это справедливо, наверное, только для жестокосердных кокеток, а мне было тяжело при мысли о том, что придется разрушать надежды Готто. Пока не сказаны слова о любви, все так просто: он мог мечтать обо мне, а я радоваться тому, что ему нравлюсь. Но все это возможно до тех пор, пока от тебя не требуют ответа… Готто же не просто объяснялся в любви, он действительно звал меня с собою:

— Я сделаю тебя очень счастливой, Шайса. Мои родители — надеюсь, с ними все благополучно, — будут рады тебе. Теперь уж я не побрезгую заняться отцовским ремеслом. У нас чудный город. Там живут свободные и богатые люди тебе не надо будет больше ничего бояться.

Нет, — остановил он жестом мои возражения, — я помню все, что ты мне говорила. Но подумай еще раз: разве тебя не пробирает холодная дрожь, когда ты вспоминаешь о своем храме? Ты сама такая живая и теплая, зачем тебе все это мрачное великолепие? А я… Я сделаю все, чтобы ты не пожалела ни об одном дне своей жизни. Поедем со мной.

Я хмурила брови и крутила в пальцах сухую соломку, а Готто, усевшись передо мной на землю, пытался заглянуть мне в глаза. Ветер тормошил его мягкие волосы и покрывал обнаженные загорелые руки мурашками. Мне хотелось протянуть ладонь и коснуться его лица. Он был так хорош собой, отчаянно-смелый, влюбленный мальчик… Но на мгновение я представила, что это не он уговаривает меня свернуть с предначертанного пути. Это другой зовет меня с собой — вернуться в дикие края Лесовии, стать хозяйкой какой-нибудь бедной избушки, ждать мужа с охоты к ужину… Даже тогда, со всем безрассудством юности, слушающей только сердце, я понимала, что и эта судьба не для меня. Но против такого искушения я могла не устоять. А Готто я ответила: