Николай Лейкин - На заработках

• Название: На заработках
• Автор: Николай Лейкин
• Жанр: Русская классическая проза

Лейкин, Николай Александрович — русский писатель и журналист. Родился в купеческой семье. Учился в Петербургском немецком реформатском училище. Печататься начал в 1860 году. Сотрудничал в журналах «Библиотека для чтения», «Современник», «Отечественные записки», «Искра».

Большое влияние на творчество Л. оказали братья В.С. и Н.С.Курочкины. С начала 70-х годов Л. - сотрудник «Петербургской газеты». С 1882 по 1905 годы — редактор-издатель юмористического журнала «Осколки», к участию в котором привлек многих бывших сотрудников «Искры» — В.В.Билибина (И.Грек), Л.И.Пальмина, Л.Н.Трефолева и др.

Фабульным источником многочисленных произведений Л. - юмористических рассказов («Наши забавники», «Шуты гороховые»), романов («Стукин и Хрустальников», «Сатир и нимфа», «Наши за границей») — являлись нравы купечества Гостиного и Апраксинского дворов 70-80-х годов. Некультурный купеческий быт Л. изображал с точки зрения либерального буржуа, пользуясь неиссякаемым запасом смехотворных положений. Но его количественно богатая продукция поражает однообразием тематики, примитивизмом художественного метода. Купеческий быт Л. изображал, пользуясь приемами внешнего бытописательства, без показа каких-либо сложных общественных или психологических конфликтов. Л. часто прибегал к шаржу, карикатуре, стремился рассмешить читателя даже коверканием его героями иностранных слов. Изображение крестин, свадеб, масляницы, заграничных путешествий его смехотворных героев — вот тот узкий круг, в к-ром вращалось творчество Л. Он удовлетворял спросу на легкое развлекательное чтение, к-рый предъявляла к лит-ре мещанско-обывательская масса читателей политически застойной эпохи 80-х гг. Наряду с ней Л. угождал и вкусам части буржуазной интеллигенции, с удовлетворением читавшей о похождениях купцов с Апраксинского двора, считая, что она уже «культурна» и высоко поднялась над темнотой лейкинских героев.

Л. привлек в «Осколки» А.П.Чехова, который под псевдонимом «Антоша Чехонте» в течение 5 лет (1882–1887) опубликовал здесь более двухсот рассказов. «Осколки» были для Чехова, по его выражению, литературной «купелью», а Л. - его «крестным батькой» (см. Письмо Чехова к Л. от 27 декабря 1887 года), по совету которого он начал писать «коротенькие рассказы-сценки».

---

Ардальонъ Сергѣевъ опять улыбнулся, всталъ съ мѣста и шутя треснулъ Арину ладонью по спинѣ. Та взвизгнула и проговорила:

— Ой, чтой-то вы деретесь!

— Это я любя. Это я жиръ пробую.

— Ужъ и жиръ!

— Погоди, на нашихъ хлѣбахъ еще круглѣе огуляешься. У насъ ѣшь въ волю, харчи хорошіе, — сказалъ Ардальонъ Сергѣевъ.

— Денегъ-то ужъ очень мало за работу даете, пробормотала Арина. — Шутка-ли: всего пятіалтынный!

— Такая цѣна, Аришенька, такая цѣна. А цѣны Богъ строитъ. Да и не мало это. Мѣсяцъ проживешь у меня — четыре рубля на руки получишь.

— Дома-то у насъ ужъ очень нудно. Отецъ-то съ матерью теперь какъ бьются! У насъ пять ртовъ дома осталось.

— Что дѣлать, умница! Вездѣ теперь нудно, вездѣ теперь бьются. Это ужъ отъ Бога…

Арина, слыша ласковую рѣчь, опять обернулась къ Ардальону Сергѣеву и, улыбнувшись, застѣнчиво проговорила:

— Ты-бы, господинъ хозяинъ, далъ мнѣ три рубля впередъ, чтобы родителямъ въ деревню послать. Дай, пожалуйста, будь милостивцемъ.

— Это ничего-то не видя, да три рубля давать! Нѣтъ, милая, не тѣ нонѣ времена. Я ужъ и такъ добръ, что больничныя за васъ впередъ плачу, да паспорты прописываю.

— Дай господинъ хозяинъ. Я тебѣ въ ножки поклонюсь. Пожалѣй насъ.

— Нельзя. Хоть ты и гладкая, — а я гладкихъ до смерти обожаю, — а нельзя, умница. Погодить надо. Ты погоди. Вотъ мѣсяцъ прослужишь и старанье твое я увижу, тогда дамъ.

— Экой ты какой, господинъ хозяинъ!

— Я добрый. Я охъ какой добрый, а денегъ сразу давать нельзя, отвѣчалъ ласково Ардальонъ Сергѣевъ, ухмыляясь, подошелъ къ Аринѣ, схватилъ ее въ охапку за плечи, покачалъ изъ стороны въ сторону и прибавилъ:- Нельзя, ангелка, подождать надо.

