Наталья Рузанкина - Возвращение

• Название: Возвращение
• Автор: Наталья Рузанкина
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2008

---

Сновидение подергивается легкой дымкой, на дороге, со смущенно-растерянной улыбкой, с золотыми пятнами на плечах остается стоять Лерочка. Затем сон распадается на тысячи кусков сверкающей мозаики, и я, раскрыв глаза, встречаю пасмурное сентябрьское утро, утро моего последнего дня в Проклятом городе…

* * *

Как прохладен, как горестно-сладок желто-лазурный сентябрьский день! С высокого необъятного неба льется просторный, чистый свет, с земли к нему возносится позолоченный свет увядающих листьев и трав, и всё тонет в этом прощальном сиянии, в этом уходящем золоте, и пустынно и светло становится на сердце, как в облетающем саду.

Со второй половины дивного сентябрьского дня неясная тревога поселяется под сердцем. Вчерашний разговор еще живет во мне, и я снова вижу маленькую комнату с высоким окном, фотографии на стенах, разноцветных пушистых кошек, я вижу пожилую женщину с ясным, как летнее утро, лицом. Серые близорукие глаза ее полны неведомой печали, но она улыбается и рассказывает мне о Чуде, однажды посетившем ее мир. Что-то произошло с этой женщиной, в той милой, в пестрых салфетках и вышитых скатертях комнате, среди кошачьего мурлыкающего государства, сердце не обманывает меня.

* * *

В палисаднике Татьяны Ивановны жарко догорают циннии, на крыльце, в остывающих лучах сентябрьского солнца, — хвостатое население, с видимым безразличием взирающее на меня лукавыми изумрудными глазами. Дверь полуоткрыта, и я на миг застываю, но не веет из нее обреченностью, той безнадежной жутью, что веяло от двери Лерочки, неугомонный птенец в груди замолкает, и страха нет, есть только предчувствие чего-то необычайного, непонятного, неизмеримо огромного и… светлого.

Комната тоже светла, как может быть светла комната в сентябрьском солнце, и легкие тени листьев, как диковинные мотыльки, трепещут на стенах и фотографиях. Рубиновые осколки вазы и плавающие циннии в лужице воды у подоконника полуоткрытого окна, и на всём — печать легкой сквозящей печали и неизмеримой радости. На столе — записка:

«Девочка моя! Пишу к тебе, потому что знаю, что придешь, ибо почувствуешь утрату. Будь счастлива, девочка, да будет светел твой путь на Родину, да обретешь ты Того, с кем царила в своей Долине».

Тихо-тихо, как флейта, поет тонкая струйка воды в кране, кошачье царство переселяется с крыльца в комнату и начинает с мяуканьем путаться под ногами, а я еще раз потрясенно оглядываю комнату. Здесь не было смерти, здесь не было боли, здесь всё лучилось и пело от легкого прикосновения Того, кто создал однажды нашу Долину. Постепенно, как остывающий свет за окном, здесь гасло Присутствие Предвечного…

* * *

До вечера я пристраиваю кошачье семейство, чувствуя странный восторг и близость необычайного. Жемчужно-дымчатого, с лукавыми янтарными глазами, дарю новым соседям Татьяны Ивановны, объясняя, что она срочно уехала и поручила мне пристроить питомцев. Высокая изящная девушка, баюкая на груди хитро щурящегося кота, застенчиво признаётся, что теперь она не одинока и не будет бояться вечерами, «когда мама и Андрей еще на работе, и страшно, так страшно вдруг становится».

Трехцветную, проворную, с рыжим солнечным пятном на носу кошечку отношу двоюродной тетке, одинокой скучающей даме бальзаковского возраста, чему она несказанно рада. По-вороньему черного, по-змеиному гибкого кота определяю в котельную, к знакомому художнику, который пока не признан, но в крохотной каморке пишет нечто в стиле Дали и надеется достичь его славы.

Остаются: полосатый, нахальный, с физиономией законченного пирата и кремовая, утонченно-изысканная капризная кошечка, которую Татьяна Ивановна звала Леди…

Заходящее солнце пронзительным золотом охватывает кроны тополей, и серебряноствольные тополя горят в этом золоте, как рождественские свечи. Небо высокое, светло-сизое, с легким розовым румянцем, доброе небо, спокойное, а сладкая тревога и неясная радость не покидают его, становятся всё томительнее. Я смотрю, прощаясь, на заревые георгины и кружевные наличники дома Татьяны Ивановны… Мир тебе, дорогая Душа. На пепле земной сожженной любви ты устояла, ты сохранила сердце чистым и незлобивым, открытым для всего живого, и Небесная Любовь возблагодарила тебя за это.

* * *

— Баб Кать, возьми! Приюти ради Бога, мне спешить надо…

Две плетеные крытые корзинки опускаются у ног бабы Кати, чистящей яблоки для варенья в крохотной закопченной кухоньке. Из одной плетёнки, сметя крышку, оскорбленно выскакивает «пиратский» кот и с диким мявом устремляется под стол, кремово-изысканная Леди, покинув заточение, пугливо сжимается в комок у порога.

