Лев Черепнин - Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси

• Название: Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси
• Автор: Лев Черепнин
• Издательство: Издательство социально-экономической литературы
• Жанр: История
• Год: 1960

Монография Л. В. Черепнина представляет собой исследование, посвященное одному из важнейших, но недостаточно изученных вопросов истории России феодального периода — проблеме ликвидации феодальной раздробленности и образования единого Русского государства. Ее основная задача — показать с позиций марксистско-ленинской теории на примере России общие закономерности образования централизованных государств и выяснить конкретные особенности этого процесса в России.

В первых главах работы после обстоятельного историографического обзора дается анализ социально-экономических явлений, подготовлявших объединение Руси и создание централизованного государства. Здесь рассматривается развитие производительных сил в сельском хозяйстве, рост феодального землевладения, эволюция форм феодальной собственности на землю и видов феодальной ренты. Большое внимание уделено положению различных категорий русского крестьянства, формам его эксплуатации землевладельцами и государством и борьбе крестьян с феодально-крепостническим гнетом. Подробно прослежены роль русских городов в процессе создания централизованного государства и участие горожан в народных движениях и политической борьбе этого времени.

В последующих главах автор рассматривает процесс политического объединения русских земель вокруг Москвы как центра складывающегося единого государства и формирование централизованного аппарата власти. Особое внимание уделено классовой борьбе крестьян и горожан в различных княжествах в XIV–XV вв., а также освободительной борьбе русского народа против татаро-монгольского ига, против наступления литовских феодалов и других иноземных захватчиков.

---

В крестьянском сознании земля великокняжеская четко выделяется из числа земель, принадлежащих боярам или монастырям. Так, черные гороховецкие крестьяне, с которыми в конце XV в. затеяли тяжбу монахи гороховецкого Васильевского монастыря, отстаивая свои земельные права, в то же время не претендовали на монастырские владения: «А нам, господине, — говорили они судье, — … до того [селища] Жуковского и до Покровского и дела нет; то, господине, и мы знаем, что то земли монастырские Великого Василиа»[875].

Для черных крестьян утверждение, что земля — государева (т. е. не боярская, не монастырская), почти равносильно тому, что она — крестьянская (отсюда выражения — «земля наша», «волостная»). Что же лежит, по мнению самих крестьян, в основе их права владения черной землей? В 1475–1476 гг. черные крестьяне Фокинской деревни Дмитровского уезда, Михаль и Глазко, так аргументировали это право, отстаивая одну пожню, которую у них оспаривали власти Кириллова-Белозерского монастыря: «…та, господине, пожня наша Остафьевская Фокинской деревни великого князя земля тяглая, а отца нашего, господине, Ермолина и деда нашего Остафьевская, и после, господине… косили мы ж ту пожню Остафьевскую»[876]. Таким образом, черные крестьяне отводят претензии монастыря в отношении пожни доводами о том, 1) что она принадлежит к числу великокняжеских тяглых земель, 2) что ею владели и эксплуатировали ее своим трудом предки Михаля и Глазка (отец, дед), 3) что и они сами теперь вкладывают свой труд в обработку данной земли. Значит, в крестьянском представлении хотя земля, о которой идет речь, и является великокняжеской, но ее законные владельцы, у которых отнять ее нельзя, это — крестьяне. А такими владельцами они выступают, с одной стороны, в силу исторической традиции (отдельные земельные участки переходят «изстарины» по наследству в пределах тех или иных крестьянских семей); с другой стороны, в силу того, что возделывается-то земля трудом крестьянским; без крестьян она лежала бы бесплодной.

Собственно, те же самые рассуждения, конечно, были не чужды и частновладельческому крестьянству, тоже потомственно владевшему земельными наделами, полученными от собственников земли. Но черные крестьяне отделяли себя от боярских и монастырских и своеобразие своего положения видели именно в отношении к земле. В их сознании укрепилась мысль, что контролировать их права на землю может только великий князь (а от его лица этот контроль осуществляют свои же крестьянские власти), в то время как в частновладельческих вотчинах между крестьянами и великокняжеской властью появилось вполне реальное средостение в лице бояр, князей церкви и т. д., имеющих своих приказчиков. И они лишили крестьян их прежних прав. В 1462–1478 гг. черный крестьянин Шаблыка Исааков сын Андреев так сформулировал свое право на пашенную землю и луг Лжевский в Горетове стане Московского уезда, оспариваемые у него посельским Симонова монастыря: «Тот, господине, луг Лжевской и пашня земля черная великого князя моей деревни»[877]. Это — очень своеобразная (и, если угодно, противоречивая) формула, отражающая правосознание черного крестьянства. Шаблыка Андреев говорит здесь не просто о том, что он живет в деревне, построенной на великокняжеской земле, которой он пользуется. Шаблыка Андреев считает черную землю и деревню на ней своими, потому что они — великокняжеские и, следовательно, ими распоряжаются не бояре и монастырские приказчики, а крестьянская община, к которой он принадлежит. Крестьянское сознание не воспринимало и не могло воспринять всей сложности структуры феодальной собственности на землю, ее антагонистического характера и было склонно представлять себе идеальные порядки в пределах черных волостей в виде свободного общинного крестьянского землевладения, охраняемого великокняжеской властью от посягательств на него со стороны бояр и духовных корпораций. Отсюда — наивная (вопреки классовым интересам и стремлениям) вера в справедливость и доброжелательность к крестьянству (и прежде всего черному) со стороны великих князей.

