Михаил Шевердин - Санджар Непобедимый

• Название: Санджар Непобедимый
• Автор: Михаил Шевердин
• Издательство: Государственное издательство УзССР
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1954

Знаменитый приключенческий роман Михаила Ивановича Шевердина (1899-1984) охватывает первую половину 1920-х годов. Главный герой - бывший пастух, вставший на защиту рабоче-крестьянской власти. В острых приключениях, смертельных схватках с врагами революции закаляется, мужает Санджар и в итоге становиться прекрасным командиром Красной Армии.

---

— Вы не смеете, не смеете. Что вы хотите делать со мной? Вам плохо будет. В Дюшамбе у меня брат… он…. Вы пожалеете… отвезите меня в Дюшамбе.

— Выведите его, — все так же спокойно сказал Кошуба.

Максумов упал на колени. В горле его что–то клокотало, ужас парализовал язык. Намокшая и потемневшая гимнастерка прилипла к спине от пота.

Два бойца подхватили его под руки и вытащили за дверь.

Все закурили. Даже Санджар затянулся папиросой, хотя вообще предпочитал дедовский чилим и не признавал легкого табака.

— Вот одна маленькая гадина, вонючий жук, а какое хорошее дело испортил, — нервно сказал Санджар. — Был Кудрат–бий, и тяжело жилось Гиссару. В реке Сурхан не вода — слезы, перемешанные с кровью, текли. Только по–хорошему могли люди за кетмени взяться, советскую жизнь налаживать, только выглянуло солнышко — и опять наступила ночь… Опять, значит, война.

— Конечно, — проговорил Кошуба. — Правда, теперь, после сегодняшнего, Кудрат–бий не тот. Больше народного героя играть ему не удастся. Опозорился он здорово. Но шайку он себе наберет.

Санджар вскочил:

— Пока их мало, надо их ловить. Прошу, дайте приказ,

— Приказ уже передан всем заставам.

В это время где–то вдалеке стукнул выстрел. Как будто ударили палкой по паласу, выбивая пыль.

Сидели еще долго и молчали. Каждый предавался своим невеселым мыслям.

В сыром парном воздухе дымили, рассыпаясь сотнями искр, неуклюжие факелы. Взволнованные чайханщики суетились, стараясь всячески угодить красноармейцам и добровольцам.

Разглядывая одного, особенно вертлявого и лебезящего прислужника с толстым, лоснящимся лицом, старик Медведь вообще настроенный скептически, а сегодня особенно, заявил:

— Ну и рожа! Вот уж не сомневаюсь, что басмачам этот тип прислуживал бы с не меньшим, а, может быть, с большим усердием.

Подозрения Медведя имели под собой почву. Все, что находилось за чертой ярко освещенной площади, на которой шло веселье, жило своей ворчливой, смутной жизнью, внушавшей неясную тревогу… Она держала всех в напряжении, и каждому все время хотелось оглянуться. Такое чувство испытывают охотники, сидящие ночью у одинокого костра и ощущающие на себе взгляды десятков пар светящихся глаз обитателей густых зарослей…

— Я удивлен, — вполголоса сказал Кошубе Санджар. — Мне сказали, что моя мать здесь и хочет видеть меня. Она просит, чтобы я пришел к ней.

— Ваша мать? В Денау?

— Да, она приехала сюда, — Санджар помолчал в тягостном раздумье. — Вот уже третий раз за последний месяц моя мать зовет меня. Но я ведь не знаю ее… Я никогда не видел ее, то есть, я ее не помню. Она покинула наш дом, когда я был еще совсем мал. Я считал своей матерью тетушку Зайнаб, да она и была мне поистине родной матерью.

Говорил Санджар медленно, подыскивая слова. Казалось, он старается разобраться в обуревавших его чувствах.

— Друг, — сказал Кошуба, — мать всегда останется матерью. Но не ловушка ли это? Я поеду с вами.

Проводник привел всадников к высоким воротам почти над самым обрывом. Внизу, во тьме, шумела и плескалась невидимая река, в ветвях высоких деревьев, поднимавшихся из–за глиняной полуразвалившейся ограды, тихо роптал дувший с гор ветер. Сердито затявкала собака.

Санджара и Кошубу провели в небольшую чистенькую комнату, освещенную керосиновой лампой. На всем убранстве, состоявшем из шелковых атласных одеял и резных алебастровых полочек, лежал отпечаток достатка и уюта, свойственного только домам очень зажиточных людей.

В углу на одеяле сидела женщина, уже пожилая, но еще красивая. Особенно хороши были ее глаза. Они метнули молнии, когда в комнату за Санджаром вошел Кошуба.

Женщина резким жестом руки остановила Санджара.

— И ты, которого я жаждала видеть двадцать лет, так поступаешь со своей матерью…

Санджар замер посреди комнаты, слегка наклонившись вперед.

— Матушка… — проговорил он. Видимо, он мучительно прислушивался в сердце к тому, что принято называть голосом крови. — Матушка…

— Подожди. Ответь на вопрос. — Глаза женщины загорелись недобрым огнем.

