Игнатий Потапенко - Канун

• Название: Канун
• Автор: Игнатий Потапенко
• Жанр: Русская классическая проза

Игнатий Николаевич Потапенко — незаслуженно забытый русский писатель, человек необычной судьбы. Он послужил прототипом Тригорина в чеховской «Чайке». Однако в отличие от своего драматургического двойника Потапенко действительно обладал литературным талантом. Наиболее яркие его произведения посвящены жизни приходского духовенства, — жизни, знакомой писателю не понаслышке. Его герои — незаметные отцы-подвижники, с сердцами, пламенно горящими любовью к Богу, и задавленные нуждой сельские батюшки на отдаленных приходах, лукавые карьеристы и уморительные простаки… Повести и рассказы И.Н.Потапенко трогают читателя своей искренней, доверительной интонацией. Они полны то искрометного юмора, то глубокого сострадания, а то и горькой иронии.

Произведения Игнатия Потапенко (1856–1929), русского прозаика и драматурга, одного из самых популярных писателей 1890-х годов, печатались почти во всех ежемесячных и еженедельных журналах своего времени и всегда отличались яркой талантливостью исполнения. А мягкость тона писателя, изысканность и увлекательность сюжетов его книг очень быстро сделали Игнатия Потапенко любимцем читателей.

---

— Почему?

— Видите ли, во всякомъ вѣдомствѣ есть дѣла, которыя составляютъ его тайну, а въ томъ, во главѣ котораго я стою въ настоящее время, тѣмъ болѣе. Ваши же принципы позволяютъ вамъ дѣлиться этими свѣдѣніями съ людьми, не имѣющими никакого отношенія къ служебному вѣдомству.

Корещенскій понялъ все. Онъ прервалъ Балтова на полусловѣ и быстро поднялся.

— Я подаю въ отставку! — сказалъ онъ, поклонился и вышелъ. Левъ Александровичъ не остановилъ его ни однимъ словомъ и не пошелъ вслѣдъ за нимъ.

Въ тотъ же день Корещенскій подалъ въ отставку и получилъ ее чрезвычайно быстро. Очевидно, она уже была заготовленіи и состоялась бы даже безъ его просьбы.

Все это происходило въ первую недѣлю послѣ новаго года. А на югѣ въ это время начался процессъ, извѣстія о которомъ съ жадностью ловились въ Петербургѣ. Были въ обществѣ легковѣрные люди, воображавшіе, что именно на этомъ процессѣ Балтовъ покажетъ свой «новый курсъ».

Самъ Левъ Александровичъ былъ теперь весь поглощенъ новой дѣятельностью, у него не было свободной минуты. Организація заново вѣдомства, пріемы новыхъ людей, сортировка прежнихъ дѣятелей, все это отнимало у него всѣ часы.

Наталья Валентиновна видѣла его только мелькомъ, когда онъ забѣгалъ къ ней, чтобы поцѣловать ея руку. Володя приходилъ къ ней съ блѣднымъ лицомъ и докладывалъ о новыхъ мѣрахъ, которыя всѣ были ясны и не оставляли никакихъ сомнѣній. Наталья Валентиновна выслушивала его и они въ угрюмомъ молчаніи проводили время.

Однажды онъ сообщилъ ей о томъ, что Максимъ Павловичъ на югѣ арестованъ и очень былъ пораженъ тѣмъ, что она на это совсѣмъ не откликнулась, только въ глазахъ ея онъ замѣтилъ какое-то странное глубокое выраженіе.

Какъ-то разъ, здороваясь съ нею передъ обѣдомъ, Левъ Александровичъ сказалъ ей.

— Ну, я, кажется, угодилъ тебѣ, Наташа. Твой другъ Зигзаговъ былъ арестованъ тамъ, но это зависѣло не отъ меня. Сегодня послано распоряженіе о его окончательномъ освобожденіи. Завтра начнется процессъ, но онъ въ немъ явится только свидѣтелемъ, ему не грозитъ никакая опасность.

Наталья Валентиновна просвѣтлѣла и посмотрѣла на него съ благодарностью.

Прошло еще три дня. Володя принесъ извѣстіе объ окончаніи процесса.

— И что-же? — спросила Наталья Валентиновна.

