Николай Лейкин - Наши за границей

• Название: Наши за границей
• Автор: Николай Лейкин
• Жанр: Юмористическая проза

Лейкин, Николай Александрович — русский писатель и журналист. Родился в купеческой семье. Учился в Петербургском немецком реформатском училище. Печататься начал в 1860 году. Сотрудничал в журналах «Библиотека для чтения», «Современник», «Отечественные записки», «Искра».

Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых, в Париж и обратно.

---

Черезъ десять минутъ извозчикъ подвезъ супруговъ къ театру, помѣщающемуся въ небольшомъ переулкѣ за Большой Оперой. Надъ театромъ красовалась вывѣска: «Edem». На дверяхъ были наклеены громадныя афиши съ изображеніемъ сценъ изъ балета «Экзельсіоръ». Тутъ были нарисованы и желѣзнодорожный поѣздъ съ паровозомъ и пароходъ, скалы, пальмы, масса полураздѣтыхъ танцовщицъ, и посреди всего этого стояла на одной ногѣ, очевидно, балерина, изъ которой летѣли искры.

— Афишка-то атуристая, на манеръ балаганной, — сказалъ Николай Ивановичъ.

— Ничего. Возьмемъ два билета. Извозчикъ хвалитъ балетъ. Здѣсь извозчики все знаютъ, — отвѣчала Глафира Семеновна.

— Не бери только, Глаша, дорогихъ мѣстъ.

— Ну, вотъ… Въ галлерею на чердакъ забираться, что-ли! Я хочу получше одѣться, хочу видѣть хорошее общество. Надо-же хорошее общество посмотрѣть, a то на выставкѣ все рвань какая-то.

У кассы супруги остановились. Николай Ивановичъ полѣзъ въ карманъ за деньгами. Изъ окна кассы выглянула нарядная, затянутая въ корсеть дама съ бронзовымъ кинжаломъ въ волосахъ вмѣсто булавки.

— Спрашивай ужъ ты кресла-то, Глаша. Я не знаю, какъ по-французски кресла спросить, — сказалъ Николай Ивановичъ женѣ.

— Я и сама забыла, какъ кресла. Стулья я знаю — шезъ. Ну, да все равно. Де шезъ… мадамъ… Де. Комбьянъ са кутъ?

— Qu'est-ce que vous désirez, madame? — переспросила кассирша.

— Шезъ… То-есть не шезъ, a такія съ ручками… Де шезъ, авекъ ле мянъ. Компрене ву?

— C'est-à-dire, vous voulez des stalles?

— Ахъ, нонъ. Же ce де сталь. Сталь не то. Сталь это мѣста за креслами! A де птезъ.

— Peut-être, deux fauteuils, madame?

— Фотель, фотель… Вуй… Всѣ комнатныя слова я знаю, a тутъ какъ нарочно перезабыла.

— Les fauteuils d'orchestre, madame, ou les fauteuils de balcon?

— Нѣтъ, нѣтъ… Зачѣмъ балконъ! Внизу… Анъ ба…

— Ah, oui, madame, — и кассирша выдала двѣ контрмарки.

Запасшись билетами, супруги поѣхалп обѣдать. Извозчикъ привезъ ихъ къ какому-то зданію и сказалъ по-французски:

— Вотъ здѣсь хорошіе обѣды. Вы останетесь довольны. Это пассажъ. Войдите и вы увидите ресторанъ.

Супруги вошли въ ресторанъ. Ресторанъ былъ блестящій и буквально залитъ газомъ, но рекомендованный обѣдъ не понравился супругамъ, хотя онъ и состоялъ изъ восьми перемѣнъ. Супъ билъ жидокъ; вмѣсто рыбы подали креветки съ соусомъ провансаль, которыхъ Глафира Семеновна и не ѣла; мяса, поданнаго на гренкѣ, былъ данъ такой миніатюрный кусочекъ, что Николай Ивановичъ въ одинъ разъ запихалъ его въ ротъ Далѣе слѣдовали донышки артишоковъ, какой-то, неизвѣстно изъ чего приготовленный, бѣлый соусъ, половина крылышка пулярдки съ салатомъ, пуддингъ съ сабайономъ, дыня и кофе. Въ обѣдъ былъ введенъ также пуншъ глясэ. Взяли за все это по 6 франковъ съ персоны, кромѣ вина.

— Гдѣ-же хваленая парижская ѣда-то? — спрашивалъ Николай Ивановичъ послѣ обѣда, допивая остатки краснаго вина. — Взяли за обѣдъ по шести французскихъ четвертаковъ, что, ежели перевести на наши деньги, составляетъ по курсу два рубля сорокъ копѣекъ, а ей-ей, я ни сытъ, ни голоденъ. А у насъ въ Петербургѣ за два рубля у Донона такъ накормятъ, что до отвалу. А здѣсь я, ей-ей, ни сытъ, ни голоденъ. Ты знаешь, послѣ обѣда я всегда привыкъ всхрапнуть, а послѣ этого обѣда мнѣ даже спать не хочется. Эхъ, съ какимъ-бы удовольствіемъ я теперь поѣлъ-бы хорошихъ свѣжихъ щей изъ грудинки, поросенка со сметаной и хрѣномъ, хорошій-бы кусокъ гуся съ яблоками съѣлъ. А здѣсь ничего этого нѣтъ, — ропталъ онъ. — Мало ѣдятъ французы, мало. Вѣдь вонъ сидитъ французъ… Онъ сытъ, по лицу вижу, что сытъ. Сидитъ и въ зубахъ ковыряетъ. Хлѣба они съ этими обѣдами уписываютъ много, что-ли?! Помилуйте, подаютъ супъ и даже безъ пирожковъ. Гдѣ-же это видано! Да у насъ-то въ русскомъ трактирѣ притащитъ тебѣ половой растегай, напримѣръ, къ ухѣ, такъ ты не знаешь, съ котораго конца его начать — до того онъ великъ. Донышко артишоковъ подали сегодня и десятокъ зеленыхъ горошинъ. Ну, что мнѣ это донышко артишоковъ! У насъ пятокъ такихъ донышекъ на гарниръ къ мясу идутъ, а здѣсь за отдѣльное блюдо считается. Къ мясу три вырѣзанныя изъ картофеля и зажаренныя спички подали — вотъ и весь гарниръ. А у насъ-то: и картофель къ говядинѣ, и грибы, и цвѣтная капуста, и бобы, и шпинатъ. Ѣшь — не хочу. Спросить развѣ сейчасъ себѣ цѣлую пулярдку? Ей-ей, я ѣсть хочу.

— Да полно тебѣ! Послѣ театра поѣшь, — отвѣчала Глафира Семеновна. — Для твоей толщины впроголодь даже лучше быть. Расплачивайся скорѣй. За обѣдъ, да поѣдемъ домой. Мнѣ нужно переодѣться для театра. Вѣдь ужъ навѣрное у нихъ въ Парижѣ хоть въ театрѣ-то бываетъ нарядная публики.

— Попробуемъ завтра еще въ какой-нибудь ресторанъ сходить. Неужто у нихъ нѣтъ ресторановъ, гдѣ хоть дорого дерутъ, да до отвалу кормятъ! Ну, возьми восемь франковъ за обѣдъ, десять, да дай поѣсть въ волю! — сказалъ Николай Ивановичъ и крикнулъ:- Гарсонъ! Комбьянъ? Заплативъ по счету, онъ поднялся съ мѣста и глядя на слугу, проговорилъ, отрицательно потрясая головой:

— Не бьянъ вашъ дине. Мало всего… Пе… Тре пе… Рюссъ любитъ манже боку… Компрене? Глаша, переведи ему.

— Да ну его! Пойдемъ… — отвѣчала Глафира Семеновна и направилась къ двери ресторана.

XLVIII

По афишкѣ представленіе въ театрѣ Эдемъ было назначено въ восемь часовъ. Супруги подъѣхали къ театру безъ четверти восемь, но подъѣздъ театра былъ еще даже и не освѣщенъ, хотя около подъѣзда уже толпилась публика и разгуливалъ городовой, попыхивая тоненькой папироской caporal. Николай Ивановичъ толкнулся въ двери-двери были заперты.

— Кескесе? Ужъ не отмѣнили-ли представленіе, — обратился онъ къ женѣ.

— Да почемъ-же я знаю! — отвѣчала Глафира Семеновна.

— Такъ спроси у городового.

— Какъ я спрошу, если я по-французски театральныхъ словъ не знаю. Впрочемъ, около театра толпится публика, — стало быть, не отмѣнили.

— A можетъ быть, она и зря толпится. Вѣдь вотъ мы толпимся, ничего не зная.

Входныхъ дверей было три. Николай Ивановичъ подошелъ къ другой двери, попробовалъ ее отворить и сталъ стучать кулакомъ. Изъ-за дверей послышался мужской голосъ.

— Qu'est-ce que vous faites là? Ne faites pas de bêtises.

— Fermé, monsieur, fermé…- послышалось со всѣхъ сторонъ.

— Знаю, что фермэ, да пуркуа фермэ?

— On ouvre toujours à huit heures et quart. Il faut attendre… — отвѣчалъ городовой.

— Въ восемь съ четвертью отворяютъ, — перевела Глафира Семеновна.

— Какъ въ восемь съ четвертью?! На афишѣ сказано, что представленіе въ восемь часовъ, a отворяютъ въ восемь съ четвертью! Мудрено что-то.

— Городовой говоритъ. Я съ его словъ тебѣ отвѣчаю. Но странное дѣло, что y подъѣзда жандармовъ нѣтъ и всего только одинъ городовой стоитъ.

Пришлось дожидаться на улицѣ, что было очень непріятно, такъ какъ пошелъ дождь, a Глафира Семеновна была въ нарядномъ шелковомъ платьѣ, въ свѣтлыхъ перчаткахъ, въ хорошей ажурной шляпкѣ съ цвѣтами. Николай Ивановичъ раскрылъ надъ ней зонтикъ и бранился.

— Вотъ безобразіе-то! Пріѣхали за четверть часа до представленія, a еще и въ театръ не пускаютъ, — говорилъ онъ и прибавилъ:- Да нѣтъ-ли тутъ какого-нибудь другого подъѣзда? Можетъ быть, это подъѣздъ для галлереи, для дешевыхъ мѣстъ? Глаша, ты-бы спросила у городового.

— Пе тетръ иль я энъ отръ портъ? — обратилась Глафира Семеновна къ городовому, но получила отрицательный отвѣтъ и передала объ этомъ мужу.

— Странно, что даже на извозчикахъ никто не подъѣзжаетъ, — продолжалъ удивляться Николай Ивановичъ.

Публика, являющаяся пѣшкомъ и подъ зонтиками, все прибывала и прибывала. Мужчины являлись съ засученными снизу у щиколокъ ногъ брюками. Тѣ, которые явились къ театру до дождя, принялись также засучивать брюки. Всѣ старались стать подъ небольшой навѣсъ подъѣзда, а потому тѣснота усиливалась.

— Береги брилліантовую брошку, Глаша, а то какъ-бы не слизнули, — замѣтилъ женѣ Николай Ивановичъ.

Стоящій около него пожилой человѣкъ въ черной поярковой шляпѣ и съ маленькими бакенбардами петербургскихъ чиновниковъ улыбнулся на эти слови и проговорилъ по-русски:

— Посовѣтуйте также вашей супругѣ и карманы беречь. Здѣсь въ Парижѣ множество карманниковъ.

— Батюшки! Вы русскій? — радостно воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Очень пріятно, очень пріятно. Глаша, русскій… Представьте, у меня даже сердце чуяло, что вы русскій.

— Можетъ быть, потому что курю русскую папиросу фабрики Богданова съ изображеніемъ орла на мундштукѣ? — спросилъ бакенбардистъ, показывая папиросу.

— Да нѣтъ-же, нѣтъ… Я не только что орла, я даже и папиросы-то у васъ не замѣтилъ. Просто лицо ваше мнѣ почему-то показалось русскимъ. Знаете… эдакій обликъ… Позвольте отрекомендоваться. Николай Ивановъ Ивановъ, петербургскій купецъ, а это жена моя. Господи, какъ пріятно съ русскимъ человѣкомъ заграницей встрѣтиться!

И Николай Ивановичъ, схвативъ бакенбардиста за руку, радостно потрясъ ее. Тотъ въ свою очередь отрекомендовался.