Если для мировоззрения крестьянства характерно представление об исторической традиции как основе его прав на землю, то завладение боярами, монастырями и другими частными собственниками черной землей воспринимается как суровая быль. Сознание крестьян противопоставляет такой были старину, когда господствовали другие порядки. Воспроизвести ушедшую старину могут «старожильцы», память которых сохранила исчезнувшие отношения. Важно только найти таких старожильцев, опыт которых наиболее богат вследствие длительности их жизни. «Господине судья, — говорят черные крестьяне, доказывая свои права на землю, — есть у нас старожилци еще старее тех…», которые дают показания в пользу монастыря, завладевшего черной землей[878].

Представление о черносошных великокняжеских волостях как таких уголках, где крестьяне сами распоряжаются своими землями под верховным контролем государства, побуждает черных крестьян строго и точно установить пределы распространения подобных крестьянских прав. Определение границ между землями черными и частновладельческими — это, согласно крестьянским взглядам, дело самих черных крестьян, отмежевывающих принадлежащие им участки от чужих владений. Основанием для размежевания служат исторически сложившиеся земельные отношения с соседями, наглядно воплощаемые в виде каких-то «признаков» — примет, указывающих, где проходит земельная граница. Чрезвычайно интересным в этом отношении документом является «память» 1482 г., составленная от имени черных крестьян деревни Колкача Татаринова, Белозерского уезда. У них была «прюка о земле» с Кирилловым-Белозерским монастырем. Но затем указанные крестьяне, «меж собою поговоря и доложа» белозерским писцам, «…по излюбленном своем договоре», «ходили по старым признакам полюбовно», т. е. устанавливали на месте, где проходит межа, отделяющая их деревню от деревни Кириллова-Белозерского монастыря, и в конце концов восстановили эту межу[879].

Захватывая черные земли, бояре или монастырские приказчики стремились заручиться от органов власти соответствующими документами, легализовавшими их захваты. Эти документы предъявлялись на суде в том случае, если черные крестьяне возбуждали тяжбы о когда-то им принадлежавших и ныне утраченных владениях или сами захватчики добивались через суд утверждения своих новых приобретений. Что было делать крестьянам? Они воспринимали подобные документы как реальный факт, с которым им трудно было бороться и с которым они вынуждены были считаться. Но они продолжали отстаивать историческую традицию, как один из главных аргументов в системе доказательств своих прав на владение спорными земельными участками.

В 90-х годах XV в. черный крестьянин Семен Кожа обвинял крестьянина Симонова монастыря Василия Узкого в том, что он в течение одиннадцати лет пашет наездом великокняжескую землю — сельцо Сонинское, в Горетове стане, Московского уезда. Судья бросил Семену Коже упрек: «Почему жо ты Васку молчал, а пашот с тобою землю великого князя о межу». Семен Кожа возразил: «Яз, господине, не молчал, и сотцкому есми, господине, говорил, и сотцкои мне, господине, сказал, что у архимадрита у симоновского грамота»[880].

В 1503 г. староста черной Лоскомской волости Белозерского уезда Абросим Кузьмин судился с приказчиком Ивана Леонтьевича Злобина — Овсяником Ивановым, обвиняя его в том, что он незаконно выдает две черных деревни за владения, принадлежащие его господину, и проживает в них. На суде Абросим Кузьмин показал, что эти деревни присвоил себе лет 25 тому назад еще отец И. Л. Злобина. Судья задал вопрос: почему же черные крестьяне в течение такого длительного срока «о тех землях молчали?» Староста Абросим Кузьмин объяснил подобное молчание тем, что отец И. Л. Злобина «на те деревни сказывал грамоты жаловалные, да грамот нам не показывал»[881].

В конце XV в. старцы Симонова монастыря ставили в вину черным крестьянам Долгой слободки на Белоозере, что они «отнимают» (т. е. присваивают) три монастырские деревни. На суде выяснилось, что названные деревни принадлежали ранее к числу черных, но белозерский князь Михаил Андреевич пожаловал их в Симонов монастырь. В течение одиннадцати лет деревни находились во владении монастыря, хотя черные крестьяне продолжали считать их своими. Судья, допрашивая крестьян, поинтересовался: «О чем же паки есте им столь долго молчали?» Слободской староста Никита ответил за всех крестьян: монахи «сказали нам, господине, у себя на те деревни грамоту жаловалную, и мы им, господине, потому молчали»[882]. Но, считая княжескую грамоту таким документом, которому трудно сопротивляться, крестьяне тем не менее не мирятся с самим фактом, этим документом признанным (с переходом черной земли в собственность монастыря). Они, с одной стороны, добиваются восстановления своих прав в Москве, у великого князя, с другой — реализуют эти права силой, путем приложения своего труда к земле, у них отнятой, путем ее обработки. Об этом ярко свидетельствует разбираемая правая грамота по делу крестьян Долгой слободки. Когда монастырские старцы послали недельщика за слободским старостой, прибегавшим, по их словам, к «силе» для доказательства принадлежности спорных деревень к числу черных земель, недельщик «не наехал» старосту, но позднее старцы задержали его и «выдали за… неделщика»[883].