Пьер де Вильмаре - Досье Сарагоса

• Название: Досье Сарагоса
• Автор: Пьер де Вильмаре
• Жанр: Публицистика
• Год: 2002

Кто прикрывал и защищал Гестапо-Мюллера, руководителя нацистской тайной полиции с 1933 по 1945 годы, в то время как на Нюрнбергском процессе он фигурировал во главе списков военных преступников? Ибо он не умер на руинах Берлина в момент падения Третьего Рейха…

Знали ли вы, что генерал НКВД, который был мини-стром госбезопасности СССР при Сталине, «вел» дело Мюллера до 1951 года? Знали ли вы, что другого персонажа из верхней части списка в Нюрнберге, Мартина Бормана, серого кардинала Гитлера, тоже загадочным образом защищали после войны?

Знали ли вы, что между Баварией и Испанией до 1948 года функционировала тайная сеть, снабженная радиостанциями, и что во Франции, в Монпелье, в Тарбе, в По французы повиновались ее дирижеру Мартину Борману?

Офицер разведывательной службы, автор этого труда — единственный специалист, который встретил Бормана в 1949 году, незадолго до того, как тот окончательно уехал в Южную Америку, где и умер в 1959 году. Но во избежание любых возражений, автор опирается здесь на ранее неизвестные читателю американские, советские, восточногерманские (из Штази), чешские архивы, и на свидетельства некоторых руководителей разведывательных служб из Берлина, Праги, Варшавы, Брюсселя, Буэнос-Айреса, собранные автором в ходе его дли-тельного расследования в Центральной Европе, Испании, Южной Америке, и погружения в тайны Европы, оккупированной Советским Союзом.

Выдающийся репортер Джон Суэйн, увидев архивы автора, написал в 1996 году в газете «Санди Таймс», что, будь они опубликованы, мир бы очень удивился. Уже в 1995 году немецкий журнал «Фокус» ссылался на него в своей статье о послевоенной истории Мюллера.

Так и существует реальная история, шагая параллельно с историей официальной.

---

А в то же самое время Мари-Мадлен Фуркад, одна из руководителей сети Со-противления «Альянс», сбежала из тюрьмы в Экс-ан-Провансе. По срочному приказу Мюллера всех ее охранников поставили к стенке. Любопытная разница в обращении.

(22 октября 1974 года я должен был вместе с г-жой Фуркад участвовать в пере-даче французского телевидения в диалоге с Треппером, деятельность которого я исследовал в Бельгии и Германии. У меня на руках было много данных, пере-данных мне одним ответственным чиновником из бельгийской контрразведки. В последнюю минуту Треппер через своего адвоката потребовал, чтобы я не участвовал в передаче. Хотя я к тому времени уже был в студии, продюсер упросил меня уйти, потому что Треппер заявил, что в противном случае он от-кажется участвовать в анонсированном обсуждении. Нужно было «спасать передачу». Это свидетельствует о том, насколько Треппер боялся моих возможных разоблачений. — прим. автора.)

8.6. Допрашивающие говорят больше, чем их арестанты

Отметим удивительное рассуждение Хайнца Паннвица, которое тот высказал своему узнику «Кенту», когда в сентябре 1943 года сообщил ему, что Треппер сбежал. Итак. «Кент» узнает, что стало с Треппером, чего он не знал, с тех пор как убежал в Марсель.

— У этого не будет никаких последствий для нашей собственной работы, — заве-ряет его Паннвиц.

Все же необычно, что охранники, и, главным образом, профессиональные сле-дователи держат своих заключенных в курсе того, что происходит вокруг и око-ло их дел. Кроме того, отчего это Паннвиц был так определенно уверен?

В другой раз Берг лично ждет, пока ему удастся остаться один на один с «Кен-том», чтобы рассказать ему, что Михаил Макаров, один из его подчиненных ра-дистов, поддерживавших связь с Москвой, «арестован и уже много рассказал». Но апогея достигает Генрих Мюллер собственной персоной.

Обычно полицейские оставляют своих узников пребывать в неведении и сомне-ниях. Но когда и «Кента» перевозят из Марселя в Париж для основательного допроса, тотчас же в Париже появляется и Мюллер, чтобы присутствовать при допросах и, если возникнет потребность, вмешаться, так как ему известны все сведения. «Кент» рассказывает, что как только его ввели в кабинет, где Фри-дрих Панцингер стоял рядом с Мюллером и тремя другими эсесовцами, как Мюллер вмешался и спросил у своих помощников:

«Вы уверены, что этот молодой человек — действительно «Кент», который руководил в Бельгии крупной фирмой и, параллельно, советской разведывательной сетью? Это действительно он ездил на встречу с Шульце-Бойзеном в Берлин, получил от него информацию и передал ее в Москву?»

Таким образом, в нескольких коротких фразах, «Кент» узнает из уст Мюллера существенную часть своего собственного досье. Как такое возможно, что «вели-кий полицейский», который так гордится этим и хвастается своим прозвищем «Гестапо-Мюллер», вот так сразу раскрывает «Кенту», что именно уже известно немцам о его роли?

Если «Кент» в 1995 году без прикрас подчеркивает эту сцену, это значит, что он, со своей стороны, хочет разъяснить читателю, что Мюллер без сомнения не является тем крупным антикоммунистическим и антисоветским специалистом, каким его описывали, но что он уже в этот момент, или, возможно, уже давно, состоит в сговоре с Москвой.

Впрочем, вскоре после этого Мюллер приходит посмотреть на него в здание, где он находится под замком, прежде чем его переведут в особняк в Нёйи. Он ин-формирует «Кента», что Треппер заговорил и согласился участвовать в большой радиоигре с Москвой. Кто тут кого обманывает? Зачем нужно предупреждать «Кента»? Чтобы убедить и его тоже принять участие в этих манипуляциях? Мы в это вряд ли поверим, потому что, согласно рассказу «Кента» и документам из советских архивов, которые он опубликовал в приложении к своей книге, руко-водство ГРУ «с апреля 1943 года» знало, что Гестапо контролировало его. Его, Треппера и некоторых других.

Никто не заинтересовался этим вопросом, как и многими другими, ни сразу, ни когда он был гостем французского телевидения после выхода своей книги в 1995.

Двадцатью годами раньше, когда так много деталей еще не было известно, этот приступ заботливости, которую проявили следователи Гестапо по отношению к некоторым заключенным, питал мое недоумение и недоумение ряда иностранных специалистов.

В Бельгии и в Польше, где Треппер жил после своего освобождения из России, такое количество лжи «Большого шефа» в прессе вызвало удивление. Среди удивившихся был и Андре Муайен, один из подлинных героев бельгийского Со-противления, который после 1944 года имел дело с несколькими главными дей-ствующими лицами «Красного оркестра», а также один из трех руководителей бельгийской контрразведки, открывший для меня некоторые досье, собранные во время оккупации.

Если Москва еще с апреля 1943 года знала, почему же она тогда до начала 1945 года продолжала этот полностью фальшивый диалог, если не потому, что ее собеседники на самом деле информировали ее вместо того, чтобы дезинфор-мировать? Давайте, наконец, примем во внимание и то, что хотя Мюллер и Бор-ман обращались к ГРУ, в штат которого тогда входили Треппер и «Кент», но в действительности именно Абакумов занимался этой «Большой игрой». И, сам не зная того, именно Абакумов, начиная со свидетельства одного из наиболее важных перебежчиков, ушедших на Запад в 1960 году, даст нам один из ключей к загадке Гестапо-Мюллера.

ГЛАВА IX

9.1. Виктор Абакумов на линии

В конце весны 1943 года Карл Гиринг уже напал на след одного латышского эмигранта, когда по состоянию здоровья ему пришлось уступить свое место Хайнцу Паннвицу. Согласно его досье, этот латыш был бывшим генералом ин-тернациональных бригад в Испании, укрывшимся во Франции в 1938 году и осенью 1940 года предложившим свои услуги военному атташе советской ди-пломатической миссии при правительстве Петэна. Звали его Вольдемар Озолс. Он исчез в ноябре 1942 года, когда Вермахт захватил южную зону Франции.

Различные улики вывели расследование Гиринга, а затем Паннвица, на сеть, радиограммы которой иногда отправлялись в Лондон, а иногда в Москву. Панн-виц заставил «Кента» искать с ним контакт. «Кент», который видел, что петля Гестапо в любом случае затягивалась вокруг Озолса, попросил на это разреше-ние Центра, без ведома Паннвица. В таком случае «Кент» мог бы защитить Озолса, уверив Гестапо, что он, мол, его «перевербовал».

В этот момент, впрочем, Паннвиц, казалось, все больше и больше склонялся к идее сотрудничества с Москвой. После высадки американцев и англичан в Алжире и переноса военных действий в Италию разве не видел он, как говорил ему «Кент», что Германия проиграет войну? «Кент» уверял Паннвица, что смо-жет похлопотать за него перед своими начальниками, в то время как от запад-ных союзников такому важному деятелю Гестапо не стоило бы ждать никакой пощады. Маргарет Барча, любовница Кента, сумела со своей стороны завязать дружбу с любовницей Паннвица, чья бдительность все слабела.

Со своей стороны, Леопольд Треппер, который все более и более щедро прини-мал участие в радиоигре с Москвой, как в СССР, так и позже на Западе пред-ставил совершенно другую версию дела Озолса. Он безудержно осыпает «Кен-та» обвинениями и приравнивает его к «этому латышу», говоря, что «Кент» «поистине заслужил свои нашивки полноправного члена зондеркоманды».

Клевета, из которой Москва сделала официальный судебный приговор, но два-дцатью годами позже, в своих постановлениях о реабилитации «Кента», напро-тив, обвинила уже Треппера в измене. Но «Большой шеф» к тому времени уже умер.

Летом 1943 года через Озолса вышли на бывшего капитана французской армии Поля Лежандра, организатора сети «Митридат», чью просоветскую позицию уже очень давно оценили в Москве. Несмотря ни на что, после высадки союзников в Нормандии Лежандру пришлось удивиться тому, что требования Центра касают-ся больше состояния и передвижений англо-американских войск, нежели Вер-махта. «Кент» тогда ему пояснил, что сотрудничество между СССР и западными союзниками не было ни всеобъемлющим, ни доверительным, как это представ-лял себе француз, за исключением разве что некоторых особенных случаев.

В этот переломный момент войны у Озолса и Лежандра был их собственный шифр для связи с Москвой, доверие которой к ним было настолько большим, что радиограмма номер 47 от 9 сентября 1944 года требовала от них воспользо-ваться любыми возможностями для вербовки немецких офицеров, с которыми они имели или якобы имели контакты, в тот момент, когда атмосфера для этого будет благоприятной, «так как поражение Берлина неизбежно и неотвратимо».

Треппер настолько разошелся в своем желании убедить, что «Кент» — преда-тель, что в своем личном пересказе этой истории в мемуарах «Большая игра» он делает ошибку за ошибкой: он называет Озолса «Solja», в то время как его псевдоним был «Zola» («Золя»); он забывает, что в 1941 году, когда его пере-датчик был сломан, он вынужден был прибегнуть к помощи Лежандра и Озолса, чтобы восстановить контакт с Центром. Почему «Большой шеф» молчит об этом? Почему он, столь любящий рассказывать в печати и в воспоминаниях о своих высоких связях во всех кругах, в том числе в Виши, умалчивал о своих контак-тах с Озолсом и его друзьями, среди которых был Морис Виолетт, бывший гене-рал-губернатор Алжира и после 1945 года один из депутатов нового Нацио-нального собрания?