Иосиф Бентковский - Женщина-калмычка Большедербетского улуса в физиологическом, религиозном и социальном отношениях

• Название: Женщина-калмычка Большедербетского улуса в физиологическом, религиозном и социальном отношениях
• Автор: Иосиф Бентковский
• Жанр: История

Иосиф Викентьевич Бентковский (польск. Józef Bętkowski; 19 марта 1812 — 15 (27) августа1890) — российский статистик польского происхождения.

Родился в семье знатных, но небогатых дворян Брескульского уезда Варшавского герцогства Викентия Бентковского и Жозефины Бентковской, урожденной Рудницкой. «Среднее образование я получил сначала в Влоулавске (Вроцлаве), а потом в Плоуке (Плоцке), но высшего не дала мне даже начать революция 1830 года и бросила на Кавказ».

После польского восстания 1830 года оказался на Кавказе.

«Русский язык я изучил на марше с таким успехом, что по прибытии в Ставрополь 4 февраля 1834 года меня, после отличной рекомендации партионного офицера, которому я в походе помогал в переписке, оставили в штабе Кавказской линии и Черномории и Астрахани для распределения и рассылки множества документов на польском и литовском языках (метрик) в разные части войск, где служили поляки».

На Кавказе принял православие и вступил в казачье линейное войско. Дослужился до звания офицера, казачьего сотника, начальника Михайловской станицы, заседателя полкового правления 4-й бригады Кавказского линейного войска.

Выйдя в отставку и поселившись в селе Безопасном, посвятил себя сельскому хозяйству и торговле и смог вплотную заняться историко-литературными трудами. Стал действительным членом Ставропольского статистического комитета. Будучи с 1871 года секретарём комитета, он переехал в Ставрополь и всецело занялся учёной деятельностью.

Скончался 15 августа 1890 года.

В трехтомной антологии публикуются произведения писателей, публицистов, деятелей культуры: А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, А.И. Одоевского, А.А. Бестужева-Марлинского, В.И. Соколовского, И.В. Бентковского, Я.В. Абрамова, СВ. Фарфоровского, Н.И. Воронова, К.Л. Хетагурова, Г.Н. Прозрителева, Г.А. Лопатина, — в разное время живших на Северном Кавказе, в Ставрополе, подвергшихся ссылке на Кавказ или гонениям со стороны властей, а также исследования Н.А. Кот-ляревского, Л.П. Семенова, И.П. Лейберова, Н.В. Маркелова и др. о них и об их творчестве. Произведения «опальных» связаны с нашим краем, Северным Кавказом. Русские писатели проложили пути к взаимопониманию народов России, их произведения способствуют строительству мира в многонациональном регионе

---

Сватовство у калмыков сопровождается платежом за невесту «шагате», подарками свадебными «хурюм» и, само собою разумеется, брачным пиром. Для устранения на всякий случай и с обеих сторон произвольного требования, закон (статья 46) положительно определил размер того и другого и, заметим, определил не по материальному состоянию, а по социальному положению жениха и невесты.

«Если, например, кто из владельцев и табанагоутов (зятья владельцев не ханской крови) один у другого за сына своего сговорит дочь-девицу, то за таковую невесту отцу ее женихов отец должен заплатить 30 вещей жестоких[3], 150 лошадей и 400 овец; а между малых владельцев и табанагоутов платить за невесту по 10 вещей жестоких, по 50 лошадей и по 100 овец. А приданого за таковыми невестами давать по пропорции взятого за них платежа».

«За дочь ясачного сборщика 40 кибиток платежа определяется: 5 верблюдов, 25 лошадей и коров и 40 овец; а за нее приданого должно быть: 10 портищ платья и 20 вещей, седло с убором и одно платье уборное, 2 верблюда и 2 лошади. А если дается в приданое служитель или служанка, то зять тестя и тещу должен отдарить верблюдом».