Арина вырвалась изъ его объятій, ударила его по рукѣ и, сдѣлавъ строгое лицо, стала къ печкѣ, сказавъ:

— А зачѣмъ-же рукамъ волю-то даешь? Это ты оставь. Этого я не люблю. Я не затѣмъ въ Питеръ пришла. Да… Брось.

Ардальонъ Сергѣевъ взглянулъ на нее и скосилъ глаза.

— А тебя убыло, что-ли? «Не люблю»… А ты будь съ хозяиномъ поласковѣе, хозяинъ можетъ пригодиться. Сама денегъ впередъ проситъ, а тутъ не смѣй и шутками съ ней пошутить. Ахъ, дура, дура-дѣвка! Вотъ ужъ неразумная-то!

Онъ махнулъ рукой, снялъ съ гвоздя картузъ и вышелъ на огородъ.

VII

Въ полдень Ардальонъ Сергѣевъ скликалъ рабочихъ къ обѣду. Мужики и бабы побросали работу около парниковъ, прикрыли ихъ стеклами, оттѣнили отъ солнца рогожами на кольяхъ и пришли въ избу. На двухъ некрашенныхъ столахъ, ничѣмъ непокрытыхъ, лежали уже накромсанные Ариной толстые ломти хлѣба и по грудкѣ деревянныхъ ложекъ. Адальонъ Сергѣевъ былъ тутъ-же. Какъ хозяинъ, онъ первый перекрестился на икону, висѣвшую въ углу, и сѣлъ за столъ. Вслѣдъ за нимъ, помолившись на образъ, помѣстились за двумя столами и рабочіе. Мужики и женщины живо разобрали ложки. Арина подала на каждый столъ по деревянной чашкѣ щей. Зажевали уста, началось схлебываніе съ ложекъ. Ѣли до того усердно, что на лицахъ показался потъ. Въ особенности усердствовали женщины, пришедшія вчера изъ деревни.

— Четыре дня, сударушки вы мои, мы горячаго-то не видали, проговорила Акулина, облизывая ложку. — Съ самой деревни не видали. Да и въ деревнѣ-то послѣднее время до того дошли, что не каждый день горячее. Вѣдь крупы-то надо купить, картошки надо купить. Пожуемъ хлѣба, тѣмъ и сыты.

— Такъ проси у стряпухи, чтобы еще тебѣ въ чашку плеснула. У насъ на этотъ счетъ хорошо, у насъ и хлѣба, и хлебова вволю. Хозяинъ не запрещаетъ. Хлебай сколько хочешь, отвѣчала баба, уже раньше Акулины опредѣлившаяся на огородъ и успѣвшая нѣсколько отъѣсться на хозяйскихъ харчахъ. — Проси, прибавила она.

— Да одной-то мнѣ, милая, чтой-то какъ будто совѣстно, отвѣчала Акулина.

— Зачѣмъ одной? И я еще похлебаю, отозвался работникъ Спиридонъ. — Умница! какъ тебя кликать-то? Плесни-ка намъ еще въ чашечку щецъ, обратился онъ къ Аринѣ.

Арина вопросительно взглянула на хозяина. Тотъ кивнулъ и сказалъ:

— Плескай, плескай. У насъ на это запрету нѣтъ. Только-бы въ работѣ старались.

И опять захлебали уста изъ вновь налитой чашки.

— Картошки-то нешто у васъ своей не осталось въ деревнѣ съ осени, что давеча говорила, что покупать надо? спросила Акулдну баба, раньше ея опредѣлившаяся на огородъ.

— Какая, мать моя, картошка! Картошка у насъ какая была, такъ послѣ Покрова еще продали.

— Стало быть и капустки квашенной не осталось?

— У насъ капусту по деревнямъ вовсе и не садятъ.

— Ну?! Съ чего-жъ это такъ? У насъ, въ нашемъ новоладожскомъ уѣздѣ, всѣ садятъ.

— А у насъ не заведено. Да и откуда взять разсады? Вѣдь на разсаду нуженъ парникъ. Только лавочникъ да кабатчикъ и садятъ. Тѣ разсаду изъ города привозятъ, а намъ гдѣ-же!

За щами явилась гречневая каша. Хозяинъ сходилъ за перегородку, вынесъ оттуда четвертную постнаго масла и экономно налилъ его въ двѣ чашки съ кашей.

Снова зажевали уста — и минутъ черезъ десять чашки опорожнились. Хозяинъ громко икнулъ, всталъ изъ-за стола и началъ креститься на образъ. Его примѣру послѣдовали и рабочіе.

— За хлѣбъ за соль, хозяинъ, проговорилъ работникъ Панкратъ, отирая губы и бороду рукавомъ рубахи.

— За хлѣбъ за соль, Ардальонъ Сергѣичъ. Спасибо, — повторили остальные рабочіе.

Хозяинъ еще разъ икнулъ и, закуривъ трубку, удалился къ себѣ за перегородку, откуда послышался скрипъ досокъ его койки, показывающій, что онъ заваливается для послѣобѣденнаго сна. Закурили трубки и три работника. Изба наполнилась махорочнымъ дымомъ. Бабы начали чихать.

