Николай Лейкин - Актеры-любители

• Название: Актеры-любители
• Автор: Николай Лейкин
• Жанр: Русская классическая проза

Лейкин, Николай Александрович — русский писатель и журналист. Родился в купеческой семье. Учился в Петербургском немецком реформатском училище. Печататься начал в 1860 году. Сотрудничал в журналах «Библиотека для чтения», «Современник», «Отечественные записки», «Искра».

Большое влияние на творчество Л. оказали братья В.С. и Н.С.Курочкины. С начала 70-х годов Л. - сотрудник «Петербургской газеты». С 1882 по 1905 годы — редактор-издатель юмористического журнала «Осколки», к участию в котором привлек многих бывших сотрудников «Искры» — В.В.Билибина (И.Грек), Л.И.Пальмина, Л.Н.Трефолева и др.

Фабульным источником многочисленных произведений Л. - юмористических рассказов («Наши забавники», «Шуты гороховые»), романов («Стукин и Хрустальников», «Сатир и нимфа», «Наши за границей») — являлись нравы купечества Гостиного и Апраксинского дворов 70-80-х годов. Некультурный купеческий быт Л. изображал с точки зрения либерального буржуа, пользуясь неиссякаемым запасом смехотворных положений. Но его количественно богатая продукция поражает однообразием тематики, примитивизмом художественного метода. Купеческий быт Л. изображал, пользуясь приемами внешнего бытописательства, без показа каких-либо сложных общественных или психологических конфликтов. Л. часто прибегал к шаржу, карикатуре, стремился рассмешить читателя даже коверканием его героями иностранных слов. Изображение крестин, свадеб, масляницы, заграничных путешествий его смехотворных героев — вот тот узкий круг, в к-ром вращалось творчество Л. Он удовлетворял спросу на легкое развлекательное чтение, к-рый предъявляла к лит-ре мещанско-обывательская масса читателей политически застойной эпохи 80-х гг. Наряду с ней Л. угождал и вкусам части буржуазной интеллигенции, с удовлетворением читавшей о похождениях купцов с Апраксинского двора, считая, что она уже «культурна» и высоко поднялась над темнотой лейкинских героев.

Л. привлек в «Осколки» А.П.Чехова, который под псевдонимом «Антоша Чехонте» в течение 5 лет (1882–1887) опубликовал здесь более двухсот рассказов. «Осколки» были для Чехова, по его выражению, литературной «купелью», а Л. - его «крестным батькой» (см. Письмо Чехова к Л. от 27 декабря 1887 года), по совету которого он начал писать «коротенькие рассказы-сценки».

---

Люба въ это время плакала.

— Не реви! Чего ты! раздраженно крикнула на нее Дарья Терентьевна и, обратясь къ Плоскову, сказала:- Ахъ, господинъ Плосковъ, какой вы переполохъ вносите въ нашъ домъ. Жениться на дѣвушкѣ… Вы думаете, это шутка? А чѣмъ вы жить будете, позвольте васъ спросить? Вѣдь Люба привыкла къ роскоши. Она вонъ на своихъ лошадяхъ разъѣзжаетъ…. У насъ шесть человѣкъ прислуги… А выдетъ за васъ, такъ что она будетъ дѣлать? Глазами хлопать? Или опять или подъ крыло къ родителямъ?

— Постой, Дарья Терентьевна, не горячись, надо спокойно… останавливалъ ее Андрей Иванычъ.

— Я имѣю настолько средствъ, чтобъ содержать жену, я служу, получаю приличное жалованье, имѣю побочныя заработки, заговорилъ Илосковъ, но Андрей Иванычъ и его перебилъ. — Позвольте… Дайте мнѣ высказаться… Виноватъ… Я забылъ ваше имя, и отчество…

— Виталій Петровичъ!..

— Милѣйшій Виталій Петровичъ! Я убѣжденъ, что не въ роскоши счастье, вѣрю, что вы настолько имѣете средствъ, чтобы прилично содержать жену, но сколь мнѣ ни прискорбно это, но простите, долженъ отказать вамъ въ рукѣ Любы и прямо изъ-за ея молодости. Люба еще молода, мы еще не думаемъ выдавать ее замужъ, мы еще не привыкли къ этой мысли.

Плосковъ поднялся и выпрямился.

— Стало быть, все кончено и приговоръ подписанъ? глухимъ голосомъ спросилъ онъ.

— Видите-ли, я вамъ отказываю теперь, но можетъ быть не откажу потомъ, черезъ годъ, черезъ полгода, когда вы, такъ сказать, возобновите вашу просьбу. Прежде всего дайте намъ подумать, дайте намъ сообразить, дайте намъ привыкнуть къ вамъ.

— Такъ полгода ждать? Но вѣдь мы за это время умремъ съ печали.