— Четыре смертныхъ казни! — отвѣтилъ Володя.

Лицо Натальи Валентиновны потемнѣло. Она не слѣдила за процессомъ, она не знала лично никого изъ участвовавшихъ, она только видѣла ихъ на вечеринкахъ у Максима Павловича. Лично ничья судьба не была ей близка, но ей было мучительно сознавать, что эти казни будутъ совершены подъ покровительствомъ Льва Александровича.

— Неужели это совершится? — спросила она Балтова въ тотъ же день.

— Милая Наташа, это не я присудилъ ихъ… Мнѣ не принадлежитъ право присуждать и миловать. Но Зигзаговъ свободенъ, чего же тебѣ еще нужно? Это наибольше, что я могъ сдѣлать. Какъ ни дорога ты мнѣ, но мы не можемъ по своимъ личнымъ симпатіямъ передѣлать всю юстицію… Намъ, Наташа, надо сегодня же рѣшить нашъ вопросъ, который для меня важнѣе всѣхъ моихъ служебныхъ дѣлъ. Ничто уже не мѣшаетъ намъ обвѣнчаться и я все приготовилъ для этого. Мы сдѣлаемъ это безъ всякаго шума. Въ маленькой домовой церкви, въ присутствіи нѣсколькихъ довѣренныхъ лицъ. Это должно пройти совершенно незамѣтно, но, конечно, оно сейчасъ же будетъ замѣчено и сыграетъ свою роль. Ты готова?

— Я всегда къ этому готова, Левъ Александровичъ, — сказала Наталья Валентиновна, но въ голосѣ ея какъ будто не доставало энергіи и твердости.

Несомнѣнно, это было отраженіе тѣхъ томительныхъ состояній, которыя она пережила въ послѣднее время.

Но Левъ Александровичъ не замѣтилъ этого. Онъ считалъ этимъ разговоръ конченнымъ. Онъ только прибавилъ.

— Мы сдѣлаемъ это въ будущее воскресенье. Это отниметъ у насъ полтора часа времени, не больше. Я такъ дорожу временемъ, — прибавилъ онъ смѣясь, — что даже на такое событіе, какъ наше вѣнчаніе, не могу удѣлитъ больше, какъ полтора часа. Но зато, милая Наташа, лѣтомъ я возьму отпускъ и мы съ тобой отдохнемъ какъ слѣдуетъ за границей.

И вдругъ однажды ей подали письмо съ почеркомъ Зигзагова. Это тѣмъ больше удивило ее, что она уже не ждала отъ него письма. Послѣдняя его записка съ дороги была какъ бы прощаніемъ.

Она сидѣла въ своемъ будуарѣ, тотчасъ послѣ утренняго кофе. Прочитанное письмо лежало у нея на колѣняхъ. Лицо ея, казалось, вдругъ, въ одно мгновенье, похудѣло и на немъ легли глубокія темныя тѣни.

Такъ просидѣла она нѣсколько часовъ. Въ квартирѣ была тишина. Ей казалось, что она уже не живетъ, а замуравлена подъ землею въ глубокомъ темномъ склепѣ. Въ головѣ ея мелькали мысли, какъ бы оторвавшіяся отъ событій ея Петербургской жизни, и всѣ, какъ одна, они говорили о томъ, что она давно уже не живетъ настоящей своей жизнью.

Что-то враждебное ея душѣ все время совершается вокругъ нея. Это ежеминутно давитъ и оскорбляетъ ее, а она старательно отталкиваетъ все это отъ себя. Она обманываетъ себя. Ради душевнаго спокойствія, она оплела себя сѣтью лжи. Но это письмо, точно острый ножъ, рѣзануло по тѣмъ сѣтямъ и они прорвались въ тысячѣ мѣстъ, и вотъ настоящая живая ложь вцѣпилась въ нее своими когтями. И какъ будто передъ ея глазами открылось что-то новое…

Послышались торопливые шаги, она прислушалась. Это — Володя, это его шаги.

Онъ какъ-то стремительно приближался и вотъ онъ вбѣжалъ въ комнату. Въ рукахъ у него бумага.

— Что это?