— На какой вопрос, матушка?

— Я звала тебя, своего сына, после долгой, как вечность, разлуки, а ты привел какого–то постороннего человека… да еще не мусульманина… по обличию вижу.

— Тише, матушка. Он мой побратим… Он брат мой.

— Он кафир… большевик. Ты забыл законы ислама. Ты позоришь мое открытое лицо. Сын мой! Пусть этот человек выйдет. Не подобает даже лучшему другу присутствовать при разговоре сына с матерью.

Кошуба быстро огляделся. Ничто не подкрепляло его подозрений. Он безмолвно поклонился и вышел в соседнюю комнату. Здесь было почти темно, так как масляный светильник едва теплился. За низеньким сандалом, пряча руки под тяжелым ватным одеялом, сидел длиннобородый старик и, очевидно, дремал. Он не шевельнулся, когда командир поздоровался с ним по–узбекски и, сев рядом, закурил.

Из приоткрытой двери струился полоской свет и были явственно слышны голоса разговаривавших. Женщина сказала:

— Подойди, сын мой, и обними свою мать. Она поцеловала его и горестно воскликнула:

— Вай, сыночек мой! Что с тобою сталось, бедненький мой…

— Матушка, что вы меня оплакиваете… Я живой ведь…

Разговор продолжался вполголоса. Кошуба задал старику вопрос:

— Скажите, уважаемая госпожа здорова?

— Да.

— Матушка Санджара давно живет в этом доме?

— Да.

— Она замужем?

— Да.

— Муж ее жив?

— Да.

— Не будет невежливым спросить, чем занимается ее почтенный муж? Не земледелец ли он?

— Да.

— Может быть, он садовод? Здесь прекрасный сад.

— Да.

Видя, что от неразговорчивого собеседника ничего не добьется, Кошуба замолчал. Он курил папиросу за папиросой и думал. В мозгу его созревала нечеткая, расплывчатая, как дым, мысль, но он никак не мог уловить ее. Он все больше приходил к заключению, что, оставаться в этом домике не следует. Почему, — он долго не мог сказать и, лишь нечаянно взглянув на столик, понял: стоявший на скатерти большой круглый поднос был пуст…

Пустой… Только самому жестокому врагу узбек отказывает в простейшем проявлении гостеприимства, в хлебе… На подносе ничего не было.

Командир посмотрел на благообразное холодное лицо старика и поймал его блудливый убегающий взгляд… Командир стремительно встал. Столь же стремительно вскочил и старик. Он раскрыл рот не то для того, чтобы сказать что–то, не то, чтобы закричать. Тогда Кошуба шагнул к нему и мрачно проговорил:

— Молчите!

Кошуба действовал безмолвно и быстро. Одним движением он извлек из–за пазухи несловоохотливого своего собеседника револьвер и засунул себе в карман. Он сразу же определил его британскую марку. Затем, слегка подтолкнув старика к сандалу, заметил:

— Ну, отец, не подымайте крика.

Но старик был настолько ошеломлен, что не промолвил ни слова.

Тогда комбриг спросил его:

— Эта госпожа подлинно мать командира Санджара?

— Да.

— Кто же ее муж? Старик замялся.

— Кто ее муж? — повторил Кошуба.

— Бек… хаким денауский.

— Вы знаете, что полагается за хранение оружия без разрешения?

— Как всевышнему будет угодно, — голос старца даже не дрогнул, но глаза бегали, выдавая беспокойство.

Тогда Кошуба, не спуская глаз со старика, подошел к двери. До него донеслись взволнованные, несколько повышенные голоса Санджара и его матери. Не очень громко Кошуба сказал:

— Санджар, брат мой, пора ехать.

— Хорошо.

…Всадники медленно ехали по дороге. Свежий ветер дул им в лицо. Оба молчали.

Только на следующий день Санджар рассказал Кошубе содержание своей беседы с матерью.

Разговор начался с того, что Кошуба очень осторожно, обиняками повел речь о молчаливом старичке и отобранном у него оружии. Тогда Санджар счел нужным передать все, что произошло между ним и матерью.

Мать долго охала и причитала над сыном, любовалась им, хвалила его за мужественную внешность. Расспрашивала о его жизни с тетушкой Зайнаб. Неожиданно она задала ему вопрос:

— Мусульманин ли ты, мой сын?

Захваченный врасплох, Санджар растерялся; сам он никогда не задумывался о религиозных делах. Он попытался выйти из неловкого положения:

— Походная жизнь не способствует выполнению обрядов.

— Не в этом дело. Я спрашиваю о твоих мыслях. Веруешь ли ты в единого, всемогущего бога и следуешь ли заветам его пророка?

Чувство раздражения начинало подниматься в груди Санджара; он не хотел при первой же встрече ссориться с матерью и поэтому постарался уклониться от прямого ответа. Он невнятно пробормотал какие–то слова, которые, при желании, можно было счесть за утвердительный ответ.