— Зачѣмъ умирать! Отъ любви никто не умираетъ, но надо подождать. Дайте намъ подождать…

— Прощайте… Прощайте, Любовь Андреевна… произнесъ Плосковъ.

— Виталій! взвизгнула Люба и бросилась къ Плоскову на шею.

— Любовь! Да что-же ты это дѣлаешь! закричала на нее Дарья Терентьевна и оттащила Любу въ то самое время, когда тотъ покрывалъ щеку Любы поцѣлуями.

Плосковъ направился изъ гостиной въ прихожую. Андрей Иванычъ схватился за голову. Люба, вырвавшись изъ рукъ матери, упала внизъ лицомъ на диванъ и истерически плакала.

XXV

— Ну, не нахалъ-ли онъ! кричала Дарья Терентьевна, послѣ ухода Плоскова. — Вѣдь этого-то я и ожидала! Этого-то я и опасалась! Оттого-то мнѣ и были противны эти репетиціи съ спектаклемъ.

Андрей Иванычъ только отдувался и разводилъ руками, но въ отвѣтъ на слова жены и онъ произнесъ:

— Противны, а сама дозволила играть. Просила даже меня, чтобъ я ей разрѣшилъ.

— Да вѣдь кто-жъ это зналъ, что разразится дѣло на этомъ мальчишкѣ! Я полагала, что она тамъ себѣ хорошаго, основательнаго жениха найдетъ. Думала про Корнева…

— Да развѣ Корневъ основательный? Сынъ богатаго отца, но за то кутилишка.

Люба не возражала и продолжала плакать. Изъ гостиной она перешла въ свою комнату и заперлась тамъ. Мать нѣсколько разъ стучалась къ ней, но она не отворяла.

«Господи. Боже мой! не наѣлась-бы чего? Нынче вонъ все дѣвушки изъ-за озорничества спички ѣдятъ и кислоту пьютъ», думала она и отправилась за Андреемъ Ивановичемъ.

— Ну, откуда у ней тамъ сѣрныя спички или кислота? У насъ сѣрныхъ-то спичекъ и въ заводѣ нѣтъ, отвѣчалъ Андрей Иванычъ.

— Сѣрныхъ спичекъ нѣтъ, такъ ножницы есть, ножикъ… Тутъ вѣдь не такъ отъ любви, какъ отъ озорничества.

Дарья Терентьевна тряслась, какъ въ лихорадкѣ. Андрей Иванычъ и самъ струсилъ и отправился требовать, чтобы двери были отворены.

— Отвори, Люба! Что это за безобразіе на ключъ одной запираться! кричалъ онъ.

Отвѣта не послѣдовало.

— Батюшки! Да ужъ жива-ли? Она не отвѣчаетъ! взвизгнула Дарья Терентьевна.

— Отвори, говорятъ тебѣ, не дѣлай скандала! А то я велю двери съ петлей снять! продолжалъ Андрей Иванычъ.

— Можете, что хотите дѣлать… послышался голосъ Любы.

— Жива… перевела духъ Дарья Терентьевна.

— Конечно-же жива… пробормоталъ Андрей Иванычъ, и самъ обрадовавшись, что услыхалъ голосъ дочери, сталъ ее уговаривать:- Пусти-же меня переговорить съ тобой. Я хочу переговорить… Ты вѣдь не такъ меня поняла, когда я говорилъ съ Плосковымъ.

Щелкнулъ замокъ. Люба отперла дверь, но когда отецъ и мать вошли въ комнату, она бросилась на постель и отвернулась къ стѣнѣ. Андрей Иванычъ тотчасъ-же вынулъ ключъ изъ замка и спряталъ его въ карманъ.

— Ты не такъ меня поняла, сказалъ онъ. — Я вѣдь Плоскову въ окончательной формѣ не отказывалъ, а сказалъ только, что надо подождать.

— Чего-же ждать-то? Вѣдь мнѣ ужъ двадцать-первый годъ, послышался отвѣтъ Любы.

— Ну, такъ что-жъ изъ этого? Окажите на милость какая старуха! И наконецъ, мы вѣдь его еще не знаемъ. Что онъ такое? Кто онъ такой?

Андрей Иванычъ всячески хотѣлъ смягчить свой отказъ, но Дарья Терентьевна перебила мужа.

— Какъ не знаемъ? Все знаемъ, проговорила она. — Самъ-же ты разсказывалъ намъ, что давно знаешь его отца-маклера, справлялся и сколько этотъ Плосковъ жалованья получаетъ въ банкѣ, а просто онъ не пара ей. Ну, посуди сама, Любушка, какая это для тебя пара? Развѣ это партія! Вѣдь ты дѣвушка не бѣдная, мы, выдавая тебя замужъ, хотимъ наградить хорошо, а тутъ ни съ того ни съ сего за человѣка, у котораго ни кола, ни двора.