— Господи! — Екатерина Карповна роняет очки в яблочные очистки, близоруко щурится, разглядывая неожиданных гостей, улыбается растерянно. — Ах вы, болезные… Мой-то Федот полгода как пропал. Прибил кто, али собаки разорвали, я уж плакала, плакала… Вот и пустяки вроде — кошки, а скучно без них, и на сердце — как в зимнюю ночь… А ты куда ж теперь?

— На Родину, баб Кать. Помнишь, я тебе про сны говорила? Родина мне снилась, зовет меня она. Мочи нет, как зовет… Моя Долина.

Растерянное лицо бабы Кати становится светлым, спокойным, нет в нем ни любопытства, ни подозрительности, столь привычных в старости.

— Ну, коли с силой такой зовет — идти надо. Далек ли путь?

— Не знаю, баб Кать, ничего не знаю. Но не идти уже не могу. Это неотвратимо теперь. Как Смерть или Любовь. Хотя — какая Смерть! В Ней нет Смерти. Только Любовь. Благослови меня, баб Катя…

Кремовая кошечка, уютно мурлыча, устраивается на коленях бабы Кати, на цветастом переднике, полосатый разбойничий кот вылезает из-под стола и сворачивается клубком на топчане у плиты.

— Иди сюда, детонька, — баба Катя тяжело подымается, бережно опуская Леди на пол, трижды осеняет меня крестным знамением, целует. — Господи, как ты на Лилю-то похожа! А за них не беспокойся, не выброшу, душу они согревают… Светлого пути тебе, родная…

Прихватив сверток с яблочными пирогами, я на миг забегаю в свою угловую барачную комнатушку, беру теплую куртку, в сумку торопливо засовываю плед и бережно достаю из прозрачно-синей сумрачной вазы ветку шиповника. Она полыхает нездешним огнем, душиста и свежа так, как может быть шиповник грозовым летом. Щурясь из-под руки в светлых сумерках, глядит на меня со своего крыльца Екатерина Карповна, и я слышу ее тихие всхлипы.

— Прощай, баб Кать…

— Прощай, детонька…

Я закрываю за собой барачную калитку и спешу к новостройкам, за которыми — купы темнеющих деревьев. Почему-то я знаю, что моя дорога в Долину будет походить через наш сквозной пригородный лес.

Глава Х

Скалистая тропа обрывалась над бездной, у которой не было дна.

— Что это? — потрясенно шепнул Кот.

— Край света.

— Край света? — засмеялся Кот. — По-моему, свет здесь только и начинается. Посмотри, сколько его! Посмотри, какой он!

У ног их лежало, серебряно переливаясь, притихшее мироздание, и замерзшие камни края земли вонзались в жестокую черноту Космоса.

— Там нет света, — тихо шепнул Странник, понимая, что с другом. — Там просто звёзды — маленькие бледные точки, и там… потрясающе тихо и одиноко. Не надо туда смотреть. Нас ждет Долина.

— Эти бледные точки — вовсе не бледные точки, мой Принц, — вдруг странно усмехнулся Кот. — Это — сбывающаяся сказка, мой далекий детский праздник. Помнишь, когда мы были детьми, как легко и радостно встречали мы свой праздник! Как украшали мы дом и деревья в саду — звездами и золотыми шарами. Я помнил их всю свою бесконечную жизнь, и тогда, когда был ребенком, и тогда, когда стал котом. И теперь я вновь встретил их. Ты не понимаешь, как это важно.

— Я понимаю, — ответил Странник. — Мы еще поговорим с тобой о праздниках детства. Только… не ходи вперед, пожалуйста. Там бездна.

— Там сказка! — воскликнул Кот. — Там вернувшийся праздник, там детство! Звёзды говорят со мной… — Бирюзовые глаза Кота подернулись странной пеленой, прозрачный и добрый голос стал хриплым, темным, восторженным. — Они говорят, что всё можно вернуть! Всё! Даже то время, когда я был человеком! Сказка! Ты видишь ее? Ты слышишь золотые шары? Праздник возвращается! Он вернет всё!

— Там нет праздника! — снова устало повторил Странник. — Это последнее испытание, последняя горечь, это память и сожаление о прошлом, за которым — тьма. Вернуть облик и назвать твое настоящее имя не может никто, никто, кроме Предвечного, и это не Его свет ты видишь, и не Его речам внимает твой слух. Бездна ничего не возвращает, ни имя, ни образ, бездна поглощает. Подожди немного, и мы вернемся в Долину, и всё придет, придет своим чередом, но из рук Предвечного.

— Я не хочу ждать! — зло воскликнул Кот. — Тебе не понять, ты остался в образе человека! Мне оставили только человеческую речь да человеческий ум и одели в кошачью шкуру, и всё зачем, для чего? Зачем мне теперь Долина? Я вижу сказку и золотые шары, я вижу звёзды, и всё, о чем я мечтал, сбудется сейчас!