— Хоть-бы вы, мужики, на дворѣ курили, что-ли, а то отъ дыма не продохнешь, говорили онѣ.

— Дай потеплѣетъ, будемъ на дворѣ подъ навѣсомъ отдыхать, на дворѣ тогда и курить будемъ, отвѣчали мужики, занимая мѣста на лавкахъ для послѣобѣденнаго отдыха.

Женщины, вытащивъ изъ подъ лавокъ свои котомки вмѣсто подушекъ, также валились на полъ, чтобы соснуть часокъ, полтора. Отъ 12 до 2 часовъ, по заведенному порядку, на огородѣ не работали. Икота раздавалась то въ томъ, то въ другомъ углу. Мужики и женщины такъ и перекликались другъ съ другомъ.

— А ты, Арина Пелагевна, теперь поѣшь, да посуду-то вымой и прибери — вотъ какъ у насъ стряпухи дѣлаютъ, послышался изъ-за перегородки голосъ Ардальона Сергѣева.

Кой-гдѣ раздавалось уже всхрапываніе, когда Арина принялась хлебать щи и кашу. По заведенному порядку, стряпуха ѣла отдѣльно, послѣдняя. Поѣвши въ охотку, она принялась мыть и убирать посуду, гремя котломъ и чашками, но это не мѣшало уснувшимъ уже рабочимъ спать крѣпчайшимъ сномъ. Храпѣнье и присвистываніе носомъ сливалось изо всѣхъ угловъ воедино. Убравшись съ посудой, Арина присѣла на лавку въ головахъ одного изъ мужиковъ и, прислонившись къ стѣнѣ, и сама начала дремать. Она вскорѣ заснула. Видѣлась ей родимая деревня, въ конецъ покосившаяся ихъ старая изба съ закопченными стѣнами, хрюканье двухъ тощихъ поросятъ подъ лавкой, которыхъ передъ самымъ ея отъѣздомъ продали кабатчику за полтинникъ, чтобъ эти деньги дать ей, Аринѣ, на харчи въ дорогѣ. Представлялась ей плачущая ея мать, прощающаяся съ ней и благословляющая ее въ путь. Слышались ей слова матери: «смотри, Арина, соблюдай себя въ Питерѣ, береги себя». А отецъ стоялъ мрачный поодаль и прибавилъ: «А коли ежели мы что про тебя отъ земляковъ узнаемъ непутевое, то ты такъ и знай, что я шкуру съ тебя спущу, когда ты домой по осени вернешься». Видѣлось ей, какъ ее вмѣстѣ съ товарками по путешествію всей семьей проводили до околицы, какъ отецъ и мать опять прощались съ ней, какъ она, Арина, и сама плакала, какъ она шла и оборачивалась къ околицѣ, какъ тамъ стояла ея мать съ груднымъ ребенкомъ въ пазухѣ армяка и долго долго крестила ее въ слѣдъ.

— Вставать, вставать, любезные! Полно вамъ дрыхнуть! Два часа уже… За работу пора! раздавался хозяйскій голосъ изъ-за перегородки — и Арина проснулась.

Мужики и бабы медленно поднимались съ пола и скамеекъ и почесывались. Вскочила и Арина съ лавки и стала протирать глаза. Хозяинъ вышелъ изъ-за перегородки и заходилъ по избѣ, стуча новыми сапогами и набивая себѣ трубку. Акулина распахнула дверь на дворъ — и въ избу ворвалась струя свѣжаго, весенняго солнечнаго воздуха. Акулина первая поплелась на работу, за ней стали выходить и другія женщины, и мужики. Ардальонъ Сергѣевъ говорилъ:

— А стряпка пусть въ избѣ останется. Ужотка надо будетъ самоваръ ставить, а теперь пусть-ка возьметъ мои двѣ рубахи, что вчера вымыла, да хорошенько на скалкѣ валькомъ ихъ прокатаетъ. Ариша! Слышишь?

— Слышу, хозяинъ, отвѣчала Арина, слегка потягиваясь.

VIII

По уходъ рабочихъ на огородъ, Ардальонъ Сергѣевъ и самъ отправился присмотрѣть за ними. Потолкавшись около парниковъ. въ которыхъ уже росли овощи, отдавъ приказъ, дабы зажечь приготовленный для новыхъ парниковъ и уже остывшій конскій навозъ, путемъ прибавленія къ нему нѣсколькихъ карчагъ кипятку, онъ снова вернулся въ избу. Арина, стоя около стола, катала валькомъ на скалкѣ его рубахи, поминутно поплевывая на правую руку, дабы изъ нея не выскользалъ валекъ. Она разгорячилась отъ работы, на здоровомъ ея хоть и съ узенькими глазами и съ сильно вздернутымъ носомъ, но все-таки миловидномъ молодомъ лицѣ игралъ яркій румянецъ. Ардальонъ Оергѣевъ остановился предъ ней нѣсколько въ отдаленіи и сталъ смотрѣть на нее, слегка улыбаясь. Арина, видя его взглядъ, направленный на нее въ упоръ, сначала потупилась, а потомъ отвернулась. Ардальонъ Сергѣевъ замѣтилъ это и сказалъ: