Александр Проханов - Вознесение (сборник)

• Название: Вознесение (сборник)
• Автор: Александр Проханов
• Жанр: Русское современное

Эти романы – о последних войнах современности, об Афгане и Чечне. Александр Проханов был на этих войнах, вместе с солдатами стоял в тени смерти и видел, как она парит над рваными окопами, дымящимися воронками, хирургическими столами полевых госпиталей. Книга страшная, потому что в ней ничего не придумано, ярко и детально прорисована батальная правда. Вместе с тем она несет в себе необыкновенно светлую, сильную небесную энергию доброты. Той доброты, которая неминуемо приходит на место ненависти и возносит души погибших бойцов к своему Творцу.

---

Третьим гостем был известный кинорежиссер Тамбовкин, оплывший темным, как парафин, болезненным жиром. Животастый, грудастый, пахнущий постоянно чем-то едким, напоминающим муравьиный спирт или уксус. Когда он поднимался со стула и уходил, то казалось, после него всегда остается влажное, быстро высыхающее пятно.

– По-моему, если его оставить спать на диване, то к утру он обрастет опятами, – съязвила Марина, опасливо принюхиваясь к месту, где только что сидел Тамбовкин.

С ними явились их жены, в домашних неброских туалетах, с ограниченным набором драгоценностей и не слишком ухоженными прическами.

Потоптались, погоготали. Дружно уселись за стол. Быстро, с аппетитом откушали. Слегка опьянели. Обменивались незлыми шутками, неопасными новогодними сплетнями.

После ужина женщины удалились в гостиную, затеяли бойкие оживленные разговоры о беременности хозяйки, о новом дизайне гостиной, о замечательном новом препарате, не допускающем помутнения воды в бассейне, о картинной галерее, где выставляются самые модные художники, о курортах в Арабских Эмиратах и о том, какое платье было на старшей дочери президента, которая почему-то очень подурнела за последние месяцы.

Мужчины поднялись в кабинет и расселись в глубокие удобные кресла. Отдыхали после обильного ужина.

– Пусть я повторяюсь, друзья, но, честное слово, наша русская интеллигенция – лучшая в мире! – Голошенко погрузился в глубину кресла, похожий на уютную домашнюю кошечку, и сиял оттуда своими фиалковыми глазами. – Вы знаете, мы любим встречать Новый год в богемной компании. Ну, там всякие эстрадные звезды, юмористы, модные писатели и артисты. И на этот раз был с нами божественный Ростропович со своей небожительницей. Ну, конечно, как водится в этой компании, всякие хохмы, капустник, легкие безобразия, двусмысленные анекдоты. И Ростропович вместе с нами дурачится, забавляется, как студент! И вдруг – несут виолончель! Ее несут торжественно, как икону, в свете прожекторов, и она сияет, словно усыпана самоцветами! Ростропович берет инструмент, падает на одно колено перед женой и исполняет на одном дыхании «Маленькую серенаду» Моцарта. В этом было что-то средневековое, рыцарское, шекспировское! И мы все понимаем, что среди нас – гений! Мы все присутствуем при волшебстве! – Голошенко сделал жест маленькой хрупкой ручкой, повторяя движение смычка, пытаясь донести до друзей пережитое им вдохновение.

– Ну а мы, чиновники, по-простому справляли! – сыто хохотнул Кошаров, запустив большущие пальцы в клочковатую, мшистую бороду. – Выпили, закусили. Фильмец посмотрели, а потом устроили карнавал! Я нарядился во Льва Толстого, босиком, в портках. Ходил меж столов, проповедовал непротивление злу. Говорят, получилось! Но лучше всех был министр финансов. Нарядился в бомжа, в какие-то лохмотья, обноски. Ходил с шапкой, собирал подаяние! Насобирал, шельмец, миллиона три!

Кошаров захохотал, обнажая крупные лошадиные зубы, которыми, казалось, мог перегрызть толстую проволоку.

– Ну уж коли вы рассказали, и я расскажу! – Режиссер Тамбовкин втянул голову в плечи, и вокруг головы образовался двойной воротник жира. – Вы, конечно, знаете – наш администратор киноклуба довольно высокомерный и смешной господин. Почему-то возомнил себя лидером демократической интеллигенции. И в этом качестве совершает массу глупостей и пошлостей. Один наш актер, пересмешник, блестяще копирует голос президента. Сразу после двенадцати подзывают администратора к телефону, он снимает трубку и слышит, как президент поздравляет его персонально с Новым годом. Благодарит за вклад в дело реформ, сообщает, что представляет его к ордену «За заслуги перед Отечеством» и направляет в Ватикан в составе делегации духовенства, возглавляемой митрополитом Кириллом. Администратор, бедный, ошалел! Возвращается в зал и всем возвещает о звонке президента! Следом с опозданием на минуту возвращается шутник и все тем же голосом президента добавляет: «К тому же, Соломон Яковлевич, вам надлежит передать папе римскому мое личное послание!» Несчастный Соломон понимает, что его разыграли. И начинает плакать, как обманутый ребенок! И к концу праздника напивается в стельку!