«За дочь ясачного сборщика 20 кибиток платежа: 4 верблюда, 20 лошадей и коров и 30 овец; а за нее приданого имеет быть 5 портищ платья и 15 вещей, 1 верблюд и 1 лошадь. А зять тестя и тещу должен отдарить по рассмотрению доброты приданого». Придворные служители в платеже за дочь и получении приданого были сравнены с сборщиками 20 кибиток.

«За дочь посредственного человека платежа: 3 верблюда, 15 лошадей и коров и 20 овец; а за нее приданого: 1 верблюд и 1 лошадь, 4 портища платья и 10 вещей. А тестя и тещу отдарить по рассмотрении доброты приданого».

«За дочь подлого человека (раба) платежа: 2 верблюда, 10 лошадей и коров и 15 овец; а за нее приданого: пара платья, лошадь с седлом и прочим принадлежащим убором и 1 верблюд».

О брачном пире существовало тоже положение, за исключением, однако ж, владельцев и их родственников (табанагоутов), о которых закон в этом случае не сделал постановления, вероятно, с целью дать им возможность выказать пред народом восточную роскошь и хвастовство в глазах толпы…

Когда, например, сын ясачного сборщика 40 кибиток ехал жениться, то отец должен был отправить с ним на пир 4 лошади и коровы и 5 овец. Сборщик 20 кибиток обязан был дать сыну на брачный пир 3 лошади и коровы и 4 овцы. Посредственный человек — лошадь или корову и 3 овцы, а подлый человек — одною овцою меньше. Впрочем, закон предоставил на волю договаривающихся сватов уменьшить платеж за невесту и количество приданого, но не увеличивать. В обоих случаях нельзя не заметить экономического такта монгольских законодателей и прежнего цветущего состояния калмыков.

Буддизм не придает браку догматического значения. Он не более как гражданская сделка, заключение которой вытекает из естественной необходимости и обусловливается некоторыми формами и народным обычаем, а иногда остается даже без всяких религиозных и гражданских форм и обычаев.

Калмык поэтому может иметь одну жену или две: это зависит от его воли и состояния. Нужно, однако ж, заметить, что в Большедербетском улусе двоеженство давно вышло из обычая, хотя, быть может, вследствие только бедности народа. Калмыку нельзя жениться на родственнице, в каком бы колене роднёю она ему не приходилась, но он может взять, если бы захотел, жену умершего старшего брата, между тем как тот на жене младшего жениться не может. Калмык может исполнить религиозный обряд при вступлении в брак и может не исполнить. Бывают случаи, что религиозный обряд, при полном согласии супругов, повторяется ими, начиная с самого сговора и, несмотря на то, может быть впоследствии расторгнут, — право, к которому калмыки, к чести их можно сказать, прибегают в чрезвычайных только случаях.

Казалось бы, что при положительном невмешательстве религии брак должен бы быть очень шатким союзом для женщины, но оказывается напротив. Калмычка своим характером, нравственностью и благоразумием умела себя поставить в самое прочное положение. Она часто приобретает большое нравственное влияние на мужа и смело может рассчитывать прожить с ним свой век, пользуясь его любовью и уважением семьи, лишь бы только не была бездетною. В противном случае по прошествии 7 лет ее ожидает развод. Отсюда ясно, что брак у буддистов имеет более социальное, нежели религиозное значение, хотя, правда, без совета «зурхачи» не начинается ни одна свадьба.

Зурхачи, духовное лицо в сане гелюнга, — что соответствует нашему священнику, — по специальности астролог. Он обязан наблюдать течение луны, замечать времена года и погоду, предсказывать счастливые дни, часы и минуты, для начатия какого бы то ни было дела; предостерегать от дней несчастных — и все это на основании древней книги, называемой «зурханном». Суеверный калмык, слепо верующий в премудрость астролога, не начнет ни какого важного дела, а тем более свадьбы, не посоветовавшись прежде с зурхачеем, в каком хотоне искать невесты? на юге или западе? в какой день или час отправиться за нею в путь?

После таких вопросов зурхачи, глубокомысленно посмотревши в книгу и затем долго подумавши, называет время и направление будущему путнику, но когда вопрос идет о дне свадьбы, то, случается, откладывает брак иногда на год, два, даже более, так что четырнадцатилетняя девушка, хотя бы была и раньше просватана, выходит замуж обыкновенно 16 или 17 лет. Не послушаться предсказания зурхачи — значит накликать на свою голову неминуемое несчастье, а на это ни один калмык не отважится.

Сватовство лежит, прежде всего, на прямой обязанности родителей, а за их смертью — ближайших родственников. По большой части ни жених, ни невеста не знают, за кого их сватают, а бывает и то, что до самого брака они не видят друг друга, и все-таки не противуречат желаниям родителей или тех, кто заступает их место.

Заручившись предсказанием зурхачи, отец или родственник соображается еще с своим социальным положением и никогда не будет сватать у старшего себя. Так, например, простой калмык не посватает дочь зайсанга, а последний — дочь владельца. Неравные браки не в обычае народа и допускаются только в редких случаях, и то не иначе, как по предложению старшей стороны. В этом случае калмыки крайне щекотливы и соединение белой кости с черною считают делом, равным семейному несчастью. Такие браки чрезвычайно редки.

Отец жениха, взвесив с глубоким вниманием все свои шансы, посылает родственника или приятеля искать для сына невесты в другой аймак и даже улус, нередко верст за 200, с должным наставлением собрать прежде точные справки о летах, характере и состоянии невесты, если предварительное о том дознание не было сделано через верных людей или самими родителями. Затем калмык, привесивши к седлу добрую «бортого» водки, отправляется в путь.

Приехав в хотон, где есть на примете невеста, он не спеша слезает с коня, треножит его, снимает бортого и направляется в кибитку избранной, которую или уже знал, или же узнает по приезде в первый раз по указанию других. После краткого приветствия с обеих сторон «ленде, ленде» и нескольких фраз о путевых впечатлениях калмык садится на пятку, закуривает трубку и, сделав несколько отчетливых плевков (это одна из общих их привычек), прямо объясняет цель своего приезда. Этикет не требует на этот раз от родителей ответа, но и не препятствует им распить с приезжим привезенную водку. Опорожнив бортого и отдохнувши, калмык отправляется домой, не заботясь об ответе, зная наперед, что родители не дадут его с первого раза, хотя бы и пожелали отдать дочь за предложенного жениха.

Спустя месяц или два отец опять посылает к родителям невесты и опять с «бортого» водки, но на этот раз, чтобы узнать, отдадут ли они невесту за его сына. Положительного ответа посланный, однако ж, и тут не услышит. Но если отец и мать невесты примут привезенную водку и по-прежнему разопьют ее с посланным, то это значит, что они согласны отдать дочь свою за предлагаемого жениха. В противном случае, водка отсылается обратно.

Наконец в третий раз, когда, разумеется, дело пойдет на лад, едет сам отец жениха в сопровождении двух-трех женатых приятелей и, конечно, берет с собой не одну, а несколько «бортого» водки, арке и арзы, а иногда живого барана, если переезд не дальний, и непременно кирпич калмыкского чая, небольшой сыромятный ремешок и кусок клея; не забудет также взять и какую-нибудь серебряную монету. Последние три вещи имеют символическое значение: ремень связывает, клей плотно соединяет, а серебро обогащает. Затем, угостившись небезобидно дома, все садятся на коней и отправляются в хотон невесты.

Там дело начинается, прежде всего, с водки, и пока молодежь управляется на дворе с резанием барана, а молодицы варят «шюлюна», новые сваты, оставшись в кибитке, одни заключают между собою сделку о количестве платежа за невесту и приданого, о свадьбе и угощении, при этом присутствует и мать невесты. Люди посторонние, догадываясь, о чем толкуют старшие, не входят до тех пор в кибитку, пока отец жениха не передаст своему свату в руки кирпича калмыкского чая, платок с завернутым в него ремешком, клеем и серебряною монетою, не положит на столик перед бурханом «такилан шире», где вещи эти лежат до самой свадьбы, а потом сохраняются в сундуке жены в воспоминание брачного союза. После того начинается более или менее продолжительный пир, что и называется «ююлен доусхо».