Евгений Зубарев - 990 000 евро

• Название: 990 000 евро
• Автор: Евгений Зубарев
• Жанр: Русское современное

Сержант российской армии совершенно равнодушен к мировому финансовому кризису… но только до тех пор, пока нелепая случайность не заставит его целую неделю изображать олигарха перед светской публикой.

Разоблачение грозит серьезными проблемами, зато удачное завершение аферы позволит всем участникам отлично заработать. Олигарх из казармы ежеминутно рискует провалить задание, попадаясь на мелочах, но у него есть просвещенный наставник-женщина из высшего общества.

Пигмалион и Галатея поменялись ролями, но не изменили своих извечных желаний…

---

– Давай, пока он не очухался, – согласился я, и она, метнувшись к столу, вложила мне в руку бутылочку айрана. Я снова оттянул штаны с трусами у нашего колхозника и аккуратно плеснул туда белой жидкости.

Ганс промычал что-то грозное, даже плечами повел, будто перед ударом, но глаз так и не открыл.

Потом я сел на кресло у окна и стал смотреть, как блондинка наносит на себя боевую раскраску.

В дверь постучали. Я встал, но блондинка выскочила в коридор первой, что-то там буркнула, потом хлопнула дверью, повозилась в коридоре и, наконец, появилась в гостиной с тележкой, полной графинчиков с соком и тарелок с какой-то снедью.

– Ну, чего уставился? Садись жрать, олигарх хренов! – сказала она, установив тележку ровно между нашими с ней креслами.

Я налил себе стакан сока и выпил его под бдительным взглядом изумрудно-зеленых глаз. Интересно, настоящие или это цветные линзы – на гражданке мне доводилось читать о поразительных достижениях гламурной медицины.

– Ты тоже не Ксюша Собчак, подруга, – сказал я в ответ на явный упрек. – Кстати, тебя как зовут-то?

Зеленые глаза напротив зажглись знакомым огнем, и я заранее виновато вскинул руки, заодно прикрывая лицо от возможного нападения.

– Николь меня зовут! Ты что, олигофрен? Не можешь запомнить одно слово? Николь, мля!

Потом она схватила со стола лак для ногтей и таки кинулась на меня, остервенело выкрикивая:

– Ща я тебе, уроду, на морде твоей костлявой все подробно нарисую. Надолго запомнишь, козлина!

Я успел поймать ее за руку, но кресло сильно накренилось, и мы оба упали на пол, причем она, зараза, оказалась сверху. Халатик призывно распахнулся, и я совершенно рефлекторно притянул ее за талию поближе к себе и поцеловал в грудь.

Николь опешила, и я, воспользовавшись замешательством вероятного противника, поцеловал ее в грудь еще несколько раз.

– Но-но, боец! Такой команды не было, – сказала она с притворной строгостью, однако совсем не сопротивляясь моим домогательствам.

В дверь постучали, потом еще раз, и Николь скривила лицо.

– Твою мать!.. Уходить отсюда надо, – сказала она с совершенно пацанскими интонациями, и я вдруг подумал, как приятно с ней было бы грабить банк.

Дверь в коридоре отворилась, потом к нам в гостиную сунулась любопытная мордашка горничной, тут же пискнула, убравшись назад, и мы услышали, как хлопнула дверь номера.

– Убирать приходили. Может, ты продлишь номер на вторые сутки? – ехидно поинтересовалась Николь, слезая с меня.

Тревога опять подняла меня на ноги – сейчас и впрямь накроют, суки. Денег нет, значит, в комендатуру сдадут, как пить дать.

Я поставил на место кресло и подошел к окну. С нашего второго этажа было видно широкий проспект, забитый машинами от края до края.

– Да что тут уходить – один раз прыгнуть! – объявил я, примериваясь, как ловчее встать на узком подоконнике.

Николь услышала это из спальни, где одевалась, но ее возмущение было так велико, что она полуголой вбежала в гостиную и принялась орать:

– Тебе, козлу, сливаться не привыкать! А мне, после такого прощания, прямая дорога на панель. В клубы дорожку закроют точно.

Ее красивое лицо сморщилось, и она стала похожа на мартышку из мультика про удава.

– Да будет тебе на жалость давить! Ты же корреспондент чего-то буржуйского? – вспомнил я.

Николь обреченно махнула рукой и ушла обратно в спальню.

– Я такой же корреспондент, как ты олигарх, – донеслось до меня оттуда горестное.

Окно я все-таки открыл, и на меня тут же дыхнуло перегретым дымным воздухом и напрочь оглушило уличным шумом. Май нынче выдался какой-то нереально жаркий.

– Ты что, всерьез решил сдристнуть, дрянь?! Закрой немедленно! – Она вернулась, добежала до окна, сама захлопнула его и стала передо мной, тяжело дыша.

Ее небрежно уложенные волосы совсем растрепались, тушь вокруг глаз смазалась, но зеленые глаза смотрели по-прежнему дерзко и вызывающе.

Я поправил на ней гусарский мундир, заметив, что позолота галунов и всяких прочих причиндалов там здорово пооблезла – одноразовый он, что ли? – и потянулся было поправить меховые трусики, но тут же получил по рукам.

– Не лапай, не купил, – сквозь зубы бросила Николь и с тоской посмотрела мимо меня куда-то в гостиную.

До меня донеслось смачное хрюканье, и я, даже не оборачиваясь, понял, что это Ганс проснулся, нашел тележку с завтраком и наворачивает там за обе свои небритые щеки.

– Михась, чего там встал, давай, дуй сюда. Здесь такая жратва нереальная! – пригласил он меня и снова начал хрюкать и причмокивать.

Николь повернула лицо ко мне и недоверчиво сощурилась:

– Тебя что, и вправду Михаилом зовут? Смешно. А фамилия у тебя какая?

Я ухмыльнулся и снова протянул к ней руку, поправляя ей трусики:

– Прохоров моя фамилия. И зовут Михаил. Отчество только подкачало – Олегович.

– Круто! А тебе что, никогда не говорили, как ты похож на него? – не поверила она, но на этот раз не стала бить меня по рукам.

Я призадумался, вспоминая свою незатейливую гражданскую жизнь.

– Кто бы мне это мог сказать, интересно? В Политехе, на металлургическом, гламурных тусовщиков не водится, а больше я нигде по жизни отметиться еще не успел.

Николь шагнула ко мне поближе, совсем вплотную, взяла за отворот гимнастерки, будто придерживая, чтобы не сбежал:

– Я тебе не верю. Паспорт покажи.

Я мягко улыбнулся ей в лицо.

– Откуда у солдата паспорт? Его же в военкомате хранят, пока служба не кончится. А военный билет в канцелярии штаба хранится. Эх, женщина…

Николь нахмурилась:

– У тебя что, вообще никаких документов нет?

Из глубины гостиной послышался голос Ганса:

– Михась, чё там за разборки?! На деньги ставит, лахудра? Так пошли ее нах! В «Годзилле» скоро обед начнется, там пучок таких бесплатно возьмем, с пивом и креветками.

Николь повернулась к гостиной, шагнула туда, не выпуская из рук моей гимнастерки:

– Эй ты, жлоб белобрысый. Скажи-ка мне быстро, как его фамилия.

Ганс встал, с грохотом отодвигая от себя тележку.

– Ты чё, овца, «белочку» словила? Мне, правильному пацану, приказы зачитывать?

Николь повела меня поближе к Гансу, и я пошел за ней, жадно вдыхая ее запах – нечто тревожное и одновременно сладкое. Этот запах хотелось намазывать на себя, чтобы он подольше оставался рядом.

Мы добрались до гостиной, и там Николь ухватила за гимнастерку и Ганса тоже:

– Слушайте сюда, вы, два тупых горбатых троглодита!.. Если у этого смазливого хорька есть документы на Михаила Прохорова, мы за неделю в местных клубах столько бабла нарубим, сколько вам, кретинам, за десять жизней не накорячить!

Я промолчал, потому что тупой, а Ганс, заинтересованно глядя Николь под срез мундира, вымолвил:

– У него в казарме права лежат. В тумбочке. Там все чин чинарем написано – Михаил Прохоров, Российская Федерация. А как ты с этой его малявы денег выкрутишь? – спросил он, как бы невзначай приобнимая Николь за талию.

Она не стала отстраняться, позволяя обнять себя, но потом, когда Ганс уже начал пристраиваться к ней с серьезными намерениями, вкатила ему смачный щелбан в лоб и сказала:

– Ты сейчас пойдешь в эту вашу казарму и принесешь его права. Только быстро.

Ганс озадаченно потер лоб, потом обошел Николь, походя шлепнув ее по заднице, и встал передо мной:

– Чего затих, пес кудлатый? Будем с этой падшей женщиной темные дела крутить или как?

Я взглянул на падшую женщину.

Николь отпустила мой воротник и тоже терпеливо ждала моего вердикта, закусив губу от напряжения.

– До дембеля два месяца. Один хрен делать нечего, – сказал я Гансу. – Иди, короче. Заодно легенду там слепи для Суслика, типа нажрался я в дрезину, но завтра точно приползу.

– Это уже двое суток будет, – возразил Ганс. – Тогда надо пузырь ставить. А если я потом еще раз свалю, то два пузыря нужно.

Мы оба посмотрели на Николь, и она чуть не задохнулась от возмущения:

– Ну вы даете, чмошники! Вас тут кормят-поят, да еще и трахают на халяву, а вам еще с собой подавай! Оборзели вы, служивые!

– А где я сейчас пузырь возьму, женщина? – показал свои пустые карманы Ганс.

– Без пузыря его легко в холодную закрыть могут, – поддакнул я, хотя, конечно, Суслик, наверное, отмазал бы и так. Старшина уже раз двадцать нам докладывал, как мы ему осточертели и какой бы он нам отвесил пендаль в направлении исторической родины, была б на то его воля. Но ведь приказ о демобилизации подписывает комбат, по представлению ротного, а старшина свое мнение может засунуть поглубже и держать там в холоде, чтоб не испортилось.

Николь тряхнула мелированными кудряшками, смерив презрительным взглядом каждого из нас:

– Да уж, пока такие гамадрилы служат в нашей армии, американские матери могут спать спокойно…

Она порылась в сумочке, достала оттуда целую котлету тысячных купюр и отмусолила одну купюру Гансу.

– На, гусар, бери.