Олег Коршунов - О Петре и Февронии

• Название: О Петре и Февронии
• Автор: Олег Коршунов
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2003

---

«Блаженный князь Петр и блаженная княгиня Феврония возвратились в город свой. И правили они в городе том, соблюдая все заповеди и наставления Господни безупречно, молясь беспрестанно и милостыню творя всем людям, находившимся под их властью, как чадолюбивые отец и мать. Ко всем питали они равную людей, не любили жестокости и стяжательства, не жалели тленного богатства, но богатели Божьим богатством. И были они для своего города истинными пастырями, а не как наемниками. А городом своим управляли со справедливостью и кротостью, а не с яростью. Странников принимали, голодных насыщали, нагих одевали, бедных от напастей избавляли». [1]

Прошли многие годы, минуло время. Всему земному приходит свой срок уйти в нечто иное. Все возвращается на круги своя.

Постаревший Петр уже прикован к постели. Уже чувствует приближение смерти. Ему ничего не жаль оставлять на этом свете, он сделал все, что суждено, он ждет. Он вспоминает свой давний разговор с Февронией:

— Ежели Бог призовет меня к себе ранее тебя, Февушка, ни о чем земном не опечалуюсь, только о разлуке с тобой. Благодарю Всевышнего, что, несмотря на прошедшие годы, все так же дорога ты мне, отрада моя. Сердце мое заполнено тобою. А ежели тебя призовет Господь ранее, то не вынесет сердце мое — уйду за тобою вслед.

— Княже, когда ты взял меня в жены, простую деревенскую девицу, мы стали одно с тобой, иначе я не смогла бы превозмочь заклятья, сто было на тебе наложено. И теперь мы одно, и до конца жизни мы будем одно.  И будем просить Господа в единый миг отойти к Нему, чтоб не было уж совсем тогда этого видимого разделения нашего, — говорила Феврония с легкой улыбкой, со спокойствием и без тени неверия. А голос — будто колокольчики малые звенят, и сама будто светится изнутри каким-то невидимым, неземным светом.

И когда слег Петр, почувствовав приближение кончины, то супруги в одно время приняли монашество. Петр в иноческом чине был наречен Давидом, а Феврония — Ефросиньей. Они завещали также, чтобы их обоих положили в одну гробницу, и для этого из одного камня были сделаны два гроба, имеющие меж собою тонкую перегородку.

На сердце у Пера легко. Он ждет. Феврония большую часть времени проводит у постели своего мужа, сама ухаживая за ним. Вторым занятием ее было вышивание ликов святых на воздУхе для соборного храма Пречистой Богородицы. Вышивала она в своих покоях. Она уже почти закончила работу, когда в комнату вбежала служанка.

— Матушка княгиня, наш господин умирает, он зовет тебя и говорит: «Пришло время кончины, но жду тебя, чтобы вместе отойти к Богу!»

Феврония, не изменившись в лице, спокойным, умиротворенным голосом отвечала служанке:

— Ступай к нему и скажи: «Подожди, господин, пока дошью воздУх во святую цекрковь и буду с тобой».

Служанка изумилась, но передала умирающему слова Февронии.

Феврония вышила лик последнего святого, только мантию его еще не закончила, когда вбежала та же служанка.

— Господин опять послал за тобой, матушка, он говорит: «Уже умираю, не могу больше ждать!»

Феврония, опять же не изменившись в лице, молча воткнула иголку в вышивание, замотала вокруг нее нитку и без суеты пошла к Петру.

Подошедши, взглянула в его лицо — Петр уже не говорил ни слова, — огладила его чело, поцеловала, взяла за руку, прилегла на ложе рядом с умирающим, закрыла глаза…

Безмолвно, не шевелясь, стояли люди, воцарилась мертвая тишина… Никто не обронил осуждающего слова, что не подобает монаху и монахине возлежать на одном ложе, даже мысль подобная ни у кого не шевельнулась. В полной тишине прошло немало времени. Кто-то горестно вздохнул, кто-то позвал:

— Матушка!

Молчание в ответ.

Люди подошли к смертному одру и застали Петра и Февронию бездыханными. На лицах опочивших не было муки и страданий, от их вида не веяло печалью тлена, лица были умиротворены, торжественны и радостны. За стенами палат буйствовало полное жизни лето, на исходе июнь.

Плач и причитания расходились по княжьему дворцу от опочивальни с телами Петра и Февронии, как круги по воде от брошенного камня. Не в силах унять свой не поддельный, как бывает, а искренний, идущий от самой глубины души, плач, служанка забрела в соседнюю комнату, где Феврония несколько часов назад вышивала воздУх для церкви. Окно было открыто, и легкий сквозняк колыхал ткань с вышивкой и воткнутой в нее иглой, и трепетала продетая в игольное ушко нить…

Что было потом? Духовенство и боярство решило, что так как князь и княгиня стали иноками, то нельзя покоиться им в одном гробе, и положили их в разные домовины в разных храмах. Но на следующее утро — нашли лежащими рядом, в их общем гробе.

