Игнатий Потапенко - Не герой

• Название: Не герой
• Автор: Игнатий Потапенко
• Жанр: Русская классическая проза

Игнатий Николаевич Потапенко — незаслуженно забытый русский писатель, человек необычной судьбы. Он послужил прототипом Тригорина в чеховской «Чайке». Однако в отличие от своего драматургического двойника Потапенко действительно обладал литературным талантом. Наиболее яркие его произведения посвящены жизни приходского духовенства, — жизни, знакомой писателю не понаслышке. Его герои — незаметные отцы-подвижники, с сердцами, пламенно горящими любовью к Богу, и задавленные нуждой сельские батюшки на отдаленных приходах, лукавые карьеристы и уморительные простаки… Повести и рассказы И.Н.Потапенко трогают читателя своей искренней, доверительной интонацией. Они полны то искрометного юмора, то глубокого сострадания, а то и горькой иронии.

Произведения Игнатия Потапенко (1856–1929), русского прозаика и драматурга, одного из самых популярных писателей 1890-х годов, печатались почти во всех ежемесячных и еженедельных журналах своего времени и всегда отличались яркой талантливостью исполнения. А мягкость тона писателя, изысканность и увлекательность сюжетов его книг очень быстро сделали Игнатия Потапенко любимцем читателей.

---

Катерина Сергеевна приподнялась и села.

— Знаешь что, Лиза! Ты, конечно, мне не поверишь, скажешь, что это только настроение такое, а через час будет другое. Но даю тебе честное слово, я твердо решилась: чуть только начнутся первые весенние дни, мы переедем к тебе в деревню и будем там жить безвыездно.

Лиза встала и подошла к ней.

— Ах, Катя! Если бы это удалось! Я была бы так счастлива. Я поеду туда теперь, недели через две, приведу все в порядок, устрою. Вам будет там уютно, славно!..

Она взяла обе руки Катерины Сергеевны и горячо пожала их.

— Спи же, спи, Лиза! — сказала Катерина Сергеевна, ответив ей рукопожатием. — Я все равно не лягу! Ни за что не лягу!

Она вышла и вернулась в столовую. Она в самом деле всю ночь ходила по комнатам в мягких туфлях, прислушиваясь к малейшему шуму в кабинете… Отчасти ей мешало спать охватившее ее волнение; но тут имело также значение глубокое сознание, что она во всем виновата и не имеет права спать. Ее нравственное состояние было таково, что самое высокое наслаждение доставила бы ей теперь возможность как-нибудь чувствительно наказать себя, испытать какое-нибудь лишение, обиду.

Когда утром около половины девятого пришел Рачеев, он изумился ее виду. За эту ночь она заметно похудела, лицо осунулось, глаза казались большими и горящими.

— Вы уже встали? — спросил он.

— Я не ложилась! Он покачал головой.

— Вы неисправимы.

Прежде вы жили своим капризом, теперь живете покаянием. Это одно и то же!..

— Все равно… я не могу спать!..

IX

Прошла неделя. Дмитрий Петрович каждый день проводил несколько часов у Баклановых, обедал у них, а вечером заезжал на полчаса к Высоцкой. Евгения Константиновна внимательно следила за болезнью Николая Алексеевича, и Рачеев должен был ежедневно сообщать ей подробности.

— Ну-те, рассказывайте, как наш друг сегодня? — спросила она, его, едва только он вошел в кабинет.

Вчера уже она лолучила сведение, что Бакланов обедает со всеми в столовой и скоро выйдет на улицу.

— Отлично. Он делается прежним милым человеком! — ответил Рачеев. — Сегодня за обедом завел речь о поездке за границу… Настойчиво требовал. Но Катерина Сергевна — ни за что! Он почти неделю не следил за ее настроением и не знал, что мысль об этой поездке сделалась для нее казнью… Она сказала ему серьезно: «Если ты хочешь сделать мне истинную услугу, то поедем весной в деревню и проживем там, пока не надоест!» Он смотрел на нее с удивлением. «Ты? В деревню? Да ты ненавидишь деревню и мужиков!» Она рассмеялась. «Я полюблю их, я непременно полюблю их! — воскликнула она. — Они так долго давали тебе материал, кормили нас, а я была неблагодарна!..» Объяснение кончилось мирно. Николай Алексеич нежно поцеловал у нее руку и больше ни слова не сказал о загранице. Лизавета Алексевна… Вот удивительная девушка! Она готова всем пожертвовать для них. Едет со мной туда, в наши края. Хочет ремонтировать дом, устроить его поуютней, чтоб к их приезду все было готово.

— И вы думаете, что это не переменится? Вы думаете, Катерина Сергевна долго будет под влиянием этого настроения?

— Думаю, что долго. Она была глубоко потрясена болезнью мужа. У нее ведь натура благородная. Все дело только в том, какой импульс руководит ее нервами. Николай Алексеич сам был во многом виноват. Он постоянно подделывался под ее маленькие капризы, культивировал их; очень естественно, что они мало-помалу сделались большими, выросли, как растут деревья в хорошей почве и при хорошем уходе… По-моему, лишь бы только хватило у нее решимости переехать в деревню, а там она сейчас же увидит, что люди везде — люди, а воздуху и солнца там больше…

— Знаете что? Мне пришла мысль, не сейчас, а уже дня два! — промолвила Высоцкая. — Я думаю, что долг наш — друзей Николая Алексеича — подбодрить его каким-нибудь… как бы это сказать? Сочувственным движением, что ли…

— Чем же, например?

