Эли Визель - Время неприкаянных

• Название: Время неприкаянных
• Автор: Эли Визель
• Издательство: Текст
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-7516-0468-7

Роман воспоминаний, действие которого простирается от нацистской эпохи до наших дней. Родители еврейского мальчика Гамлиэля погибают в концлагере, но его спасает подруга матери, певичка Илонка. Он теряет всех своих близких, свою веру и даже свое имя. Много лет спустя, в Нью-Йорке, «литературный негр» Гамлиэль узнает об умирающей венгерской старухе. И у него рождается безумная надежда, что это Илонка, с которой ему пришлось расстаться в 1956 году, во время будапештского восстания, подавленного советскими войсками…

---

Гамлиэль перечитывает абзац. Последняя фраза ему не нравится. Зачеркнув ее, он пишет:

…Дверь открывается: прекрасный собой величественный молодой еврей неторопливым жестом приглашает архиепископа войти и сесть. Но архиепископа словно парализовало. Кто этот еврей? Откуда в нем эта почти королевская властность? Тогда мать приходит ему на помощь: «Ты слишком долго не знал, что Христос тоже еврей, сынок. Это моя вина. Мне следовало объяснить это тебе, когда ты был маленьким. Но теперь… — Теперь что, мама? — Теперь ты знаешь…»

Что любопытно: это сновидение не в первый раз тревожит ночной покой архиепископа.

Гамлиэль нисколько не сомневается, что Жорж Лебрен — добрый христианин, но в вопросах теологии скорее невежда — ничего не поймет в этом романе, которого так долго ждет. Который жаждет получить. Этот роман необходим ему так же, как больному любовнику, чтобы не опозориться, необходим наркотик. Еще живя в Париже, Гамлиэль показал Лебрену первые страницы, написанные тогда по-французски. Этому языку некогда учил его «друг» — клиент? — Илонки, бывший корреспондент агентства Франс-Пресс в Будапеште. И Гамлиэль настолько быстро овладел им, что вызвал ревность у писателя, каковым считал себя Жорж Лебрен. С тех пор этот человек не отстает от него: прошло много лет, Гамлиэль живет уже в Нью-Йорке, но это ничего не меняет. Книга запала Лебрену в душу, он грезит о ней, повторяя это в письмах или по телефону и каждый раз, когда их пути пересекаются: «Роман принадлежит мне. Если ты не отдашь его, я тебя убью. Более того: ты пожалеешь о том, что вообще появился на свет». Тем хуже для него. Разумеется, Гамлиэль совершил ошибку. Не следовало знакомить своего «подельника» с едва начатой рукописью. Пусть катится ко всем чертям. Пусть сам выкручивается, чтобы найти других рабов. В этой истории Гамлиэль будет говорить от своего имени. Пора пришла.

Гамлиэль бредет по темному, сонному кварталу Бруклина. Это уже немолодой мужчина. У него согбенная спина вечного странника, который стремится скрыть свою тайну и неуклонно приближается к зданию, где царит безмолвие всеми забытых. Он не знает, что его ждет, но чувствует, что на кон поставлена судьба. Сумеет ли он отвести от нее угрозу или хотя бы примириться с ней?

Зачем он думает о тех сумбурных сюжетах, что сочинял когда-то, чтобы было чем заплатить за квартиру, для писателей-любителей, называвших себя профессионалами? Любовные романы для молоденьких продавщиц, невероятные приключения а-ля Рокамболь в экзотических странах, финансовые интриги, грязные полицейские расследования — бумагомаранье, а не литература. Ни одна из этих историй не имела размаха и плотности той, которую он всегда хотел написать. Замысел животрепещущий, всеобъемлющий: он требовал полного самоотречения, углубленного изучения множества источников. Зарождение христианства и его метаморфозы. Его догматы. Отрицание им любых проявлений сексуальности, малейших признаков сомнения. Апостолы и их весть. Отцы Церкви и их антисемитские сочинения: как объяснить эту ненависть к детям Израиля? Соотношение Библии и Нового Завета. Полное доминирование Сына, сокрытие Отца посредством всевозможных манипуляций. Ватикан и его иерархическая структура, своды законов, нравы, обряды, власть и ее пределы. Позорное молчание Пия XII в годы преследований и истребления евреев, широкий кругозор Иоанна XXIII. Какой теологический смысл заключен в целибате, наложенном на кюре и монахинь? Что такое архиепископ? Как им становятся? И как открывают в себе мистика? Что нужно совершить, дабы обрести тайное знание Учителей, одаренных редкими и ужасными качествами? Чтобы рассказать о странном событии, поставившем лицом к лицу сановника католической церкви и постигшего суть Каббалы рабби, Гамлиэль должен был стать экспертом. Порой ему казалось, что путь избран верный — книга опирается на источники, но на следующий день он все перечеркивал, сознавая, что рассказанный эпизод требует иного продолжения, отличного от придуманного им. Какого? Он сам не знал. Ему удастся найти ответ в другой раз. В другой раз? Вот мантра неприкаянных странников, говорил себе Гамлиэль, вечный изгнанник. В другой раз — это когда? Завтра, позже. В иной жизни? В ином существе? Нужно будет вернуться назад. С запасом других документов, новых свидетельств. Обратитесь в соседнее окно.