Как это могло произойти? Неведомою ли силой или руками любящих и почитающих людей тайно были перенесены тела? Святые ангелы или смертные, грешные люди позаботились об исполнении последней воли усопших? Всегда ли нужно все определять и объяснять?

Так было или иначе, но в любом случае это было чудо, и оно всколыхнуло город и обезоружило тех, кто хотел нарушить последнюю волю опочивших.

Петр и Феврония были похоронены в одном гробе возле городской соборной церкви Рождества Святой Богородицы. И болящие, с верой молящиеся им и припадающие к раке со святыми мощами, щедро обретают исцеление.

* * *

Сила жизни, дремавшая долгую зиму, скрыто копившаяся апрелем в набухании почек, в переливах веселых птичьих голосов, в самом воздухе, наконец выплеснулась, ибо уже переполнилась ею природа, ибо пришел уже срок. На Руси благоухал май.

По Оке плыла лодка, в ней двое — юноша и старик. Молодой мерно вздымает и опускает весла, старик сидит на корме, озирает это буйство жизни на берегах реки. Плывут молча. Плывут долго, почти целый день, близится вечер. За очередным поворотом реки показался остров, весь заросший лесом. Старик вдруг встрепенулся:

— Правь туда, — и указал рукой, — давай округ.

Они медленно огибали остров, старик внимательно вглядывался в заросли, ища что-то, приметное ему одному.

— Здесь, приставай.

Пристали, вытащили на берег лодку. Старик пошел прямо через кусты, цепляющиеся за одежду, парень молча шел за ним. Они остановились перед двумя старыми деревьями, которые столь близко росли друг к другу, что их ветви переплелись и обвили стволы друг друга.

— Вот они, — сказал старик.

— Те самые, которых она коснулась своею рукою? — вопросил молодой.

— Да.

Молчание. Майский ветер нежно касается лица, шевелит волосы. Парень взглянул на старика:

— Ты любил ее, дедушка?

— Да.

— А как же бабушка, ведь она твоя жена?

— Ее я тоже любил.

— А кого ты любил больше?

— Любовь не знает больше и меньше.

— Это грех?

— Любовь не может быть грехом. Грех — это убивать свою любовь. По закону мы можем одну женщину иметь женою своею, и именно желание обладать другой женщиной осуждается людьми и церковью, таков закон, но любить — это не значит обладать. Если есть желание обладать, присвоить, то здесь нет места любви, любовь хрупка. Наше желание обладать, иметь рождает ревность, ревность рождает ненависть, и вместе они затмевают любовь. Поначалу мной овладело это желание, страсть, я мыслил только о ней, забыв про жену свою. Бабушка твоя не слепая была, все видела и страдала очень, а я не замечал этого. Страсть ослепила меня… Феврония обладала даром от Бога. От нее было не скрыть мне помыслов своих грешных. Она подозвала меня… Ну, ты уже слышал это не раз… И ее слово открыло мне глаза. Ушла неуемная страсть, любовь осталась.

— Как же это, дедушка, несколько простых слов могут так изменить человека и напрочь рассеять то, что владело всеми его помыслами?

— Дело не столько в словах, сколько в силе правоты, с коей эти слова сказаны.

— Так скольких же можно любить? — спросил юноша, слегка порозовев лицом и на миг ушедши в себя. — Ты по-прежнему любишь, дедушка?

— Они обе ушли… А я, грешный, все еще живу. Мне остались воспоминания. Но воспоминание о любви — это не любовь. Любовь не может быть прошлым, прошлое уже ушло. Есть только настоящее, и любовь может быть только сейчас. Любимый человек пробуждает в нас любовь, но любовь не принадлежит ему одному. Любовь — это состояние бытия. Любовь — это видеть красоту мира, взаимосвязь всех вещей, видеть и понимать каждый миг.

Долгий весенний день подходил к концу, начинало темнеть.

— Я соберу веток для костра, — спохватился юноша.

Ночь. Поужинав, они сидели у затухающего огня под деревьями.

— Вот и тогда, — заговорил дед, — так же потухал костер, все устраивались на ночлег, она подошла, постояла и коснулась рукою веток… А наутро все увидели, что на этих ветках, воткнутых в землю у остывшего костра, распустились молодые листья. Вот они стоят и поныне, живые.

Молчание. Едва заметно улыбнувшись, старик молвил: