Кнут Гамсун - Под осенней звездой (пер. Благовещенская)

• Название: Под осенней звездой (пер. Благовещенская)
• Автор: Кнут Гамсун
• Жанр: Классическая проза

Гамсун (Hamsun) — псевдоним. Настоящая фамилия Педерсен (Pedersen) — знаменитый норвежский писатель, лауреат Нобелевский премии (1920). Имел исключительную популярность в России в предреволюционные годы. Задолго до пособничества нацистам (за что был судим у себя в Норвегии).

---

Вдругъ я прихожу на мгновеніе въ полное сознаніе и соображаю, что могу сказать что-нибудь въ бреду и разбудить Фалькенберга. Я судорожно сжимаю зубы и вскакиваю съ постели. Снова натянувъ на себя свое мокрое платье, я ощупью спускаюсь съ лѣстницы и бросаюсь опрометью бѣжать черезъ поля. Черезъ нѣсколько времени мое платье начинаетъ согрѣвать меня. Я бѣгу по направленію къ лѣсу, гдѣ мы работали. Съ моего лица катятся капли пота и дождя, лишь бы мнѣ достать пилу, тогда я изгоню изъ своего тѣла лихорадку работой, — это старое, хорошо испытанное мною средство. Пилы нѣтъ, но зато я нахожу мой топоръ, который я самъ спряталъ въ субботу вечеромъ, — и я начинаю рубить. Тьма такая, что я почти ничего не вижу; но я изрѣдка ощупываю рукой зарубленное мѣсто на стволѣ, и мнѣ удается срубить нѣсколько деревьевъ. Потъ льется съ меня градомъ.

Когда я почувствовалъ себя достаточно утомленнымъ, я спряталъ топоръ на старое мѣсто. Начало свѣтать, и я побѣжалъ домой.

— Гдѣ ты былъ? — спросилъ Фалькенбергъ.

Я не хотѣлъ, чтобъ онъ узналъ о моей простудѣ, такъ какъ онъ могъ бы проговориться объ этомъ въ кухнѣ, а потому я пробормоталъ, что и самъ не знаю, куда ходилъ.

— Ты, вѣрно, былъ у Рённаугъ, — сказалъ Фалькенбергъ.

Я отвѣтилъ, что дѣйствительно былъ у Рённаугъ, разъ онъ отгадалъ.

— Отгадать это вовсе не трудно, — замѣтилъ онъ. — Но что касается до меня, то я уже ни къ кому больше не пойду.

— Такъ ты, значитъ, женишься на Эммѣ!

— Да, это дѣло налаживается. Досадно, что и тебѣ нельзя здѣсь остаться. Тогда и ты, пожалуй, могъ бы жениться на одной изъ остальныхъ.

И онъ продолжалъ дальше говорить на эту тему и сказалъ, что я, можетъ быть, и могъ бы жениться на одной изъ другихъ дѣвушекъ, но что у капитана не было больше никакой работы для меня. Мнѣ не надо даже на слѣдующій день итти въ лѣсъ… Я слушалъ Фалькенберга, но слова его доносились до меня откуда-то издалека, изъ-за цѣлаго моря сна, которое надвигалось на меня.

Когда я проснулся наслѣдующее утро, то лихорадки у меня уже больше не было, я чувствовалъ только нѣкоторую истому; тѣмъ не менѣе, я приготовился идти въ лѣсъ.

— Тебѣ незачѣмъ надѣвать на себя больше платье, въ которомъ ты ходишь на работу въ лѣсъ. Вѣдь я уже сказалъ тебѣ это.

— И то правда! Но я все таки надѣну рабочее платье, такъ какъ другое совсѣмъ мокрое.

Фалькенбергъ чувствуетъ себя немного смущеннымъ вслѣдствіе своей измѣны; но онъ извиняется тѣмъ, будто бы думалъ, что я наймусь къ священнику.

— Такъ ты, значитъ, не пойдешь на работу въ горы? — спросилъ. я.

— Гм… Нѣтъ изъ этого ничего не выйдетъ. О, нѣтъ! Ты и самъ понимаешь, что я усталъ, наконецъ, таскаться съ одного мѣста на другое. А лучше, чѣмъ здѣсь, мнѣ нигдѣ не будетъ.

Я дѣлаю видъ, что это меня совсѣмъ не трогаетъ, и выказываю вдругъ большой интересъ къ Петру:- самое ужасное это то, что бѣднягу выбрасываютъ на улицу.

— Выбрасываютъ, нечего сказать! — воскликнулъ Фалькенбергъ. — Когда онъ пролежитъ здѣсь больнымъ ровно столько недѣль, сколько полагается по закону, то онъ отправится домой. Вѣдь у его отца есть свой дворъ съ землей.

Потомъ Фалькенбергъ объявилъ мнѣ совсѣмъ чистосердечно, что чувствуетъ себя не въ своей тарелкѣ съ тѣхъ поръ, какъ рѣшилъ покинуть меня. Если бы но Эмма, то онъ наплевалъ бы на капитана.

— Вотъ, посмотри-ка, это я отдаю тебѣ.

— Что это такое?

— Это свидѣтельства. Они мнѣ больше не нужны, но тебѣ они могутъ пригодиться въ трудную минуту. можетъ быть, когда-нибудь вздумаешь настраивать фортепіано.

При этихъ словахъ онъ протянулъ мнѣ бумаги и ключъ для настраиванія.

Но такъ какъ я не обладаю хорошимъ слухомъ Фалькенберга, то эти вещи для меня безполезны, и я объявляю, что чувствую себя болѣе способнымъ настроить точильный камень, нежели фортепіано.

Фалькенбергъ расхохотался и, повидимому, почувствовалъ нѣкоторое облегченіе, видя меня такимъ веселымъ до самаго конца.

Фалькенбергъ ушелъ. Мнѣ нечего было дѣлать, а потому я легъ одѣтый на кровать и сталъ думать. Какъ бы то ни было, но работа наша была окончена, и мы ушли бы отсюда во всякомъ случаѣ. Не могъ же я разсчитывать остаться здѣсь на вѣчные времена. Одно не входило въ наши разсчеты, — это то, что Фалькенбергъ остался. Если бы на мою долю выпало получить его мѣсто, то я работалъ бы за двоихъ! Нельзя ли подкупить Фалькенберга, чтобы онъ отказался отъ мѣста? Ужъ если говорить всю правду, то мнѣ казалось, что я подмѣчалъ у капитана нѣкоторое недовольство по поводу того, что у него на дворѣ есть работникъ, который носитъ одну съ нимъ фамилію. Очевидно, я ошибался.

Я думалъ и ломалъ себѣ голову. А вѣдь я былъ хорошимъ работникомъ, насколько я знаю. И я никогда не воровалъ у капитана ни одной минуты для работы надъ моимъ изобрѣтеніемъ.

Я снова погрузился въ дремоту. Меня разбудили шаги на лѣстницѣ. Прежде чѣмъ я какъ слѣдуетъ успѣлъ встать съ кровати, въ дверяхъ очутился капитанъ.

— Лежите, лежите, — сказалъ онъ ласково и хотѣлъ уже уходить. — А впрочемъ, разъ я уже васъ разбудилъ, то мы можемъ, пожалуй, свести наши счеты?

— Благодарю васъ. Какъ вамъ угодно.

— Вотъ видите ли, мы оба, какъ вашъ товарищъ, такъ и я, думали, что вы найметесь къ священнику, а потому… А теперь и хорошей погодѣ насталъ конецъ, такъ что въ лѣсу работать невозможно, да тамъ и немного осталось несрубленныхъ деревьевъ. Да, что я хотѣлъ сказать? Вотъ видите ли, я разсчитался съ вашимъ товарищемъ, а что касается до васъ, то я не знаю?…

— Я удовлетворюсь той же платой, конечно.

— Мы рѣшили съ вашимъ товарищемъ, что ваша поденная плата должна быть немного больше.

Объ этомъ Фалькенбергъ не упомянулъ мнѣ ни единымъ словомъ; по всей вѣроятности, самъ капитанъ придумалъ это.