Тамбовкин хрипло смеялся, кашлял. Голова его мягко колыхалась на подушке из жира.

– А теперь я вам вот что скажу, друзья! – Бернер торжественно, властной взволнованной интонацией изменил ход разговора, поворачивая легкомысленную беседу в иное, заранее приготовленное русло. – Вы знаете, что в Грозном идут бои. Как бы это ни называлось, но это война. Неизвестно, сколько она продлится и сколько она будет стоить. Но как всякая война, она стремится достичь сразу множества целей, некоторые из которых могут прямо противоречить друг другу. Мы не станем обсуждать все цели, которые могут быть нами достигнуты. Обсудим наиважнейшую.

Он знал за собой способность облекать смутные, еще неясные замыслы в убедительные формы и образы. Во время самого высказывания и формулирования неопределенные мысли, почти предчувствия, помимо его воли выстраивались в логическую цепь, обретали отточенность проекта, который он предлагал другим, вовлекал их в свою игру.

– В прошлый раз мы констатировали, что угрозы нашему благополучию сместились. А точнее – поменялись местами. Слава богу, нас миновала угроза красно-коричневых. После того как по их садовым головам долбанули из танков, пропустили сквозь фильтры Лефортова, а других просто-напросто купили за понюшку, они в своей думе больше не являются угрозой для нас. А лишь красным тряпичным пугалом. Этой коммунофашистской куклой мы будем пользоваться на любых, в том числе президентских, выборах.

С ним соглашались, ему кивали. Он был благодарен им, узкому кругу друзей, проверенных кровавой осенью девяносто третьего года, когда им всем грозил фонарь и погром. Но они мужественно, не дрогнув, противопоставили коммунистическому бунту мощь своих финансов, телеканалов, организационных усилий, позволивших свести на нет красный реванш, разрушительный порыв черни. Затолкали ее обратно в норы, в вонючие подворотни, в обшарпанные коммуналки, в гробы, в тюремные камеры.

– Угроза новой «коричневой опасности» исходит теперь от силовиков, от генералов и губернаторов, от «Русской партии» в окружении президента, которая нарушила договор, сломала паритет и вынашивает планы «фашистского путча», направленного против нас с вами. Нашего бизнеса, нашего мировоззрения, нашей культуры. Если эта война, которую они развязали, кончится быстрой победой, то «Русская партия», или «партия войны», как следует ее называть, на волне шовинизма возвысится и срежет нас. Диктатура, которую они замышляют, будет чисто фашистской. Если мы ответственные политики, то не должны позволить им выиграть. Их быстрая победа в войне – наш полный крах и крушение! Их поражение – наш стремительный выигрыш! Мы их срежем и вышвырнем из политики!

Он говорил и успевал удивляться, как разрозненные мысли обретали филигранную форму. Ложились в образы, словно подарочная сабля в драгоценные ножны. Или скрипка в сафьяновый футляр. Или перламутровая ручка «Паркер» в пенал из красного дерева. Он вспомнил утреннюю встречу с министром, его маленький потный лоб, пьяные хитрые глазки. Ненавидел его, а вместе с ним всю их «мужицкую партию», бескультурную, наглую и жестокую.

– Нам следует уже сегодня, сейчас разработать основы плана и завтра же приступить к его реализации. Силовики, люди в окружении президента, ответственные за военную политику, должны быть демонизированы. Представлены обществу как аморальные идиоты. Сами войска должны быть лишены общественной поддержки и представлены, в лучшем случае, как несчастные, брошенные на убой юнцы, а в худшем – как палачи и каратели. Каждый раненый и покалеченный, каждый гроб должен быть показан народу крупным планом. Мы дадим деньги матерям, чьи дети пошли на войну, повезем их в войска, на передовую, в госпитали и морги и станем снимать их слезы. Мы должны мобилизовать близких к нам депутатов и мобилизовать на постоянные антивоенные выступления в думе. Мы должны особо уповать на благородного представителя президента по правам человека, который в эти минуты находится в Грозном. Его голос должен быть услышан в мире, и мировое сообщество должно надавить на нашего президента. Мы должны поддерживать чеченцев, показывая их как героических борцов за независимость. Все это, вместе взятое, вымажет «Русскую партию» кровью, вымажет кровью президента, и он, проиграв войну, в ужасе оттолкнется от тех людей, кто ее затеял. Он их сбросит и обратится к нам. Мы отмоем его от крови, почистим его окровавленный ястребиный лик и вернем народу белым, как голубь.

Бернер изумлялся собственному красноречию. Чувствовал, что его голосом, жестами, дыханием, мимикой управляет какое-то иное, нежели он сам, существо. Бодрое, энергичное, всеведущее. Вселилось в него, натянуло на себя его плоть, прикрывается его именем и обликом. Действует уверенно, быстро, точно.