— Телеграмма. Сейчасъ получилъ отъ редактора Курчавина. Съ юга… Невѣроятно… ужасно…

— Что, Володя, что?

— Максимъ Павловичъ застрѣлился. Сегодня въ одиннадцать часовъ утра. Вотъ прочитайте.

Онъ поднесъ къ ея лицу телеграмму, она прочитала: «выстрѣломъ изъ револьвера въ високъ. Смерть была моментальна»…

И Володя смотрѣлъ на Наталью Валентиновну и изумлялся тому, что извѣстіе какъ будто не произвело на нее никакого впечатлѣнія.

Но что за лицо у нея! Онъ никогда еще не видалъ его такимъ.

Она медленно подняла руку, взяла письмо, лежавшее у нея на колѣняхъ, и сказала ему.

— Читайте это, Володя…

Володя взялъ письмо. Прошло минутъ пять. Руки его задрожали и онъ съ силой скомкалъ въ нихъ бумагу.

— Слушайте, Наталья Валентиновна, — глубокимъ надорваннымъ голосомъ сказалъ онъ:- послѣ этого… я не могу оставаться въ домѣ моего дяди…

— Вы не слышите? — спросилъ онъ, пристально взглянувъ на нее и видя, что глаза ея устремлены куда-то въ неуловимую точку.

Она вздрогнула и повернула лицо къ нему.

— Что вы сказали, Володя?

— Я говорю, что больше ни одной минуты не могу оставаться въ домѣ моего дяди. Я сейчасъ переѣзжаю…

И онъ сдѣлалъ уже шагъ по направленію къ двери.

— Постойте… Я тоже должна что-то сдѣлать… — промолвила она и приложила ладонь ко лбу, какъ бы помогая своимъ мыслямъ собраться въ одну точку.

— Что вы сдѣлаете? — съ удивленіемъ и даже съ легкимъ опасеніемъ спросилъ Володя, потому что у нея было такое необыкновенно странное лицо.

— Я сейчасъ скажу вамъ…

Володя стоялъ и ждалъ. Она усиленно думала, затѣмъ отняла руку отъ своего лба и быстро поднялась.

— Да. Я тоже.

— Что?

— Тоже, что и вы… Я тоже сейчасъ уйду изъ этого дома.

— Куда?

— Куда-нибудь… Въ гостинницу, конечно… Скажите, теперь въ банкѣ еще можно… Я полгода не брала своей ренты… Это составитъ… достаточно. Впрочемъ, завтра, все равно… Но оставаться не могу. Вы понимаете, Володя, понимаете? Не могу ни минуты, понимаете?..

Володя еще не понималъ. Ему трудно было сразу представитъ себѣ, что Наталья Валентиновна способна на такой рѣшительный шагъ. Оставитъ Льва Александровича послѣ того, какъ она жила съ нимъ въ одной квартирѣ, развелась съ мужемъ и была наканунѣ вѣнчанія…

Но ему стояло только стать для нея на свою собственную точку зрѣнія, чтобы понять. Эти четыре казни въ самомъ началѣ дѣятельности дяди, а въ особенности этотъ ужасный конецъ Максима Павловича. Это — пятая казнь… И вѣдь для него было несомнѣнно, что Максимъ Павловичъ совершенно правильно растолковалъ дѣйствія его дяди.

Да, именно такъ это и было. Дядя хотѣлъ сдѣлать ему репутацію шпіона. Онъ воспользовался для этого дружескими отношеніями Зигзагова къ его дому, къ нему самому. Это отвратительно. Это самое худшее изъ всего, что произошло.

И Наталья Валентиновна совершенно также поняла все это. Иначе, не зачѣмъ было бы несчастнаго Максима Павловича сажать вторично въ тюрьму. Это и было сдѣлано для того, чтобы новымъ освобожденіемъ наканунѣ процесса обратитъ на него вниманіе, потому что прежнее уже было забыто.

Разомъ освѣтился типъ: человѣкъ, не отступающій ни передъ чѣмъ ради своей цѣли и въ данномъ случаѣ, даже не великой, а мелочной и ничтожной.

И вдругъ ее охватила брезгливость къ этому человѣку, къ его близости, къ его дому, даже къ его имени, и она разомъ безвозвратно рѣшила: сейчасъ уйти.