— У насъ съ товарищемъ было уговорено, что мы будемъ получать поровну, — замѣтилъ я.

— Но вѣдь вы руководили работой. Конечно, вы должны получить по пятидесяти эрэ лишнихъ въ день.

Такъ какъ я убѣдился, что мои возраженія не послужатъ ни къ чему, то я предоставилъ капитану произнести разсчетъ, какъ онъ хотѣлъ, и принялъ деньги. При этомъ я замѣтилъ, что получилъ больше, чѣмъ ожидалъ.

Капитанъ отвѣтилъ:

— Очень радъ. Я просилъ бы васъ принять также и вотъ это свидѣтельство о вашей работѣ.

И онъ протянулъ мнѣ бумагу.

Онъ былъ справедливый и честный человѣкъ. Если онъ не упоминалъ о водопроводной работѣ весною, то онъ, конечно, имѣлъ на то свои причины, и я не хотѣлъ надоѣдать ему вопросами.

Онъ спросилъ:

— Такъ вы отправляетесь на желѣзнодорожные работы?

— Нѣтъ, я еще не рѣшилъ.

— Ну, да, конечно… Благодарю васъ за пріятную компанію.

И онъ направился къ двери. А я, оселъ этакій, не могъ дольше сдерживать себя и спросилъ:

— Не найдется ли у васъ работы для меня попозже, весною?

— Право, не знаю, мы посмотримъ. Я… Это будетъ зависѣть… Но если вы будете въ этихъ краяхъ… Я что вы собираетесь дѣлать съ вашей машиной?

— Если бы вы разрѣшили оставить ее пока здѣсь…

— Само собою разумѣется.

Когда капитанъ ушелъ, я опустился на кровать. Итакъ, все кончено! И слава Богу! Теперь девять часовъ, она встала, она ходитъ въ томъ домѣ, который я вижу изъ этого окна. Надо будетъ поскорѣе убраться отсюда.

Я вытащилъ свой мѣшокъ и началъ укладывать въ него свои вещи. Потомъ я натянулъ поверхъ блузы свою мокрую куртку и былъ готовъ. Однако, я снова опустился на кровать.

Вошла Эмма и сказала:

— Милости просимъ завтракать!

Къ моему ужасу она держала на рукѣ мое одѣяло.

— Барыня просила узнать, не твое ли это одѣяло.

— Мое? Нѣтъ. Я уложилъ свое одѣяло въ мѣшокъ.

Эмма ушла съ одѣяломъ.

Конечно, я не могъ признать одѣяла. Чтобы ему провалиться, этому одѣялу!… Не пойти ли мнѣ завтракать? Я могъ бы заодно поблагодарить и проститься. Въ этомъ не было бы ничего страннаго.

Снова вошла Эмма съ аккуратно сложеннымъ одѣяломъ въ рукахъ. Она положила его на перекладину и сказала:

— Если ты не придешь сейчасъ, то кофе остынетъ.

— Зачѣмъ принесла ты сюда это одѣяло?

— Барыня велѣла мнѣ оставить его здѣсь.

— Можетъ быть, это одѣяло Фалькенберга. — пробормоталъ я.

Эмма спросила:

— Такъ ты уходишь теперь?

— Да. Разъ ты не хочешь меня знать, то…

— Ишь ты? — сказала Эмма, сверкнувъ глазами.

Я пошелъ за Эммой на кухню. Въ то время, какъ я сидѣлъ за столомъ, я увидѣлъ въ окно капитана, который шелъ въ лѣсъ. Я обрадовался, что онъ ушелъ; быть можетъ, барыня выйдетъ теперь на кухню.

Я поѣлъ и всталъ изъ-за стола. Уйти мнѣ, не попрощавшись съ ней? Конечно! Я прощаюсь со служанками и говорю нѣсколько словъ каждой изъ нихъ.

— Я хотѣлъ бы также попрощаться и съ барыней, но…

— Барыня у себя, я пойду…

Эмма пошла въ комнаты и черезъ мгновеніе возвратилась.