Игнатий Потапенко - Не герой

• Название: Не герой
• Автор: Игнатий Потапенко
• Жанр: Русская классическая проза

Игнатий Николаевич Потапенко — незаслуженно забытый русский писатель, человек необычной судьбы. Он послужил прототипом Тригорина в чеховской «Чайке». Однако в отличие от своего драматургического двойника Потапенко действительно обладал литературным талантом. Наиболее яркие его произведения посвящены жизни приходского духовенства, — жизни, знакомой писателю не понаслышке. Его герои — незаметные отцы-подвижники, с сердцами, пламенно горящими любовью к Богу, и задавленные нуждой сельские батюшки на отдаленных приходах, лукавые карьеристы и уморительные простаки… Повести и рассказы И.Н.Потапенко трогают читателя своей искренней, доверительной интонацией. Они полны то искрометного юмора, то глубокого сострадания, а то и горькой иронии.

Произведения Игнатия Потапенко (1856–1929), русского прозаика и драматурга, одного из самых популярных писателей 1890-х годов, печатались почти во всех ежемесячных и еженедельных журналах своего времени и всегда отличались яркой талантливостью исполнения. А мягкость тона писателя, изысканность и увлекательность сюжетов его книг очень быстро сделали Игнатия Потапенко любимцем читателей.

---

Дмитрий Петрович тихонько прошел в кабинет. На столе горела свеча, широкий синий абажур наполнял всю комнату тенью. Николай Алексеевич лежал на диване лицом вверх… Весь он до головы был закрыт одеялом, а голова была увязана белым полотенцем. Глаза его были раскрыты, и когда он увидел Рачеева, бледное лицо его оживилось улыбкой. Он вынул из-под одеяла руку и подал ее приятелю.

— Что за оказия, Николай Алексеич? — спросил Рачеев, отвечая ему улыбкой.

— Глупая оказия! — ослабевшим голосом ответил Бакланов. — Вздумал реветь… Никогда этого со мной не бывало! А главное — ноги отваливаются… Словно чужие. Вот это самое худшее… Не следовало так напрягаться… Подумай — чуть ли не в один присест — шесть листов!.. Безобразие!..

На его желтом лице промелькнули тени — то там, то здесь, словно вздрагивали мускулы. «Раздражается», — подумал Рачеев и поспешил переменить тему.

— О чем хочешь давай говорить, только не о писанье, не о литературе, не о пере, бумаге, чернилах… Так ведь?

— Это правда, дружище!.. Обо всем этом я не могу говорить спокойно!.. Послушай, меня вот что тяготит. Жена страшно беспокоится… Я видел по ее глазам… Уж я знаю, она там бичует себя, считает себя в чем-то виноватой и говорит о самоубийстве… Выясни ей, пожалуйста, что все это вздор, никто ни в чем не виноват… Экая досада! Доктор сказал, что провожусь с этой дрянью недели две… Поездка откладывается.

— Куда поездка?

— За границу, душа моя! Мы непременно поедем… Фу ты, какая дикая головная боль! Глаза выкатываются… Погоди, помолчим минут десять…

Он закрыл глаза и неподвижно, молча пролежал несколько минут.

— Поди, голубчик, успокой жену. А то она способна бог знает до чего додуматься. Попроси ее ко мне на минуту.

Рачеев вышел, а через четверть часа они вошли опять вместе с Катериной Сергеевной. Она села на краю дивана и старалась улыбаться.

— Как только поправишься, Коля, сейчас же поедем в деревню, куда-нибудь на самый юг… Я буду отлично вести себя, увидишь! — сказала она.

— Пустяки! — ответил он спокойно. — Мы поедем за границу!

— Никогда! Ни за что! — с ужасом воскликнула она, но тотчас же остановилась, заметив, что он волнуется. — Тебе нельзя много говорить. Тебе нужна тишина!.. — прибавила она.

Он опять закрыл глаза. Раздражительность его теперь уменьшилась; он ощущал страшную слабость, каждая фраза утомляла его, а приступы острой головной боли были мучительны… Но едва приступ проходил, ему опять хотелось говорить.

К двум часам ему удалось заснуть; в кабинете погасили свечу. Рачеев собрался уходить.

— А вы ложитесь спать! — сказал он Катерине Сергеевне. — Завтра я приду часов в восемь. Он вообще молодец, и я думаю, скоро совсем оправится…

— Я спать не могу! — заявила она.

— К чему же это? Вы этим никакой пользы ему не принесете!

— Нет, нет! Я ни за что не лягу спать! Ни за что! — решительно промолвила она.

— Но что же вы будете делать? Он теперь заснул и, вероятно, проспит всю ночь… Право, лучше и вы ложитесь. Завтра будете здоровей…

— Ни за что!..

Она говорила таким упорным тоном, что он потерял всякую надежду убедить ее. «Она в самом деле не ляжет, за это можно поручиться», — подумал он.

Он простился и ушел. Катерина Сергеевна осталась одна. В кабинете было совсем тихо; очевидно, Николай Алексеевич хорошо уснул. Лиза ушла в свою комнату. Катерина Сергеевна прошла по узкому коридору и постучала в низкую одностворчатую дверь.

— Ты еще не спишь, Лиза? — спросила она.

Лиза торопливо открыла ей дверь. Комната в одно окно, выходившее во двор, освещалась небольшой майоликовой лампой, стоявшей на столе. Здесь была кровать с отвернутым одеялом, приготовленная для спанья, дамский письменный столик, этажерка с книгами, несколько стульев. На столе бронзовая рамка с портретом Николая Алексеевича, альбом с карточками писателей, артистов и знакомых. В углу круглый столик с небольшим стоячим зеркалом.

Лиза сидела за столом перед раскрытой книгой.

— Почему ты не раздеваешься, Лиза? — спросила Катерина Сергеевна.

— Я посижу еще… Может быть, Коле что-нибудь понадобится… А ты бы ложилась спать, Катя! — ответила Лиза.

— О нет. что за глупости! Ты ложись, пожалуйста… Я совсем не лягу! Я решительно не способна заснуть! — Она полуприлегла на кровати. — Знаешь, Лиза, у меня самые мрачные мысли! — мрачным голосом промолвила, она.

— Что ты? Ведь Коле гораздо лучше. Доктор сказал, что опасного ничего нет… Недели через две он совсем поправится.

— Я в этом уверена… Но не в том дело. Ты знаешь, какие у него были крепкие нервы, и они подались… Это очень плохо. Теперь уж восстановить трудно. Это будет повторяться. И во всем виновата я… Это ужасно!..

— Полно, Катя; отчего ты?.. — успокоительным тоном проговорила Лиза.

— Конечно, я… И ты именно так думаешь… Я знаю, что ты так думаешь, и всегда так думала… Я ведь отлично все понимаю. Ты скрываешь это от меня, потому что боишься расстроить… это мне не нравится, Лиза…

— Не нравится? — с легким оттенком удивления спросила Лиза…

— Да, не нравится. То есть я это ценю в тебе и в Коле. Вы делаете это ради моего спокойствия, но… Но знаешь, это даже немного обидно, когда с тобой обращаются, как с ребенком… А главное, это избаловало меня… Я совсем разучилась сдерживать себя. Да вот и Колю до чего довела… Нет, ты не возражай. Я виновата, я страшно виновата. К чему я выдумала эту заграничную поездку? Без нее отлично можно обойтись. Живем мы недурно, все у нас есть, даже лишнего много. Квартира поместительная, удобная, теплая, обстановка приличная, едим хорошо, общество разнообразное, в театре бываем по крайней мере раз в неделю, одеваемся тепло и по вкусу… Зачем за границу? И у нас на все, чтобы жить здесь, средств хватало, когда Коля работал умеренно… А я выдумала… Он, по деликатности, сейчас же засел за работу… Ну, хорошо. Он кончил, устал, ему бы развлечься, отдохнуть, а я ему сцену закатила… Господи, это до того бессердечно, что я не могу понять, как я допустила это… Никакого удержу нервам!.. Я не знаю, как мне это исправить и загладить… Я готова теперь исполнять малейшее его желание… Главное, чтобы он отдохнул и писал как можно меньше… Ну, как это сделать? Посоветуй, Лиза!

— Я бы посоветовала, Катя, но…

— Ах, только без но… Ты опять боишься, чтобы я не расстроилась!… Нет, пожалуйста, говори все, что думаешь. Пожалуйста, Лиза! Я знаю, что ты много думаешь и, должно быть, дельно… Только все молчишь. Ты скрытная, Лиза!..

— Скрытная, это правда! А хочешь — скажу. Только дай слово, что выслушаешь спокойно…

— Ах, зачем непременно спокойно? — с волнением воскликнула Катерина Сергеевна. — Это ты по себе судишь. У тебя здоровая, спокойная натура. А я всегда киплю, всегда волнуюсь… Ну — так что ж из этого? Говори, пожалуйста, так, без слова!..

— Ну, хорошо! — спокойно и неторопливо сказала Лиза. — Я скажу, если ты хочешь… Вам нужно отказаться от жизни в Петербурге и жить где-нибудь в провинции. Пока Таня мала, можно жить в деревне, когда же ей надо будет учиться, надо будет зимы проводить где-нибудь в провинциальном городе. Я жила довольно долго в провинции и знаю многих городских обывателей, но нигде там я не встречала таких нервных людей, как ты, например. Я думаю, что это будет полезно не только Коле, потому что он будет тогда работать только по охоте, а не по необходимости, — но и тебе. Для твоих нервов… Вот мне пришло в голову сравнение: очень яркий свет, в нем ничего нет ни дурного, ни вредного, и здоровые глаза выносят его хорошо; но для глаз сколько-нибудь больных надо смягчать матовым стеклом. В провинции жизнь идет тускло, это та же самая жизнь, что в столице, потому что люди везде одинаковы, но она как бы смягчена матовым стеклом. Для твоих нервов это полезно…

— Скажи, пожалуйста, Лиза, тетушкин дом велик? — спросила Катерина Сергеевна.

Лиза посмотрела на нее с легким удивлением и недоверчиво.

— В нем восемь комнат! — ответила она.

— Он теплый? Годится для зимы? — продолжала Катерина Сергеевна.

— О да, конечно, годится…

— А ты уступила бы нам часть его?

— Катя! Как тебе не стыдно спрашивать? Да это было бы для меня величайшее счастье!..

Катерина Сергеевна приподнялась и села.

— Знаешь что, Лиза! Ты, конечно, мне не поверишь, скажешь, что это только настроение такое, а через час будет другое. Но даю тебе честное слово, я твердо решилась: чуть только начнутся первые весенние дни, мы переедем к тебе в деревню и будем там жить безвыездно.

Лиза встала и подошла к ней.

— Ах, Катя! Если бы это удалось! Я была бы так счастлива. Я поеду туда теперь, недели через две, приведу все в порядок, устрою. Вам будет там уютно, славно!..

Она взяла обе руки Катерины Сергеевны и горячо пожала их.