— Да вѣдь наградить-то меня все-таки хотите… Вотъ когда наградите, тогда и будетъ у него колъ и дворъ, сквозь слезы отвѣчала Люба.

Отецъ подошелъ къ ней, дотронулся до нея рукой и сказалъ:

— Успокойся. Перемелется — все мука будетъ. Встань, умойся и пойдемъ пить чай.

Къ чаю, однако, Люба не вышла. Дарья Терентьевна сама снесла ей чашку чаю съ булками и поставила на столъ, но Люба не прикоснулась къ чаю. Въ домѣ сдѣлалось уныніе. Андрей Ивановичъ хотѣлъ послѣ чаю ѣхать въ клубъ, такъ какъ его ждали тамъ на партію винта, но не поѣхалъ. Онъ бродилъ по комнатамъ и отдувался. Ему попался черный котъ привезенный Плосковымъ, тоже бродившій по комнатамъ и приглядывавшійся къ новому мѣсту. Битковъ съ сердцемъ пнулъ его ногой.

Часовъ въ одиннадцать вечера у Битковыхъ, по заведенному порядку, ставили на столъ холодный ужинъ. Люба не вышла и къ ужину. Пришлось ложиться спать. Передъ отправленіемъ въ спальню, Дарья Терентьевна зашла въ комнату дочери. Люба не спала, лежала съ отрытыми глазами, все еще заплаканными, и съ носовымъ платкомъ въ рукѣ, но при входѣ матери отвернулась къ стѣнѣ.

— Какъ это хорошо поступать такъ съ матерью, которая отъ тебя души въ себѣ не чаетъ и хлопочетъ о твоемъ-же благѣ! сказала она, стараясь вызвать Любу на разговоръ, но та молчала.

— Прощай… Я спать иду…

Отвѣта не послѣдовало.

Дарья Терентьевна молча перекрестила ее и удалилась.

Ночью Дарья Терентьевна спала тревожно и, просыпаясь, раза три ходила въ комнату дочери. Въ первый разъ она нашла дочь читающею книгу въ постели, два другіе раза уже спящею. Дарья Терентьевна оба раза замѣтила, что дочь бредила. Плохо спалось и Андрею Ивановичу.

— Ну, что? спросилъ онъ жену, когда та вернулась въ спальню.

— Скажите на милость, какую дурь на себя напустила! Вся горитъ и бредитъ, отвѣчала та.

— Про него бредитъ?

— Разобрать нельзя, что бормочетъ, но бредитъ.

На другой день Люба не вышла и къ утреннему чаю, одѣлась и опять легла въ постель.

— Больна ты, что-ли? спросила ее мать входя въ ея комнату.

— Ахъ, Боже мой! Да развѣ можетъ быть человѣкъ здоровъ, ежели у него всю жизнь разбили!

— Ты изъ пьесъ да изъ романовъ-то словами не говори, а лучше поздоровайся съ матерью.

— Пріятно-ли мнѣ съ вами здороваться, если вы явный врагъ мой.

Люба заплакала.

— Ну, что я буду дѣлать съ этой своенравной дѣвченкой! всплеснула руками Дарья Терентьевна и вышла изъ комнаты Любы.

Завтракать Люба попросила принести ей горничную, немножко поѣла, а послѣ завтрака принялась писать Плоскову записку, то и дѣло поглядывая на дверь, опасаясь, чтобы не вошла мать, такъ какъ отецъ вынутый вчера изъ дверей ключъ все еще не возвращалъ и запереться въ комнатѣ было невозможно.

Въ запискѣ Люба написала:

«Милый и дорогой Виталій! Послѣ вчерашняго я на все рѣшилась. Я убѣгу изъ дома и мы повѣнчаемся тайно. Устраивай это все какъ можно скорѣе и пришли черезъ горничную отвѣтъ. Пришла-бы къ тебѣ сама въ банкъ, но боюсь встрѣтиться тамъ съ папашей. Вѣдь онъ часто у васъ въ банкѣ бываетъ. Послѣ завтра буду у всенощной въ гимназіи, ежели маменька не навяжется со мной, а навяжется, то не пойду, потому что тогда ужъ будетъ невозможно переговорить съ тобой. Алчу и жажду тебя видѣть… Но гдѣ? Гдѣ? Прощай, мой дорогой. Цѣлую тебя заочно, Твоя Л.».

Написавъ записку, Люба дала горничной деньги и просила ее переслать эту записку къ Плоскову въ банкъ съ посыльнымъ.

XXVI

— Все еще лежитъ? Все еще не успокоилась? спросилъ Андрей Иванычъ у жены про дочь, когда вернулся изъ конторы домой обѣдать и не увидалъ встрѣчавшей его, обыкновенно, дочери.