Леонид Бирюшов - По волнам моей памяти (Книга об отце)

• Название: По волнам моей памяти (Книга об отце)
• Автор: Леонид Бирюшов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Повесть о военных эпизодах из жизни донецкого музыканта и композитора Григория Алексеевича Бирюшова, основанная на его рассказах своему сыну.

 Григорий писал песни и музыку для детей, сотрудничал со многими кукольными театрами страны. Спектакли с его музыкой проходили также за границей. Например, во Вьетнаме, в Болгарии и Израиле. Он написал музыку более чем к ста кукольным спектаклям, с отличными рецензиями и наилучшими отзывами, пожеланиями. На его счету есть детская рок – опера - «Волк, Коза, козлята и светофор», и рок – опера для взрослых -  «Похождения нового Дон Жуана». Тёти и дяди с удовольствием смотрели этот спектакль о любви, где все сцены наполнены юмором, забавными поворотами сюжета. Издавались музыкальные произведения в таких авторитетных журналах как «Музыкальная жизнь», «Техника молодёжи». Были и отдельные издания его произведений.

---

          Некоторое время спустя мы заметили одинокого мужчину, быстро идущего следом и догоняющего нас. Когда он поравнялся с нами, то заговорил: - Ребята, вы тоже из колонны? Вы слишком заметно отличаетесь от беженцев, вам нужно сменить одежду. А заодно и мне надо маскарад сменить. Так что помогите, чем сможете из одежды.

        Он был одет в танкистский комбинезон, многодневная щетина на лице, вид уставший, видимо тоже бежал из колонны, как и мы. В нём чувствовалась какая – то внутренняя сила, стержень что – ли, и выправка офицера, что скрыть очень не просто. Хотя мы были одеты в гражданские костюмы, и на военных не очень были похожи, его предложение приняли. Чтобы и он не отличался от беженцев, мы отдали ему Федины брюки и мой пиджак, а он нам свой комбинезон который мы разделили на две части. Фёдору досталась штаны, а мне куртка. Таким образом, все трое стали похожи на нищих голодранцев, и это нас устраивало. Переодевшись,  наш танкист быстрым шагом ушёл вперёд. А мы, поплелись по дороге, всё ещё изредка оглядываясь. А когда слышался рокот моторов сзади, мы, на всякий случай, сходили с дороги и укрывались в зарослях. По дороге проезжала колонна немецких мотоциклистов, грузовиков и бронетранспортёров. А мы тогда шли возле дороги, по кустам, по посадкам, перебегая открытые пространства, короче,   опасались, береглись.     

Так мы прошагали остаток дня. Подошли к речке Хорол, перешли по небольшому деревянному мосту на другой берег, и решили остановиться на ночлег. Поели терпкой ягоды, попили из речки воды, пили долго, с удовольствием, как бы впрок. Наломали камышового тростника, соорудили постель в терновнике и уснули детским, безмятежным сном. Пришлось укрываться с головой, очень уж допекали комары, огромные, злые и кровожадные. Но всё равно это были пустяки, по сравнению с шестидневным пленом. Главное – мы были свободными

               Редкая встреча. Григорий с сыновьями Вадимом (слева) и Леонидом

Сэрэда Мотря.

        Только рассвело, мы нарвали в карманы ягод, напились воды, и двинулись дальше. Шли целый день. Пересекли ещё одну речку, под названием Псел, раздевшись догола, сложили одежду в небольшой свёрток, и, держа его в одной руке над головой, переплыли реку. Вспомнили фильм «Чапаев», который смотрели десятки раз. Как он раненный в руку переплывал реку Урал, и как мы, грёб одной рукой. Заночевали в зарослях на берегу. Только к вечеру другого дня мы пришли в небольшую деревушку. Пробрались к одной из хат, стоящей отдельно от других, на краю села. До ближайшей соседской хаты было метров двести, а недалеко виднелась водонапорная башня. Подползли к краю огорода, где работала по хозяйству женщина. У неё в руках была лопата, по всей видимости, она убирала урожай картошки. Фёдор шёпотом говорит: - Давай позовем её, только как? Мы же в Полтавской области, значит надо на украинском языке звать.- Тітко, тітонько, допоможи![4] – Звали женщину в два голоса я и Федька.

- Тітко, тітонько, допоможи! – Женщина, услышав зов, прекратила копать и подошла к краю огорода. Когда она рассмотрела нас, то проговорила:

- Боже ж мій, хлопці, та як же ви так? Ви, мабуть, голодні? Ходімо до хаті![5]

  Картина была ужасной. Два, грязных, с недельной щетиной оборванных парня, еле держались на ногах, и просили о помощи.

 Мы перебрались через межу огорода, в виде длинной канавы, и, пригнув голову,  оглядываясь по сторонам, словно прячась от невидимых преследователей, пошли за женщиной до хаты.

Это была обыкновенная, украинская, деревенская хата крытая соломой, с выбеленными стенами с любовью расписанными петушками и цветочками,  выкрашенными окнами и дощатым крыльцом. Посреди большой комнаты стояла русская печь с лежанкой, так же красочно расписанная, а возле стен по периметру стояли лавочки и топчаны.    

Когда мы вошли в хату, женщина представилась:

      - Мене звуть Мотря Середа.

      - А вы мабуть втікачі з колонни? Сiляне казали, що кілька днів назад біля Пірятіна багато хлопців повтікало з колонни. Багато й повбивали. [6]

Скрывать очевидное мы не стали, и подтвердили её догадку.