Поспешим оговориться, что Гамлиэль, чужак этой истории, на самом деле уже вовсе не чужак. У него, как у всех людей, есть удостоверение личности, адрес, связи, знакомства, привычки и даже прихоти, причуды. Но живущий в нем беженец держится настороже, готов подвергнуть сомнению усвоенные представления и установленный порядок вещей. Говорят, что подвергшийся пытке мужчина и изнасилованная женщина навсегда останутся в этом состоянии — то же самое можно сказать и об изгнанниках. Бывший беженец остается беженцем на всю жизнь. Он вырывается из одного изгнания, чтобы нырнуть в другое, нигде не чувствует себя дома, никогда не забывает, откуда приехал, не теряет ощущения, что живет здесь временно. Счастье для него — это краткий миг покоя. Любовь, которую именуют вечной? Одно мгновение. Для человека в его положении каждый шаг предстает приближением к концу.

Стало быть, час подведения итогов вот-вот пробьет?

С некоторых пор Гамлиэль чувствует, что стареет: все эти штучки, которые он больше не может себе позволить — обнять юную деву, заиметь детей, уехать в незнакомые далекие страны, научиться играть на виолончели, бежать за автобусом, испытать пароксизм радости под безмолвным небом, не боясь бессилия, рядом с женщиной, чье тело трепещет жизнью. Накапливаясь, годы обретают тяжесть — они тянут вниз. Гамлиэль быстрее устает. Бывает, ему не хватает воздуха, он становится рассеянным. Чаще испытывает потребность вздремнуть. Он прожил несколько жизней, но сколько же ему осталось? Растратил он бесконечно много. Юность оказалась бесплодной? Александр Великий умер в тридцать три года, Спиноза в сорок три, Баал-Шем-Тов[3] в шестьдесят. Моцарт, Пушкин, Рильке, Герцль: своим кратким и бурным существованием они оплодотворили время. А он, Гамлиэль? Кто будет носить его имя? Что останется после него? Бесчисленные слова — но только не те, которым он хотел дать жизнь. Суета сует: все смехотворно. И вечное сожаление его — музыка. Как бы он хотел поступить в консерваторию! Паритус Кривой говорил: «Когда слова начинают петь, я начинаю танцевать». Вокруг него, Гамлиэля, танцует мир. Сам же он танцевать так и не научился.

Жизнь обреченного на изгнание все больше сужается, а столетие заканчивается, и дни становятся все короче. Сколько раз испытывал он желание отступить к краю пропасти? Но отступить до какой черты? «От бездны к бездне», — бормотал великий Учитель хасидов, не уточняя, имеет ли он в виду обычный путь человека по земле или же собственные поиски абсолюта и покоя. Отчаяние в жизни беженца — оно Гамлиэлю знакомо. Даже когда случается ему веселиться самому или веселить других — для него это способ придать банальный облик своему отчаянию. Отчаяние от необходимости плутовать, подсовывая клиентам халтурную работу, которая по большому счету никому не нужна. Отчаяние от образа жизни, оторванного от реальности. От разрыва с обеими дочерьми, теперь столь далекими, отравленными ненавистью к нему, которую он не мог ни объяснить, ни принять. Стоит ему вспомнить о них хоть на миг, как сердце у него сжимается, сжимается до боли. Где они? Что с ними сталось? Он не видел их уже много лет. Отвергнут, осужден без права обжалования. Его ли это вина или просто месть их матери, которая, чтобы еще больше досадить ему, добровольно рассталась с жизнью? После самоубийства Колетт Катя, любившая называть себя старшей из двойняшек, также сделала попытку покончить с собой. А Софи, младшая, уехала в Индию, найдя убежище в ашраме, где сменила имя и существование, в котором отныне отцу места не было. Все усилия Гамлиэля встретиться с ними оказались тщетными. Они ушли из его жизни, не оставив ни адреса, ни следа. Удручающие воспоминания о несчастном браке, почти беспросветном, без единой минуты отдохновения, о свадьбе, сыгранной словно бы против воли в обманчивом, не оправдавшем надежд Париже. Почему он так и не женился снова? Из трусости? Из страха воскресить угрызения, которые подспудно так подтачивают его, что убивают в нем все упования, всякую возможность искупления?

Продолжая шагать, засунув руки в карманы непромокаемого плаща, подстегивая свои воспоминания, чтобы возродить их под другими небесами, в душах других людей, Гамлиэль все так же мрачно размышляет о событиях, потрясших столетие в самом его конце. Взывая к долгу перед родиной, казалось бы цивилизованные нации проливают кровь своих детей, которые предпочли бы остаться дома и кружиться в танце исступленного желания. Под благородным предлогом служения науке человек становится рабом машин. Памятные торжества рискуют обратиться в свою противоположность. На них говорят так много, что уже не могут ничего сказать. Боги ненависти маскируются под братскими лозунгами, успешно обманывая и свои творения, и себя самих.