Вениамин Каверин - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Вениамин Каверин
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1963

---

Она была в платье, с воланами, легком и матовом, а косынкой, завязанной узлом на плече, и так причесана, что весь лоб, ясный и белый, был виден. Все глядели ей вслед. Она не пришла, а явилась в баре, и там, где она проходила, становилось тихо, переставали смеяться и говорить. Или, быть может, Трубачевскому это только казалось? Но если и казалось, она была все-таки так хороша, с такой высокой, спокойной грудью и покатыми плечами, что он чуть не заплакал от нежности и волнения. В первый раз за весь вечер он догадался, что пьян, — и не потому, что чуть не заплакал, а потому, что вдруг не поверил, что может быть на свете, и еще здесь, в этом грязном, равнодушном баре, совсем недалеко от него, такая женщина, такая красавица! Потом он вспомнил, что ведь и Карташихин должен знать ее, они были вместе в тот вечер. Он обернулся к нему.

— Ваня, помнишь?

Но Карташихин, должно быть, не помнил. Немного бледный, но очень спокойный, он смотрел в другую сторону, туда, где сидел маленький толстый дьякон.

Неворожин и Варенька прошли и исчезли. Они появились несколько минут спустя на антресолях и заняли только что освободившийся столик у самого барьера. Официант торопливо смахнул со скатерти и, подбросив салфетку под локоть, почтительно согнулся перед ними. Неворожин что-то сказал, официант исчез, и они остались одни.

Потом Неворожин, улыбаясь, заговорил с нею, а она как будто и не слушала. Поставив локоть на барьер, она глядела вниз, не меняя прежней высокомерной осанки, но с оттенком рассеянности, которая в глазах Трубачевского делала ее еще удивительнее и прекраснее.

Он давно уже изо всех сил задирал голову, надеясь, что она увидит и он успеет поклониться, но она все не замечала его, хотя — так ему показалось — несколько раз останавливалась на нем взглядом.

— Ах, черт, не узнает, не помнит, — совсем забывшись, сказал он с досадой.

— Забыла, — насмешливо сказал Хомутов и подмигнул Карташихину.

По Карташихин не улыбнулся, смотрел прямо, а Трубачевский спросил коротко:

— Что?

И Хомутов, чувствуя, что тут что-то неладно и что насмешничать неудобно, даже опасно, пожал плечами и заговорил с Лукиным.

— Ванька, пойдем к ним, — очень довольный тем, как он сказал это «что?», предложил Трубачевский, — не может быть, она нас вспомнит, честное слово.

— Иди, пожалуйста, если хочешь, а мы сейчас уходим, — холодно отвечал Карташихин.

— Нет, вы меня подождите, я только поздороваюсь и вернусь.

Студенты смотрели ему вслед. Он шел, забирая по сторонам и обходя столики дальше, чем нужно.

— Ты давно его знаешь? — спросил Хомутов.

— Давно, — сказал Карташихин. — А что?

— Да ничего. Какой-то чудной…

— Почему чудной? — нехотя возразил Карташихин.

— Нервный.

— Он не нервный, — сказал Лукин, на которого в баре напало созерцательно-важное настроение; он молчал, моргал, ел и все с каким-то остолбенелым видом, — а он слабогрудый. — И он прибавил, подумав — Мягко́й.

— Нет, ничего, — стараясь не смотреть на антресоли, упрямо повторил Карташихин.

Потом принесли горох, который уже часа полтора как был заказан. Хомутов попробовал и скорчил гримасу.

— Будь ты проклят! И кто тебя съест, сукина сына? — сказал он смеясь.

И они заговорили о другом…

Поднимаясь по лестнице, Трубачевский придумывал первую фразу. Он чуть не повернул назад, когда оказалось, что, кроме «здравствуйте», он ничего придумать не может. Но как-то вышло, что не только не повернул, а, напротив, спросил у бежавшего к нему навстречу с блюдом в руках официанта, как пройти на антресоли.

Тот указал, и без всякой мысли о чем бы то ни было, с легкой, приятно-туманной головой Трубачевский подошел к столику, за которым сидели Варенька и Неворожин.

Оба не сразу узнали его и некоторое время смотрели внимательными, вспоминающими глазами. Потом Неворожин с обычным противно-снисходительным видом, не вставая, протянул Трубачевскому руку.

— Прошу любить и жаловать, Варвара Николаевна. Товарищ Трубачевский.

Трубачевский обиделся и хотел поправить, но вместо этого пробормотал:

— Мы знакомы.

Он еще раз поклонился и покраснел.

— Конечно, знакомы. И помню.

Она поздоровалась с ним так приветливо, что Неворожин, который только что собрался спросить где они познакомились, вдруг переменил намерение и, улыбаясь, дружески потянул Трубачевского за рукав.

— Садитесь. Вы что же, завсегдатай в таких местах?

— Да, я бываю иногда, — соврал Трубачевский.

— Смотрите, я Сергею Ивановичу скажу, попадет.

— Ага, вам попадет, — сказала Варвара Николаевна. — Ну ничего, мы возьмем вас под свою защиту. Не правда ли? — обратилась она к Неворожину с той холодностью, которая пропала, когда подошел Трубачевский, а теперь снова вернулась.

— Непременно, — улыбаясь, сказал Неворожин.

Трубачевский посмотрел на его баки, подстриженные углом, потом в глаза, вежливые, но как бы лишенные выражения, и ему вдруг захотелось его ударить, как того швейцара с челюстью, стоявшего у входа.

— А где же ваш приятель? — сказала Варвара Николаевна. — Ведь вы были тогда с приятелем? Такой сердитый.

И она быстро изобразила, какой сердитый.

— Ужас, как ему не хотелось идти меня провожать!

— Он здесь, внизу сидит, — радостно отвечал Трубачевский.

Она посмотрела вниз.

— Который? Вот этот?

Трубачевский встал за ее стулом. Он нагнулся, ища глазами столик, за которым сидели студенты. Легкие волосы коснулись его щеки. Сердце стало биться крупно и скоро. Он стоял и ничего не видел.

— Вот там, у окна, — сказал он, с трудом вспоминая что они сидели у окна.

— Ага, вижу. Трое?

— Трое, — сказал Трубаческий и, сам не зная, что делает, нагнулся еще ниже. Но Неворожин насмешливо скосился на него, и он сейчас же выпрямился, перевел дыхание.

— Вот этот, справа. Не узнаете?

Варвара Николаевна долго и с любопытством смотрела на Карташихина.

— Нравится, — сказала она с радостью. — Неворожин, посмотрите. Правда, славный? Эта серая курточка у него парадная?

Неворожин пожал плечами.

— Да, очень славный, — с комическим отчаянием сказал он. Разбойник с большой дороги. И знаете, на кого похож? На Толстого в молодости. Разумеется, на Льва Толстого.

Карташихин видел, что его рассматривают. Он отвернулся и сидел несколько минут, опустив голову, исподлобья уставясь в широкие стекла окна, где все отражалось — и он сам, и искусственные цветы на столах, и люди, которые ели и пили, но все было тихим и темным. Они еще смотрели на него, он был в этом уверен. Злобно нахмурившись, он с шумом отодвинул стул и встал.

— Ты куда?

— Домой.

— Лукин, хватай его за пульс. У него — как это, к черту, называется? — febris от укуса ядовитой мухи.

— Фебрис идиопатика, — повторил Лукин с чувашским выговором, который особенно был заметен, когда он говорил по-латыни.

Хомутов налил портеру.

— Прими как успокоительное вот эту микстуру. — Он подвинул Карташихину кружку. — И садись.

— Нет, вы как хотите, а я пойду, — упрямо и мрачно повторил Карташихин.

— Во-первых, если ты уйдешь, нам придется ночевать в ближайшем отделении, потому что деньги у тебя, а у нас с Лукиным… — И Хомутов сделал рукой характерный жест, оставшийся у него с тех времен, когда он был президентом республики в Литовском замке. — Во-вторых, еще не доедено и не допито. В-третьих, нам нужно дождаться Трубачевского, если только он не собирается идти ночевать к этой…

— Возьми, пожалуйста, деньги, а я пойду.

— А Трубачевский?

— Вы скажете ему, что я ушел.

— Это не по-товарищески, — возразил Хомутов, но, заметив, что Карташихин снова нахмурился, добавил поспешно: — Ну ладно, пойдем. Вот горох доем, и пойдем.

Карташихин сел. Он ни разу не взглянул наверх, но знал, что они говорили о нем.

И они действительно говорили о нем. Трубачевский расхваливал его. Варвара Николаевна слушала и улыбалась.

— На каком же он факультете, ваш гениальный друг? — снисходительно спросил Неворожин.

— На медицинском, — скоро и мрачно ответил Трубачевский и опять обернулся к ней. Он хотел сказать, что у Карташихина «железная воля», но теперь, после того как Неворожин спросил про факультет, этого уже нельзя было сделать, и он замолчал.

— Значит, он хороший? — спросила Варенька.

— Очень.

Она взглянула на Трубачевского, на его хохолок, на лицо с румянцем еще детских щек и глаза, блестевшие от водки и возбуждения.

— Это не он хороший, а вы, — сказала она. — И ужасно молодой, ужасно. В сравнении с вами я просто бабушка. Неворожин, правда, я — бабушка?

— Ну, бабушка — я бы все-таки не сказал, Варвара Николаевна.