— Обед ему устроим, что ли… Нас соберется человек семь-восемь, маленький кружок… Вы предложите двум, да я двум, вот уже шестеро, затем Катерина Сергевна и он. Место выберете вы… Где-нибудь в ресторане, конечно, но чтоб можно было спрятаться… Ну, одним словом — пусть это будет вполне интимно. Кстати, я никогда еще в жизни не обедала в ресторане… Как вы думаете, это можно сделать?

— Почему же нельзя? Но кого пригласить? Я позову Калымова, он издатель Николая Алексеича, а больше у меня никого нет!.. — сказал Дмитрий Петрович.

— Только не Ползикова. Бог с ним… Он неудобен… Ну, тогда я скажу троим. Два уже у меня намечены. Оба молодые писатели… А третьего я придумаю. Так вы переговорите с Баклановыми… Или, может быть, мне самой поехать к Катерине Сергевне?..

— Это не мешало бы!

— Ну что ж, я так люблю Николая Алексеича и его талант, что готова на жертвы!.. — смеясь, промолвила она. — Или вы думаете, что перемена в Катерине Сергевне коснулась и этого?

— Этого я не думаю. Она осталась по-прежнему красивой, умной и интересной женщиной… А кажется, еще не было примера, чтоб такая женщина сумела отнестись сердечно к другой — тоже красивой, умной и интересной!..

— Однако вы уже вполне усвоили здешние приемы любезных людей.

— Да, начинаю портиться. Надо уезжать поскорее.

Рачеев в самом деле решил уезжать. Жена звала его, да и самого его тянуло на покой. Он искренне дивился тому, как в каких-нибудь два месяца можно устать, ничего не делая. Ведь в сущности он ровно ничего не делал в Петербурге, но здесь атаковала его такая масса разнообразных впечатлений, что хотелось отдыха и спокойствия.

Бакланов уже выходил и раза два гулял по Невскому. Он совсем оправился, слабость прошла, раздражительность заменилась прежним благодушием; только головные боли по временам возвращались и сильно угнетали его. Тогда у него являлось какое-то неприятное ощущение тоски, дурного предчувствия, и состояние духа омрачалось. Он ложился на диван лицом кверху, закрывал глаза и с четверть часа лежал молча и неподвижно. Это средство, которое он сам для себя изобрел, оказывалось действительным, боль смягчалась, и он вставал опять добродушный и веселый.

Катерина Сергеевна совсем была неузнаваема. В ее обращении со всеми, в особенности с мужем, появилась необыкновенная ровность и мягкость. Она крепко держала себя в руках, внимательно следила за собой, с усилием подавляла всякую попытку к вспышке и ликовала в душе по поводу каждой такой победы над собой. Николай Алексеевич смотрел на все это с недоумением; сперва у него явилось даже опасение: к лучшему ли это? Не преддверие ли это какого-нибудь неожиданного поворота? Но когда он заметил, что Катерине Сергеевне это стоит борьбы, когда в нескольких случаях от его наблюдения не скрылись те усилия, каких ей стоило погасить вспышку в самом начале, он пришел к заключению, что это не какой-нибудь болезненный перелом, а сознательная работа над собой, — и порадовался этому.

В один из таких дней, когда Николай Алексеевич с Рачеевым гуляли перед завтраком, в гостиной Баклановых появилась Евгения Константиновна Высоцкая. В первый момент, когда они встретились, Катерина Сергеевна сильно покраснела и смутилась. Это был второй визит Высоцкой в сезоне, тогда как они привыкли бывать друг у друга всего лишь по одному разу в сезон, находя, что это достаточно для поддержания добрых отношений.

— Я очень рада вас видеть!.. — промолвила Катерина Сергеевна, но сейчас же прибавила: — Какая досада: Николай Алексеич сейчас только вышел!..

По лицу Высоцкой промелькнула легкая тень, но она сейчас же улыбнулась.

— Да, мне хотелось бы повидать его… Он, кажется, уже совсем поправился? Но я главным образом к вам приехала, Катерина Сергевна!..

Легкое недоумение на лице хозяйки.

— Даже по делу, если хотите. Мы задумали сделать вашему мужу маленький сюрприз… Небольшой кружок устроит ему обед. Разумеется, если вы согласитесь участвовать… Мы — это я и Дмитрий Петрович… Вы ничего не имеете против этой фирмы?

Она улыбнулась, хозяйка тоже.

— Разумеется, ничего. Обедать я согласна. Это будет маленькое торжество. Я никогда еще не бывала на таких обедах. Это интересно…

— Вот и отлично. Рачеев скажет вам, когда это будет… — Она посидела еще минут десять и уехала, выразив желание видеть Катерину Сергеевну у себя. О деревенской поездке не было сказано ни слова… Высоцкой было известно мучительное происхождение этого решения, и она боялась затронуть больное место.

Через два дня после этого визита состоялся обед. В ресторане отыскалась очень поместительная отдельная комната — маленький зал с высокими сводами, с вполне приличной обстановкой. Круглый стол был накрыт всего на восемь человек. Рачеев пришел первый, а вслед за ним явился Калымов. В черном сюртуке, застегнутом на все пуговицы, он показался ему еще выше, чем когда приветствовал его, стоя за своим столом, слегка нагнувшись вперед.