Мотря – женщина лет сорока, (позже выяснилось, что ей двадцать шесть), худенькая, симпатичная, имела троих детей. Была одета в длинную юбку, спереди фартук, кофточку – вышиванку, на голове ситцевый платочек, под которым виднелась, чёрная как смоль  толстая коса, карие очи под чёрными дугами бровей.  Типично -  украинская дивчина.

  Помыв руки и умывшись, мы были гостеприимно усажены за большой стол. Хлеб, сало, картошка в мундире и лук, стали нашим лакомством за шесть дней. И плюс ко всему, хозяйка побаловала нас домашним, хлебным квасом. Всё это было съедено с огромным удовольствием. Даже приостанавливались для передышки. Дети тоже сидели за столом и с интересом разглядывали голодных пришельцев и так же уплетали нехитрую но вкусную еду.                                                                                                          

         Проговорив какое - то время при  свете светильника сделанного из растительного масла и фитиля, отправились спать. В целях безопасности, на сеновал. Запах сена и ещё теплая ночь провалили в глубокий, но чуткий сон.  Всё равно  какая-то часть мозга  постоянно была начеку. Где - то в селе залает собака, где - то прокричит ночная птица, и эти звуки настораживали, сон  был беспокойный.    

         На следующий день мы старались не выходить из сарая. Когда Мотря приносила еду, её сопровождали детки, и с интересом рассматривали незнакомцев. Фёдор делал им из дерева нехитрые игрушки. Вырезал ножом всевозможные фигурки кукол, свистки. Он был на все руки мастер. Так прошёл целый день, ели и отсыпались, играли с детьми. На другой день Федя отремонтировал детскую и  Мотрину обувь, где прошил, где прибил гвоздиками, короче,  навёл марафет. И вдобавок почистил всю обувь гуталином, найденным в сарае – остался от Мотриного мужа, который воевал в Красной армии. 

         Ночь прошла тихо, утром хозяйка сходила в село узнать новости про беглых, оказалось, всё тихо, беспокоиться нет причин. Мы не хотели объедать хозяйку и детей, и поэтому как могли, суетились по хозяйству. Работали рано утром или поздно вечером, а днём отсыпались. Убрали буряк, картофель. Помогли убрать подсолнечник и набить семечек, которые ссыпали в мешки, и складывали в хате, на лежанку русской печи. С краю положили четыре мешка, а остальные семечки просто насыпали за них, так сэкономили несколько пустых мешков, так необходимых в хозяйстве. На это ушло несколько дней. За эти  дни, проведенные вынужденно  в гостях у Сэрэды Мотри, мы отдохнули, отъелись и совсем забыли, что идёт война.      

         Как – то Мотря, днём возилась в огороде, затем, вбежала в хату, где  мы высыпали очередной мешок с семечками на лежанку печи. 

        - Ой, Боже, ж мій, хлопці, що робить? Поліцаї йдуть и німці, вже на дворі! [7]

         Спрятаться на сеновале, или убежать в овраг, в степь, не было времени. Полицаи уже шли по двору.  Решение пришло почти мгновенно. Я и Фёдор забрались на лежанку печи, на которую только что  высыпали семечки. И получилось хоть и ненадёжное, но всё же - укрытие. С краю лежанки находился бруствер из нескольких полных мешков, а дальше семечки насыпью. Вот в этом уголке, за семечками, мы и затаились. Мотря, прижимая к себе детей, стояла в середине комнаты, когда вошли с винтовками, староста, полицай и немецкий солдат со «Шмайссером»  наперевес.     

          - Так, Мотря! Тут, біля Пірятіна, повтекли полонені. Якщо ти приховуєшь когось з колонни, кажи зараз, бо як знайдемо, то розстріляемо і втікачів, і тебе, і дітей![8]- говорит один полицай. А второй; 

        - Ми чули, що твій чоловік у Червоній армії за москалів воює! Так шо, жалю ні до тебе, ні до дітей не буде! [9]

        - Шукайте! У мене нікого нема![10] – ответила Мотря, ещё крепче обнимая детей.

        Немец стоял в дверях, а полицаи искали беглецов по всей хате, заглядывали под топчаны, под лавки, в кладовке, даже на печку заглянули, но не заметили. Мы, естественно, закопались в насыпи, и лежали, словно мышки, чуть дыша.  Один полицай, несколько раз проткнул штыком винтовки, мешки с семечками. И семечки начали высыпаться из отверстий струями, как вытекает вода из рассохшейся бочки. И наш бруствер начал потихонечку таять, уменьшаться в размерах. Мы могли уже видеть верхнюю часть двери, каску «фрица», кепки полицаев. Ещё мгновение, и конец  не только нам, но и Мотре, и что самое ужасное, троим её детям. Полицаи слов на ветер не бросали, впервые дни войны они были смелыми, подлыми и наглыми. Издевались над мирным населением с изощрённой жестокостью.     

        - Ну, дивись, Мотря, якщо збрехала, то тобі й твоїм виродкам - кінець![11] - сказал староста, и они со вторым полицаем и немцем, вышли из хаты. Через несколько секунд  бруствер из мешков  под нашим давлением и семечек, свалился на пол, и  все семечки, которые мы засыпали на лежанку, оказались на полу. Полицаи ещё не ушли со двора, как всё это произошло. Подождав ещё немного, мы выбрались из убежища, и предстали во всей красе.  У Феди штаны были мокрыми, он снова уписался, а у меня сердце выскакивало из груди, лоб стал мокрым от напряжения нервов. От страха быть расстрелянным, озноб колотил по всему телу, слышно было, как стучат зубы. Лица наши стали белыми как стена.